— Вам? — он кивнул на мою чашку с кофе.

— Коньяк?

— Бренди.

— Чуть-чуть.

Он плеснул бренди себе и мне, сделал глоток из горлышка, завинтил крышку и сунул фляжку в карман.

— Вы заметили Сундина? — спросил он.

— Конечно.

— И как он, по-вашему?

— Выглядит неважно.

— Вот именно. Осборн не должен был выпускать Сундина в космос.

— Не прошел фэйс-контроль?

— Ага, интерфейс… — он откусил бутерброд, — …контроль. Перед выходом у каждого ученика снимается кардиограмма. У Сундина она была — хуже некуда. В таком состоянии его не то, что в космос, — в сауну нельзя выпускать. Удивительно, что он не отдал концы сразу, как только понял, что улетает в открытый космос. Мало, кто представляет себе, что это такое — оказаться один на один с бездной. Сундин мог запаниковать, едва покинув шлюз. А Осборн доверил ему перенести карабин фала. Кого же винить в том, что случилось?

— Осборн заплатил сполна.

— Согласен. Но его недосмотр ложится пятном и на «Галактик-Трэвэлинг», и на «Трамплин». Поэтому считается, что с кардиограммой у Сундина было все в порядке. Да, еще один повод — деньги.

— Страховка?

— Она. Руководство «Трамплина» скрыло факт нарушения процедуры выхода в космос, чтобы вдова получила за мужа страховку. В прошлом у Осборна столько заслуг, что они пошли ей навстречу.

— Я читал ваши публикации. Вы ничего не написали о кардиограмме.

— У меня нет доказательств. Я располагаю лишь свидетельством одного туриста, который видел, чту показывает кардиограф. Запись с кардиографа потом куда-то исчезла. Мой свидетель не является медиком, поэтому его словам — грош цена.

— Но опубликовать-то их можно.

— Мне запретили. Пригрозили, что, если не подчинюсь, меня лишат эксклюзивных прав на репортаж о старте «Гигантропоса».

— Почему же вы сейчас мне это рассказываете?

— Множу слухи. Подготавливаю почву к тому, что после старта «Гигантропоса» я снова вернусь к этой теме.

— Прошло два месяца. Ваша тема уже никому не интересна.

— Вот для того-то я и сплетничаю, чтобы людям снова стало интересно.

Собеседник явно пытался шокировать меня своей откровенностью. Он снова слазил за фляжкой и разбавил бренди кофейную гущу.

— Мне кажется, — сказал я, — вы вот-вот заработаете себе на приличный коньяк. Насколько мне известно, датчики в скафандре непрерывно снимают показания о самочувствии человека. Данные должны были где-то сохраниться. Или они пропали, как та кардиограмма?

— Нет, они сохранились.

— По ним можно понять, насколько близок был Сундин к тому, чтобы умереть от страха?

— Он, конечно, перенервничал, но не настолько, чтобы отдать концы. На этом основании руководство «Трамплина» считает, что о кардиограмме можно забыть. Как бы ни барахлило его сердце, полет без страховки оно выдержало. А что вы там сказали насчет коньяка? Или я ослышался?

— Не ослышались. Мне нужна видеозапись, сделанная роботом, который осматривал обшивку станции вместе с инженером Чангом. Вы можете ее достать?

— И доставать не надо. Она у меня здесь, — он похлопал по сумке, брошенной им на соседний стул. — А зачем вам эта запись? Насколько мне известно, на ней нет ничего, что заслуживало бы внимания.

— Назовите цену. — Я предпочел проигнорировать его вопрос.

— Значит, не хотите говорить…

— Говорить я готов сколько угодно. Например, мы можем обсудить цену.

— Хорошо. Ну, скажем…

Начал он с кругленькой суммы в одну тысячу, но после долгой и нудной торговли согласился на пять сотен. Мы покинули кафетерий и отправились к банкомату — одному из тех, что появились на «Трамплине» одновременно с туристами. Я скинул деньги на дорожный смарт-чек на предъявителя. Обнюхав чек, репортер полез в сумку за комлогом, в памяти которого хранились все материалы по делу Осборна. Обманывать меня он вроде бы не собирался. На записи, в углу картинки, был указан идентификатор робота, стояла дата и время, когда производилась запись.

— Ну, — спросил я, — заработали на коньяк?

— Предпочел бы получить информацию, — отбил он.

На этом мы расстались. «Каждый из нас считал, что провернул удачную сделку», — беру в кавычки, потому что раз сто натыкался на эту фразу в разных источниках.

Я просматривал запись на экране компьютера, доставшегося мне вместе с каютой. Робот находился вне станции с 10:15 до 12:45. Эксперты пришли к выводу, что Сундин отцепился от кронштейна между 11:32 и 11:35. Трудно оценить, хорошо ли они постарались, сумев сузить до трех минут самый важный промежуток времени. Чем же занимался в эти три минуты робот? Судя по записи, полз по обшивке по направлению к Чангу. О том, какое расстояние отделяло робота от кронштейна, запись ничего не говорила. Как и сказал инженер, робот видел перед собой корпус станции, небо в звездах и самого Чанга. На первый взгляд, из записи не изъято ни секунды. Если бы была склейка, эксперты ее обнаружили бы. Означает ли это, что робот ни при чем? Ни коим образом. Робот имел дело с неподвижной мишенью — карабином, закрепленным на кронштейне. Ему не нужно было смотреть на карабин, чтобы одним движением снять его с кронштейна. Для этого он мог задействовать заднюю конечность, так как у роботов-монтеров все четыре конечности одинаковы. Я отмотал запись до 11:15 — времени, когда инструктор и ученики начали выходить из шлюза. Изображение кронштейна появилось в 11:28 и уже в 11:29 пропало. Было отчетливо видно, что карабина на кронштейне еще нет. Когда антенна и кронштейн поехали влево (робот поворачивал направо), мелькнула голова какого-то скафандра. Вероятно, это был Сундин. Робот не видел, как он цепляет карабин. Но чтобы действовать вслепую, роботу необходимо было хотя бы раз на него взглянуть! Возникла совсем отчаянная версия: робот видел отражение карабина, ну, скажем, в светофильтре шлема Чанга. Промотал вперед. Светофильтр не опущен, и сквозь прозрачное стекло можно разобрать черты лица. Еле заметное отражение в стекле? Я увеличил изображение. Что-то, конечно, отражается, но нужно обладать воображением художника, чтобы в этом «что-то» обнаружить детали антенн и кронштейнов. Поблескивает сигнальный фонарь, расположенный над шлюзом, — вот это заметно. Чанг разглядывает обшивку, поднимает глаза и… таращит их от удивления, губы двигаются, он произносит, наверное, что-то вроде «куда это его понесло?!», это он о Сундине, — больше, собственно, не о ком.

Я сместил изображение в левую часть экрана, в правой вывел голограмму станции. Вообще-то, с этого надо было начинать: уяснить кто, где и в какое время находился.

Итак, место действия. Сферический выступ жилой зоны желобом переходит в прямоугольные формы правой (если смотреть со стороны ЖЗ) перекладины буквы «Т». Под ребром перекладины и над выпуклостью ЖЗ находится люк, задуманный как запасной или аварийный, но используемый теперь для тренировочных выходов в космос. Чанг осматривал обшивку, так сказать, «на крыше», то есть на верхней плоскости перекладины, она — в смысле, плоскость — в данном случае совпадает с плоскостью буквы «Т». Вдоль ребра торчат антенны, стойки с сигнальными и осветительными фонарями, поручни и прочие детали, которые можно было бы отнести и к тем, что уже перечислены, и к чему-нибудь еще.

Переводя взгляд со стоп-кадра на голограмму, я пытался совместить эти две картинки. Сделать это в уме никак не получалось. Между тем, нет никакой необходимости совмещать картинки в уме, когда в компьютере есть 3D-редактор. В глубине души я всегда считал, что умею им пользоваться. На практике это оказалось не так. Я позвал на помощь Гроссмана, который только что вернулся с экскурсии на «Гигантропос».

Либо он караулил мой звонок под дверью, либо переехал в соседнюю каюту — так или иначе, но ко мне он влетел спустя пять секунд после того, как я отключил связь.

— Где? Что? Покажите! — восклицал он, оттесняя меня от экрана.

— Любуйтесь, — я пожал плечами и уступил ему кресло. — За просмотр с вас пять сотен.