Узнав о поступке отца, граф Уорвик также призвал патера. Мария, вероятно, пощадила бы новообращенных католиков, но Ренард и слышать не хотел о помиловании. На другой день отец и сын были казнены на Башенной горе. Тела их погребли по католическому обряду.

Поступок Нортумберленда и Уорвика не давал покоя леди Джейн. Через несколько дней она спустилась вниз из своей комнаты и застала у сэра Томаса Бриджеса одного лондонца. Она попросила позволения отобедать с ними и получила согласие.

– Скажите, пожалуйста, служат ли в Лондоне католические обедни? – спросила леди Джейн немного времени спустя.

– Еще бы, во многих местах.

– Неужели? – произнесла она с тяжелым вздохом. – Впрочем, это не так странно, как неожиданное обращение герцога. Кто бы мог этого от него ожидать?

– Возможно, он надеялся заслужить себе прощение, – заметил сэр Томас.

– Прощение? – вспыхнула леди Джейн. – Увы, он навлек на меня и на мою семью эти несчастья. Вы говорите, что он надеялся отступничеством спасти себе жизнь. Как можно было надеяться на прощение ему, прямо восставшему против королевы?!

Она была прекрасна в эту минуту, и ее собеседники смотрели на нее с невольным восхищением.

– Впрочем, – добавила она, словно отвечая сама себе на мучивший ее вопрос, – чего и хотят от него? Как грешна была его жизнь, так грешна была и его смерть! Молю Бога, чтобы ни я и никто из моих друзей не умер подобным образом. Господи, помилуй нас! Ты говоришь: «Кто постыдится Меня перед людьми, того Я не признаю в царстве Отца Моего».

С этими словами она поблагодарила сэра Томаса и его гостя за компанию и ушла к себе.

Несмотря на ее горячую молитву, все родственники и приверженцы леди Джейн мало-помалу перешли в католичество. Лорд Роберт Дадли и лорд Гилфорд ежедневно присутствовали при католическом богослужении в церкви св. Петра. Всем этим узникам оказывали различные послабления.

К леди Джейн также посылали патера. Но безуспешные попытки обратить ее в католичество были прерваны грозными событиями в Кенте.

На стенах башни Бошана, в углублении окна, выходящего в сад, на деревянном щите вырезана надпись: «Томас Кобгем 1555».

Ее автор, участник Кентского восстания, был двоюродным братом Томаса Уайата – главы кентских мятежников. Уайата называли еще Томасом Большая Дубина, так как он постоянно носил с собой длинную обугленную палку с железным наконечником и продетой в него плетью. Однажды Уайат хотел как следует отколотить ей некоего Джона Фиц-Уильяма, осмелившегося заметить ему, что не худо было бы каким-нибудь способом отделаться от королевы. Как видим, главарь восстания был человеком, преданным престолу. Какими же судьбами он попал в Тауэр?

В молодости Уайат вел праздный и рассеянный образ жизни – сперва в доме отца, в атмосфере остроумной болтовни и веселых песен, а потом во Франции, где, впрочем, успел принять участие в войне с Испанией. Смерть Эдуарда VI застала его в принадлежащем ему Эллингтонском замке. К тому времени Уайат несколько остепенился: добродушно побранивался с женой, нянчился с детьми и возился со своими соколами, лошадями и собаками. Но когда он узнал о намерении королевы Марии заключить испанский брак (с сыном Карла V, инфантом Филиппом), то возмутился. Разве он не сражался с испанцами в Нидерландах? Неужели теперь он должен преклонить колени перед испанским принцем? Этого не будет!

На рождественских праздниках Уайат переговорил об этом со своими соседями и убедился, что они, подобно ему, настроены воинственно. Между обедом и танцами они сговорились совместными усилиями спасти королеву и Англию от этой напасти, и на следующее утро веселая толпа вчерашних гуляк составила отряд мятежников, главой которых был избран Томас Уайат. Они желали добра королеве и Англии.

Многие дворяне Кентского графства присоединились к Уайату. Другие проявили осмотрительность, как, например, родственник Уайата, лорд Джордж Кобгем, который отпустил своего сына Томаса в лагерь мятежников, а сам послал донесение в королевский Совет обо всем случившемся.

По дороге к Лондону отряд Уайата разросся в целую армию. Королевские войска, посланные против него, узнав, что мятежники хотят всего лишь воспрепятствовать испанскому браку, перешли на сторону Уайата с криками: «Уайат, Уайат, мы все англичане!» А мятежный предводитель, объезжая ряды дезертиров правительственных войск, весело кричал:

– Горячее приветствие всем приходящим и остающимся у нас! Добрый путь всем желающим покинуть нас!

Большинству солдат все происходящее пришлось по душе. Обратно в Лондон вернулись немногие; в основном это были королевские гвардейцы, которые являли собой жалкое зрелище – они шли по улицам со сломанными луками, пустыми ножнами, в вывороченных и порванных мундирах. Лондонцы насмешливо приветствовали эту толпу оборвышей – они были убеждены, что теперь королева уступит и откажется от ненавистного англичанам брака.

Положение Марии действительно было незавидное, и Ренард советовал ей бежать. Но Мария проявила полное присутствие духа. Вскочив на лошадь, она отправилась в Сити, где обратилась с речью к народу, объявив Уайата мятежником и предложив всем его сообщникам подобру-поздорову оставить его. Она обещала, что если дворянство и парламент «не признают, что этот брак представляется чрезвычайно удобным и выгодным для всего королевства, то она воздержится от вступления в брак до самой смерти». За голову Уайата была назначена значительная сумма.

Между тем Уайат приближался к столице. 16 февраля с вершины Колокольной башни Тауэра королева могла видеть его знамена: две тысячи кентских молодцов с сильной артиллерией подходили к Лондонскому мосту. Королевские войска перебили цепи моста и без единого выстрела позволили Уайату занять Саутварк. В Сити поднялась паника, торговцы запирали лавки, колокола гудели не умолкая. К мосту был послан лорд Уильям Говард для переговоров с мятежниками.

– Уайат! – крикнул Говард из-за решетки ворот.

– Его нет, что передать? – раздалось в ответ.

– Ладно, черт побери! Спроси у своего начальника, чего он добивается своим нашествием?

Спустя час через решетку ворот в Тауэр полетел кошелек с ответом Уайата. От лица всех верных подданных королевы Уайат требовал от Марии отказа от брака с Филиппом и передачи Тауэра в руки кентцев в залог исполнения данного слова. В этот вечер за королевским столом, вероятно, помирали со смеху.

Мужество Марии увеличивалось соразмерно с опасностью. Она приказала поднять на цитадели флаг, который, по словам хрониста, был символом вызова мятежников на смертный бой. В то же время она демонстрировала заботу о жителях столицы. Один из пушкарей предложил ей разрушить дома вдоль Темзы, где укрывались мятежники.

– Нет, – ответила Мария, – это будет безжалостно: так мы наряду с преступниками разорим и убьем многих бедняков, ни в чем не повинных людей.

Великодушие с королевской стороны вызывало рыцарственное благородство с другой. Один из мятежников, Джон Фиц-Уильям, предложил Уайату захватить королеву, чтобы разом покончить со всеми вопросами. Тогда-то вместо ответа Уайат схватил свою дубинку и целый день гонялся за негодяем, который хотел поднять руку на его королеву. Когда же Уайат устал, то передал дубинку своему слуге со словами:

– Разыщи этого мошенника и смело вздуй его!

А, узнав о том, что за его голову назначено вознаграждение, он написал свое имя на лоскуте бумаги и прикрепил его к своей шляпе.

Эти порывы романтического великодушия в общем-то и привели его к гибели. Однажды мятежники увидели, как какая-то лодка пытается отчалить от пристани Тауэра. Переправа через реку по условиям военного времени была строго воспрещена; кентцы открыли огонь и убили лодочника, который оказался слугой наместника Тауэра Джона Бриджеса. Обезумев от гнева, Бриджес в отместку велел артиллеристам снести все здания на противоположном берегу. Жители объятых пламенем домов бросились к Уайату.