Три восстания шотландцев в пользу развенчанных Стюартов – восстания, которые, скажем к слову, обогатили английскую литературу столькими великолепными балладами и историческими романами, – заселили Тауэр мятежными шотландскими лордами.

В 1714 году умерла королева Анна Стюарт, наследовавшая Вильгельму Оранскому. Прямого наследника после нее не осталось; ее брат Яков (сын Якова II), с именем которого роялисты связывали надежды на реставрацию абсолютизма и католичества, вызывал у парламента и большинства англичан неприязнь. Поэтому парламентским актом английская корона была передана ганноверскому курфюрсту Георгу, потомку одной из дочерей Якова I и лютеранину.

На английском престоле Георг I представлял довольно-таки одиозную фигуру. Этот мелкий немецкий князек, не знавший ни слова по-английски, был озабочен, прежде всего, и более всего, судьбой своего крохотного фатерлянда, обижаемого Швецией и Данией, и намеревался направить государственный курс Англии в фарватер ганноверских интересов. Само островное королевство было для него не более чем огромным кошельком, внезапно найденным в атлантической луже. Георг продолжал подолгу жить в Ганновере, приезжая в Англию только затем, чтобы получить определенное ему парламентом содержание и подмахнуть скопившиеся за время его отсутствия деловые бумаги. Лучшего короля парламент и не желал.

Между тем Яков Стюарт, величаемый английскими роялистами (якобитами) Яковом III, а шотландскими – Яковом VIII, жил во Франции, носил белую кокарду и называл сам себя кавалером Сен-Жоржем. По характеру этот рыцарь святого Георгия был молчаливый олух и пьяница; битвы с драконами были ему явно не по плечу. В сентябре 1715 года, после начала восстания шотландских баронов в его пользу, он высадился в Перте и некоторое время обременял своей персоной землю предков. Но уже в конце года королевская армия загнала шотландские кланы обратно в горы. Некоторые из шотландских якобитов предлагали Якову стать в центре их рядов и сражаться до последнего вздоха, чтобы победить или умереть, но принц с белым пером в испуге отшатнулся от них, послал гонца в Монтроз нанять корабль и ночью скрылся из лагеря.

Среди узников, привезенных вследствие этого восстания в Тауэр, были английский лорд Дервентуотер, один из бастардов Карла II, и шотландские лорды: графы Уинтун, Найтисгел и Кэрнаут, виконт Кенмюр, бароны Уидрингтон и Нэрн. Все они были помещены в Наместничьем доме, каждый в отдельной комнате.

При Георге I наместник Тауэра уже не пользовался прежним влиянием. Он не обязан был более жить в Наместничьем доме, и эта должность предоставлялась обыкновенно какому-нибудь старому, заслуженному офицеру в виде награды за прежнюю службу. Все его обязанности исполнял гарнизонный комендант. Шотландские лорды поступили на попечение коменданта полковника Д'Ойли.

Суд над шотландскими мятежниками остался позорным пятном в английской политической истории. Они были государственными изменниками и по закону совершенно справедливо должны были поплатиться за это жизнью. Но правительство обязано было преследовать их за действительные преступления, а не за политические убеждения и судить справедливым судом с соблюдением всех предусмотренных законом прав обвиняемых. Но вместо суда пэров мятежные лорды были подвергнуты парламентскому следствию, ибо католики стояли в то время вне закона. Виги, пройдя по улицам с изображениями Папы, претендента и арестованных лордов, сожгли их на костре в Чаринг-Кроссе под одобрительные крики фанатичной толпы, тогда как знатные джентльмены смотрели на эту сцену из окон своих домов и близлежащих таверен и пили за здоровье всех добрых протестантов, проклиная в то же время всех монахов и патеров. Эти добрые протестанты в лице членов палаты общин и приговорили к смерти арестованных лордов – не видав их, не допросив, не рассмотрев доказательств их вины, просто на основании их пленения. Первый министр лорд Роберт Уолпол и канцлер Каупер хотели примерным наказанием смирить Шотландию.

Адвокаты обвиняемых призывали их признать себя виновными и положиться на милость короля. Все так и сделали – все, кроме лорда Уинтуна. Уинтун не доверял прославляемому великодушию Георга I, он был предан Якову и убежден в правоте своего дела. Но главное, в кармане его камзола имелась пила, которой он работал каждую ночь, и решетка темницы уже начала поддаваться его усилиям. Поэтому он затягивал разбор своего дела, ссылаясь на незнание английских законов. Работая ночью пилой, днем он работал пером, сочиняя ловкие предлоги для отсрочки суда. И, однако, первым из Тауэра сбежал не он, а другой узник.

Признав себя виновными, шестеро лордов были уверены в помиловании. За них просили палата лордов и придворные. Но палата общин выказывала менее сострадания, а Уолпол и Каупер оставались непреклонными, считая необходимым украсить ворота Сити их головами.

– Я вижу с негодованием, что в этом собрании есть люди, которые, не краснея, подают голос за мятежников! – гремел Уолпол в парламенте.

Но, несмотря на его грозные речи, в палате общин сторонники смертного приговора получили большинство всего в семь голосов, а в палате лордов правительство было побито большинством в пять голосов.

– Мы должны уступить половину, – вынес вердикт Уолпол.

Возник вопрос, кого из приговоренных следует помиловать. Дервентуотер, Найтисгел и Кенмюр считались наиболее рьяными католиками – это решило их судьбу. 23 февраля 1716 года лорд-канцлер Каупер подписал для них смертный приговор. Но когда наутро Д'Ойли отправился в Наместничий дом, чтобы зачитать указ, он обнаружил комнату Найтисгела пустой. Узник исчез!

Найтисгел бежал благодаря своей преданной жене. В предыдущую ночь он, никем не замеченный, прошел сквозь целый ряд часовых и беспрепятственно вышел из ворот Тауэра.

Леди Уинфред Герберт, дочь сэра Уильяма, третьего маркиза Пойса, в то время, когда храбрый шотландский лорд ухаживал за ней, была бледной, нежной девушкой с голубыми глазами и русыми кудрями. Но с годами она окрепла и в свои двадцать шесть лет, когда пришел час испытаний, была готова на любую борьбу. Ее древний род был предан королю и католической церкви. Поэтому, получив известие о поражении восставших и пленении мужа, леди Найтисгел не стала терять время на слезы. Она сразу во всеуслышание объявила, что ее муж не встретит правого суда у парламента и милосердия у короля, и решила его спасти. Но каким образом? Сызмальства привыкнув просить помощи свыше, она опустилась на колени и молила Небо руководить ее действиями. И действительно, она встала с чувством, что ее горячие молитвы были услышаны. «Я вверила себя Всемогущему Богу, – писала она своей сестре, настоятельнице монастыря, – и твердо верую, что Он меня не покинет, даже тогда, когда будет тщетна всякая человеческая помощь».

В ту же ночь она выехала верхом из дома в сопровождении верной служанки по имени Эванс. Несколько недель женщины провели в зимней дороге, пробираясь по глубокому снегу, так что их лошади порой проваливались в сугробы по грудь, и наконец прибыли в Лондон. С первой минуты своего приезда леди Найтисгел стала обдумывать план освобождения мужа.

Уолпол не допускал ее к супругу иначе, как с условием жить с ним в Тауэре до исполнения приговора. Но это лишило бы ее свободы действий, и леди Найтисгел выбрала другой путь: она подкупила тюремщиков и все-таки проникла в Тауэр. Она нашла мужа в маленькой комнате рядом с залом Совета в Наместничьем доме. Окно его жилища, пробитое на высоте шестидесяти футов, выходило на крепостные стены и пристань; рядом находилась Лозунговая башня, у подножия которой стоял часовой. Следовательно, путь к спасению с этой стороны был отрезан. Другой путь пролегал через двери темницы и зал Совета, по коридорам и лестницам Наместничьего дома. У дверей комнаты Найтисгела стоял сторож с алебардой, двое караульных прохаживались взад-вперед по залу Совета, несколько часовых охраняли коридоры и лестницы, наконец, еще двое солдат с заряженными ружьями стояли у наружных дверей. Можно ли было миновать их незаметно?