Ибо отчеты баллистической экспертизы с неоспоримой уверенностью доказывали, что неведомая женщина в Ньюарке была убита из того же оружия, из которого застрелили Дрейка Мэнгена и его любовницу Агату Баллард, а также ранили Лайла Лаваллета.

Одно и то же оружие. Один и тот же стрелок. Смит потряс головой. Чтобы ни происходило в Детройте, начало ему положено у могилы Римо Уильямса.

Но в чем смысл всего этого? Может, Римо сумеет понять, когда приедет?

Зазвонил телефон, и Смит вздрогнул, но поняв, что это не спецсвязь КЮРЕ, а линия для обычных фолкрофтских дел, немного расслабился.

— Доктор Смит?

— Да.

— Это компания по заказу автомобилей. Вы просили встретить в аэропорту вашего пациента, Римо Кочрена.

— Да, — настороженно сказал Смит и невольно сжал трубку.

— Мы не нашли его.

— Поищите получше.

— Нет, он не прилетел. Говорят, его вообще не было в самолете.

— Не было... — пробормотал Смит.

Предвечернее солнце заливало кабинет розовым светом, но ему показалось вдруг, что в комнате потемнело.

— Вы уверены? — спросил он.

— Да, сэр. Может, он задержался? Не подождать ли нам следующего рейса?

— Да. Ждите. Когда он прибудет, перезвоните мне. Звоните, как только что-нибудь произойдет. Или не произойдет. Понятно?

— Следующий рейс через четыре часа. Это будет стоить...

— Знаю, — сказал Смит. — Знаю я, чего это будет стоить.

— Что ты сказал? — ледяным тоном переспросил стрелок, осторожно опуская «беретту-олимпик».

Он был уверен, что разом прикончит Хьюберта Миллиса, находящегося в здании через дорогу, но так же не сомневался ни на миг, что этот уму непостижимый тип с мертвыми глазами и широкими запястьями способен с такой же легкостью убить его самого.

Расчетливо и осторожно стрелок повернулся к парню. Все зависело от того, можно ли переломить ситуацию. Убить Миллиса — важно, но куда важней остаться жить самому. Жизнь — приоритет номер один.

— Что ты сказал? — повторил он тоном потверже.

— Я не могу допустить, чтобы ты убил его, — ответил Римо.

Его руки были свободно опущены вниз. Руки, его оружие, его хирургические инструменты, здесь, на крыше, в свете заходящего солнца, перед лицом человека, который делил с ним его имя, казались ему бессильными и никчемными.

— Я слышал, что ты сказал, — ответил стрелок и потер шрам, пересекающий правую скулу. — Я другое имел в виду.

— Что? — спросил Римо.

— Разве не следовало сказать: «Я не могу допустить этого, папа»?

— Папа? — удивился Римо. — Я не могу называть тебя «папа»! Я тебя даже не знаю.

— Ну если хочешь, можешь говорить мне «отец». Мне самому больше нравится «папа», но если ты предпочитаешь «отец», сынок...

— Сынок... — тихо повторил Римо. — Отец... — пробормотал он, чувствуя себя маленьким и испуганным. — Я никогда никому не говорил: «отец». Я вырос в сиротском доме. У монахинь.

— Не слишком хорошо они тебя воспитали, — сказал стрелок. — Не научили, как обращаться к родному отцу. Только и слышу от тебя, что угрозы. Ты ведь мне угрожал, верно?

— Я не хотел. Но я не могу позволить, чтобы ты хладнокровно убил человека.

— А почему нет? Я же сказал тебе, такая у меня работа. Что, хочешь лишить своего старика корки хлеба? Ты же видишь, я уже не молод, лучшие мои годы позади... На что тебе этот Миллис?

— Да я его даже не знаю.

— Отлично. Не будешь о нем скучать, — стрелок отвернулся и снова прижал приклад к плечу.

Римо нерешительно шагнул к нему:

— Нет.

— Ладно, парень, — сказал стрелок и бросил оружие Римо. — Тогда давай ты.

Римо инстинктивно поймал «беретту». Ощущение оказалось враждебным, уродливым, чуждым. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз брал в руки оружие. Одним из постулатов Синанджу было, что оно — нечисть, грязная вещь, которая оскорбляет Искусство и разрушает личность человека, прибегающего к нему.

Он уронил пистолет.

— Я не могу. Так — не могу.

— Этого следовало ожидать. Меня поблизости не случилось, вот ты и вырос как придется. Только взгляни на себя! Одет, как бродяга! Огрызаешься! Я прошу тебя сделать ерундовое одолжение, и что же? Отказываешь в пустяке родному отцу!

— Но...

— В жизни не думал, что придется такое сказать, особенно теперь, когда я тебя наконец-то нашел, — говорил стрелок, — но мне за тебя стыдно, сынок.

Стыдно!

Римо поник головой.

— А мне-то показалось, ты сказал, что сам работаешь киллером, продолжал стрелок. — Разве не так? Разве мне послышалось? И я сказал себе:

«Римо, твой сын — мужчина. Сын пошел по твоим стопам». Вот что я сказал самому себе. — Он презрительно сплюнул. — Я не думал, что ты слабак. Но раз так, дай отцу сделать его работу, идет? Договорились?

Римо не отвечал. Он смотрел то на человека со шрамом, то на дверь пожарного хода, выходящего на крышу.

Он шевелил губами, силясь что-то сказать, и уже почти преуспел в этом, когда дверь хрустнула и вылетела, как из тостера выскакивает поджарившийся ломтик хлеба. Детали замка и дверных петель шрапнелью просвистели по сторонам.

В образовавшееся отверстие плавно вознеслась, как у привидения, встающего из могилы, сначала голова, потом все остальное. Впрочем, привидения, как известно, одеты в саваны, а это было в ярко-красном кимоно и разговаривало голосом трескучим, как неисправный электрический провод.

— Римо! Что ты тут делаешь с этим человеком?

— Папочка, это...

— Как ты его назвал? — вмешался стрелок, готовясь исподволь подобрать «беретту», все еще валявшуюся на гравии крыши. — Папочка?

— Ну на самом деле он мне не отец, — пояснил Римо, — но был как отец.

— Твой отец — я, Римо. Никогда не забывай об этом, — нравоучительно сказал стрелок.

— Ложь! — с загоревшимся от гнева лицом крикнул Чиун.

— Нет, Чиун, — сказал Римо. — Кажется, это правда.

— Отойди, — приказал Чиун. — Я сам разберусь с этим наглейшим из обманщиков.

— Нет, — сказал Римо.

Стрелок быстро поднял оружие. Хорошо, подумал он. Пусть паренек разбирается с китайцем, а я тем временем все закончу.

— Нет? Ты сказал мне «нет», Римо? — вскричал Чиун. — Ты в своем уме?

— Разберись с ним, сынок, — сказал стрелок.

— Извини, пожалуйста, Чиун, но я не могу позволить, чтобы ты причинил ему вред.

— А я не могу позволить, чтобы этот стрелок-любитель причинил вред особе, находящейся под протекцией Синанджу!

— Разве ты не слышал, Чиун? Это мой отец. Мой отец! А я даже не знал, что он есть на свете!

— Недолго ему осталось, — сказал Чиун и двинулся мимо Римо.

Тот инстинктивно преградил ему путь рукой и почти коснулся персоны Мастера Синанджу, но споткнулся и упал.

Но тут же, как подкинутый трамплином, вскочил на ноги.

— Чиун! — позвал он.

Кореец стремительно развернулся и погрозил пальцем, угрожающе сверкнув длиннющим ногтем.

— В живых его оставить нельзя!

— Ты с самого начала знал, что он мой отец, да, Чиун? Так ведь? вскричал Римо.

— Я делаю это ради тебя, — сказал Чиун. — Отойди.

— Вот почему ты не хотел, чтобы я здесь остался! Вы со Смитом все знали!

Вы знали, что он мой отец, верно?

— Я твой Мастер. Во всей Вселенной нет для тебя ничего важнее. А теперь оставь нас, Римо.

— Ты не можешь применить к нему силу, — сказал Римо, и гримаса болезненного ужаса исказила его лицо.

— Этот человек, — неколебимо произнес Чиун, — осквернил священную персону Мастера Синанджу. — Он коснулся местечка над ухом, поцарапанного отскочившей от костюма Мэнгена пулей. — Он напал на особу, находящуюся под протекцией Синанджу. Его удел — смерть.

— Дай ему под зад, сынок! — крикнул стрелок. — Я знаю, ты можешь.

Римо поглядел сначала на стрелка, потом на Чиуна. Решение отразилось у него на физиономии.

— Ты не смеешь поднять руку на Мастера Синанджу, — мрачно произнес Чиун.