– Не заморачивайся, – сказала она. – Просто вали отсюда и больше не возвращайся.

– А? – снова произнес он. У Дилана явно имелись проблемы со слухом, равно как и с мозгами. Он был красив – очень красив, – но вовсе не настолько, чтобы компенсировать массу его недостатков. Что ж, значит, Дженнер потратила впустую почти четыре месяца своей жизни, в другой раз будет умнее. Первый же признак пристрастия к халяве – и парень вылетает.

– Катись отсюда. Между нами все кончено. Довольно ты на мне паразитировал.

Дженнер распахнула дверь и встала в ожидании, когда он уйдет.

Дилан поднялся на ноги и расплылся в чарующей улыбке, которая когда-то ее ослепляла.

– Детка, да ты просто устала...

– Чертовски верно. Устала от тебя. Давай, – она махнула рукой в сторону выхода, – вали.

– Джен, да ладно...

– Нет. Хватит. Ты не собирался платить за пиво, а я не собираюсь давать тебе еще одну попытку.

– Если это для тебя так важно, могла бы просто сказать. Зачем же сразу кидаться в омут с головой, – завелся он. Лучезарная улыбка исчезла, лицо стало угрюмым.

– А по мне, так в омут – самое то. Водичка приятно холодит. Вон отсюда.

– Давай обсу...

– Нечего обсуждать, Дилан. Ты упустил свой последний шанс. – Дженнер выразительно посмотрела ему в глаза: – Либо ты уходишь сам, либо я вызываю копов.

– Ладно, порядок. – Он вышел на малюсенькое крылечко и обернулся: – Все равно я уже начал уставать от тебя. Сучка.

Дженнер захлопнула дверь перед его носом и тут же подскочила от громкого удара кулаком. Похоже, это был прощальный жест, потому что секунд десять спустя она услышала шум заводящегося двигателя и сквозь просвет в шторах увидела, как Дилан вырулил с парковки и укатил.

Отлично. Замечательно. У нее больше нет парня, и она чувствует себя прекрасно. Даже превосходно. Наконец захлестнуло ощущение облегчения и освобождения, и Дженнер глубоко вздохнула, чувствуя, будто с плеч свалился тяжелый груз. Надо было раньше постоять за себя, меньше пришлось бы расстраиваться. Еще один урок.

Но сначала главное. Дженнер дошла до припаркованного «Гуся» и откатила машину к дому – на законное место. Благополучно вернувшись домой, закрыв все двери и зашторив окна, она прошла в спальню и стала скидывать опостылевшую одежду, одновременно набирая номер Мишель. Разрыв с парнем – это новость, которой следует тотчас же поделиться с лучшей подругой.

– Дилан ушел в историю, – выпалила Дженнер, едва Мишель ответила на звонок. – Я только что дала ему пинка под зад.

– Что произошло? – казалось, Мишель была шокирована. – Он тебе изменял?

– Без понятия, но это не значит, что ничего такого не было. Надоело, что он сидит у меня на шее.

– Черт. Такой красавчик. – Шок сменился сожалением, и в трубке раздался вздох.

Дженнер села на кровать и, зажав трубку между ухом и плечом, стала стаскивать потные джинсы.

– Красивый, но придурок. От придурков надо избавляться.

Мгновение Мишель молчала – всего секундочку, – затем с энтузиазмом воскликнула:

– Так что? Вся ночь впереди, и ты теперь свободна. Может, сходим куда-нибудь?

«Потому-то и стоило позвонить Мишель», – подумала Дженнер. Подруга всегда была готова веселиться ночь напролет, а Дженнер необходимо окончательно выбраться из трясины по прозвищу Дилан, в которую она влипла. Дженнер забыла о ноющих ногах. Ей всего двадцать три, она только что порвала с неудачником и как-нибудь справится с усталостью. Нужно отпраздновать это событие.

– Конечно. Только душ быстренько приму. Встретимся в «Птичке», – сказала Дженнер, предложив свой любимый до встречи с Диланом бар.

– Йо-хо! – закричала в трубку Мишель. – Держись, «Птичка», мы идем!

Они с Мишель – горячая парочка. Мишель – чуть выше пяти футов, с массой черных вьющихся волос, карими глазами и округлостями во всех нужных местах. Сама Дженнер – среднего роста и худощавая, но с уложенными волосами, макияжем и в чем-нибудь коротеньком и облегающем – та еще штучка. Часом позже подруги ввалились в «Птичку», визжа от восторга и распевая «Hit the Road Jack»[2], приглашая всех присутствующих женщин подхватить припев. Дженнер сменила «Джека» на «Дилана», что было немного не в рифму, но кому какая разница? Она развлекалась и не испытывала недостатка в партнерах для танцев.

В конце концов на рассвете Дженнер приползла домой, впервые в жизни радуясь, что работает во вторую смену и может чуть-чуть поспать. Выпила она немного – бутылки две пива за прошедшие пять часов, – но усталость навалилась со страшной силой. Пожалуй, двадцать три года не так уж и мало, потому что прыгала и скакала она уже не слишком резво и высоко, а сейчас и вовсе с трудом переставляла ноги.

Дженнер завела будильник, упала на кровать и не сдвинулась с места, пока восемью часами позже не раздался трезвон. Она полежала в постели, моргая в потолок и пытаясь вспомнить, какой сегодня день. Наконец щелкнуло – пятница! – и тут в голове засигналило: Дилан в прошлом, в прошлом, в прошлом! Следующая мысль: надо идти на работу. Дженнер подскочила и кинулась в душ, напевая под нос какой-то мотивчик, возвещавший о том, что она свободная женщина, и в приподнятом настроении снова облачилась в чистую уродливую синюю рубашку. Сегодня даже униформа не могла омрачить ее радости.

И почему Дженнер раньше не осознала, что между ней и Диланом все кончено? Почему разрешала ему так долго ошиваться рядом? Ну вообще-то, не так уж и долго, но она позволила ситуации затянуться на лишние четыре-пять недель в надежде, что все само-собой уладится, чертовски хорошо понимая, что ничего подобного не произойдет. И никогда не происходило. Дженнер научилась замечать лишь немногое, словно вокруг слепого пятна. Хотя не полностью слепого. Она же прекрасно знала, что Дилан вовсе не тот, кем она его воображала, также как и ее папаша был вовсе не тем отцом, которого она хотела. Дженнер давным-давно махнула рукой на «старого доброго папочку». А Дилан поначалу, первые недели две, подавал серьезные надежды. Затем реальность восторжествовала и оказалась не особо приятной.

Дженнер отработала смену и встретила выходные с тем же ощущением душевного подъема. Можно делать все, что захочется и когда захочется. А хотелось снова гульнуть с Мишель, поэтому подруги зависли в «Птичке» еще на одну ночь.

Только во время обеденного перерыва в понедельник Дженнер услышала про лотерею. Она сидела в обшарпанной комнате отдыха, лениво жевала бутерброд, прихлебывая «Пепси», и рассеянно слушала, как сослуживцы обсуждают, что в этот раз джекпот выигран, но обладатель выигрышного билета до сих пор не объявился.

– Его продали в продовольственном магазине на Двадцать седьмой, – сказала Марго Рассел. – А вдруг билет потерялся? Я бы застрелилась, если бы потеряла билет на триста миллионов!

– Двести девяносто пять миллионов, – поправил кто-то.

– Ну, почти триста. Что такое плюс-минус пять миллионов? – пошутила Марго.

Дженнер чуть не поперхнулась. Она застыла, не в силах проглотить откушенный кусок. Горло будто парализовало заодно с остальными частями тела. Магазин на Двадцать Седьмой улице? Она же там пиво покупала.

Начала вырисовываться мысль, что возможно... А вдруг?.. Дженнер ощутила дикий ужас, будто балансировала на краю скалы. Ее прошиб пот.

Наконец вернулся здравый смысл, и реальность снова обрела очертания. Дженнер прожевала и проглотила. Ну нет, с людьми вроде нее такого не бывает. Ей и пяти баксов не достанется. В магазине куча народу покупала лотерейные билеты. Шансов, что выиграла именно Дженнер, максимум один против тысячи, а может, двух или трех тысяч. Она не обратила внимания на розыгрыш в пятницу вечером, не проверяла газеты, не смотрела новости, потому что слишком увлеклась, веселясь с Мишель. Лотерейные билеты все еще оставались там, куда она их положила, когда купила, – на дне джинсовой сумки.

В комнате отдыха валялось несколько газет. Дженнер подхватила одну и начала листать в поисках выигравших лотерейных номеров. Наконец найдя нужную страницу, вырвала кусок с сообщением. Взгляд на часы подсказал, что через пять минут пора возвращаться к работе.