У меня ужасно потные от волнения ладони, и он просто может выскользнуть из них.

— Я и так стараюсь. Чего еще ты от меня хочешь, пап? — поджимаю губы, отвечая ему. Когда общество собственного отца стало вызывать лишь отрицательные эмоции?

— Не дерзи мне, дочь. Мы уже разговаривали на эту тему. Найди Александра, почему ты стоишь здесь одна? Жена должна быть при муже — улыбаться его будущим партнерам и любезничать с ними.

— Да? Тогда не подскажешь, а где мама? Что-то я не вижу ее возле тебя.

Папа хмурится, давит на меня осуждающим взглядом, а потом переводит его на щеку, где до сих пор горит след от его пощечины. Мне не пришлось прикладывать слишком много усилий для его сокрытия, но каждый раз, когда я вижу в зеркале свое отражение, мне кажется, что ровно на этом месте у меня теперь позорное клеймо, которое способен увидеть любой человек.

— Мне категорически не нравится твое поведение в последнее время, Ева. Характер будешь демонстрировать своим подружкам, а с отцом разговаривай уважительнее.

В ответ на это я просто промолчала.

Мое уважение к родителям тает из-за их последних поступков, а они делают вид, будто ничего не происходит. Будто так и надо. Игнорировать желания единственной дочери и отдавать ее в «хорошие» руки как какую-то племенную кобылу.

Александр сам находит меня. Он вежливо предлагает свой локоть, и я выбираю меньшее из зол — уж лучше с ним, чем я еще хотя бы на одну минуту останусь в обществе отца и его нотаций.

— Как тебе вечер, Ева?

Я дергаюсь от его вопроса и думаю о том, что мне опять придется врать.

— Его приготовлением занимался человеком с отличным вкусом, — все-таки я ухожу от прямого ответа.

Александр приглашает меня на танец, и я вкладываю ладонь в его.

— Моя мать любит заниматься организацией. Ты не против, если нашей свадьбой тоже займется она?

— Не против, — выдыхаю тихо, вздрагиваю, когда Александр сжимает пальцы чуть сильнее на моей талии и прижимает меня к себе.

— Мне нравится, что ты такая.

— Какая?

— Тихая, нежная, ранимая. Давно не встречал столь робких женщин. Для вас не секрет, что мужчинам нравится завоевывать. А откуда же взяться интересу, когда женщины сами на шею вешаются? — он улыбается, я отзеркаливаю уголками губ, хотя мне больше хочется оттолкнуть Александра и сбежать от давления любопытных взглядов.

Мой жених думает, что сделал мне комплимент, а меня передергивает, когда анализирую его слова. Выделить меня, но при этом принизить других женщин с более живым открытым характером?

Это не похоже на мужской поступок, если честно. Все мы разные и не должны жить по одному придуманному кем-то шаблону.

— Улыбнись для меня, Ева. Искренне. А то фотографом может показаться, что я удерживаю тебя силой.

Так для кого мне все-таки улыбаться? Для будущего мужа или для новостных таблоидов, которые завтра будут пестрить нашими с ним фотографиями?

Так глупо…

Всем на самом деле все равно, но они изображают острый интерес к жизням других людей ради каких-то странных любезностей и наращивания влиятельных связей.

В груди становится туго, когда Александр кружит меня в танце, а я в это время замечаю знакомый силуэт в отдаленном углу.

Адам, кажется, флиртует с официанткой, пока я едва выношу объятия его брата и пытаюсь заставить сердце биться не так бешено. Не так болезненно.

— Куда ты смотришь? — Александр прослеживает траекторию моего взгляда. — Что здесь делает этот сопляк?!

— Не так сильно, пожалуйста, — я тут же вздрагиваю, потому что мужчина едва ли не до хруста сжимает мои пальцы в своей ладони.

— Что?

— Мне больно, — киваю в сторону наших рук, Александр бросает резкое «извини» и освобождает меня от своих мучительных прикосновений.

Адам тоже нас заметил. Он дерзко салютует нам и подмигивает, привалившись плечом к стене и скрестив ноги, и это нахальное поведение раздражает его брата еще сильнее. Хорошо, что он больше не трогает меня, иначе я бы точно заработала себе парочку новых синяков.

А потом в руках Адама мелькает что-то маленькое и серебряное. И он кивает мне в сторону кухни, пока Александр занят разговором с внезапно подошедшим седоволосым мужчиной.

— Мне… Мне нужно припудрить носик. Вы не будете против, если я отлучусь на некоторое время? — пальцами я сминаю подол своего платья, по коже ползут предательские неприятные мурашки.

— Женщины должны регулярно в зеркале убеждаться в своей неотразимости. Конечно, Евочка, нам как раз с вашим женихом необходимо кое-что обсудить по будущей сделке.

Я киваю и скрываюсь от пытливых взглядов. Оглядываюсь по сторонам, хочу убедиться в том, что отец пока слишком занят, чтобы заметить мое отсутствие на несколько минут, и только после этого ныряю в помещение для персонала.

Адам стоит возле алюминиевого разделочного столика, на котором лежит какая-то флешка. Я подхожу ближе к нему, смотрю в полные странной решимости глаза и обнимаю себя руками, потому что мне резко становится очень холодно.

— Милое платье, Принцесса. Но без него определенно будет лучше.

Вот так, без приветствий он заставляет меня вспыхнуть невероятным смущением.

— Зачем ты позвал меня сюда? — у меня не так много времени, в зале остались мужчины, которые очень быстро могут заметить мое внезапное исчезновение.

Адам молчит мучительно долго. Разглядывает меня, тянется к моим собранным в греческую прическу волосам и наматывает на палец подкрученную выпавшую прядь возле лица.

Щекотно от его легких касаний.

— Понравилось танцевать с моим братом? — он усмехается, ведет вопросительно бровью, подталкивая меня к стене и нависая сверху, заключив меня в капкан.

С одной стороны столик раздачи, с другой его рука.

— Понравилось. Что дальше? — вру, давлю ладонями ему на грудь, потому что Адам продолжает напирать. Я словно лежу под тяжелым железным прессом. Еще немного и ребра начнут ломаться.

— Какое белье на тебе сегодня?

Чувствую его дыхание на своих губах. Свободной ладонью Адам обхватывает мое горло и гладит справа подушечкой большого пальца. Он аккуратен и не пытается сдавить шею до боли.

— Залезай под юбки официанткам, а меня оставь в покое, — мой голос звучит сипло.

— Да я бы и рад, Принцесса, только вот стоит у меня на тебя.

— Мои соболезнования, — я огрызаюсь, ударяю кулаком ему в плечо, но Адам не двигается с места.

Наоборот, он склоняется еще ближе, ведет губами по моей шее и прямо у самого уха хрипло выдыхает:

— На флешке видео с нашей первой встречи. В клубе установлены камеры. У тебя два варианта, Принцесса: либо я подключаю ее к экрану и каждый на этом гребаном празднике сможет оценить, как ты умеешь обращаться с плетью, либо ты прямо сейчас едешь со мной.

Глаза — зеркало души.

А что там можно рассмотреть, если они охренеть какие бездонные?

Как будто внутрь засасывает, волной накрывает, выбивая весь кислород из легких.

— Как ты… Как ты можешь? — Принцесса хлопает ресницами, отшатывается от меня, едва не сбивая официанта с подносом грязных бокалов.

Да, знаю, что я засранец, но другими способами мне Еву из ее скорлупы не вытряхнуть. Я вижу, как она на меня реагирует, вижу, что тянется навстречу всем моим прикосновениям, но монашка внутри нее хлещет ее прутьями по рукам и не дает наслаждаться жизнью.

Недаром же она попросила научить ее…жить.

Я запомнил эту робкую просьбу.

— Заканчивай свою увеселительную программу, я буду ждать тебя на парковке. Так уж и быть, журналисты обойдутся без сплетен о нашем совместном уходе.

Лишаю Принцессу возможности бросить в меня очередной гневный взгляд — быстро выхожу в зал, показываю братцу не особо культурный жест средним пальцем в ответ на его «подойди сюда, щенок» и нахожу свой байк среди кучи дорогих тачек.

Интересно, сколько из них куплены на деньги, которые должны были пойти какому-нибудь детскому дому или благотворительному фонду, спасающему жизни ни в чем не повинных людей?