А что, я же могу? И мне ничего не будет, если сделать все тихо! Никто не докажет, что маленькая пигалица… выживших не будет! Некому будет донести! А уж тип ран и повреждений…

Охрана? Какая там охрана! Три калеки с резиновыми дубинками, что не выползают из своих конурок, и только и могут, что пятиклашек гонять! Даже на девятиклассников не лезут, а что уж там я! Взрослые, учителя, повара… да это вообще смешно!

Дети? Ну да, их там много! Больше шести сотен! Могут задавать мясом. Но… это будет эпичный кровавый балет! Вот только не в этой жизни. Не со мной. Ведь с великой силой, приходит и великая ответственность. Понятие ценности жизни, и груз на плечах, за каждую оборванную нить.

Я не могут так взять и всех их убить! За какие-то там слова! Да это же смешно! Впрочем, сказать, что они меня совсем не задевают, тоже не могу. И злюсь от того, что все эти умники, тычущие в меня пальцами, будто чуют угрозу, и держат дистанцию.

Не подходят на расстояние рывка и удара, создают мне коридоры свободного пространства от входа до класса, как для чумного, и уж тем более не — не назначают стрелок! Обидно.

Долбаная пятая парта! — пронзил я световым клинком эту самую парту и… ничего! Так что это реально лишь вымысел, а не проклятье — на него бы мой меч среагировал явно иначе, а не простой обугленной дыркой в… прессованных опилках.

— Дети, приготовите двойные листочки. Сегодня будем писать итоговую контрольную работу года.

— Так год еще не закончился!

— А особо умные могут прийти в школу и первого января!

— Гадский клей! Вечно проливается! — обнаружил я у себя в сумке с тетрадями подтекший пузырек с клеем, к счастью, в пакетике, как и завещала учитель труда.

— О! У гендерфлюида голос прорезался! — проорал кто-то из девчонок на весь класс, поскольку учительница, написав на доске слово «контрольная» куда-то свалила.

— Что-то стареют у вас шутки — уже совсем не задевают. — выдал я в ответ на это, продолжая «распаковываться» и готовится к уроку.

Класс притих, до ребят… дошло? Или их, мой ответ, просто озадачил? А с другой стороны — пусть бы и дальше обзывались и тыкали пальцем! Лучше в меня, чем в какого-то еще! Меня, как ни крути, задело лишь чуть-чуть, поверхностно, на миг. Миг слабости, миг открытия души… что уже давно взрослая, пусть иногда тоже может принимать что-то близко к сердцу.

Позор! Позор позволять себе обижаться на простые слова! Какой я после этого бессмертный? А уж тем более позор думать о месте маленьким детям! О резне, о смерти за разговоры… Позор, позор, позор моим сединам!

— Эй, слышь, бесполое оно…

— «Бдыш» — резкий удар, и парнишка с разбитым носом отшатываясь, отходит в сторону.

— Как всегда резкая — шипит в мою сторону другой одноклассник, в наступившей тишине, средь только вернувшегося на своё место классного балагана, что обсуждал мою неуместную шутку и борзату.

Репутацию надо блюсти. И бить на звук не думая. А этому я итак позволил излишни многое — дал себя коснутся! Старею…

— Эй, слыш! Шлюха малолетняя! — взвыла белугой какая-то девица, на краю моего поля зрения обихаживая паренька с разбитым носом — Ты меня уже достала! — и бодрячком направилась ко мне.

Я угрожающи выставил кулак.

— Что, и меня будешь бить? — проговорила она, выпячивая грудь — А? Совсем рехнулась? Иди сюда мелкая…

И взвыла истеричной белугой, так как я, ухватившись за её руку, схватившею меня за волосы, недолго думая сломал ей средний палец.

— Вааа! Ааа! Ааа! — вызвала она, усевшись на попу прямо посреди прохода, возведя свой пальчик к небесам.

И че такого? Всего лишь палец? — подумал я, глядя на неё, припоминая боль от подобного перелома. За секунду до того, как мне на голову приземлился стул.

— Расслабилась. — простонал, выползая из-под парты, куда меня загнал это тяжелый фанерно-стальной советский стул — Кровь…

Не, череп цел! Просто кожу… а стулу-то хоть бы хны! Рядом лежит… с отпечатком крови и волос. И… тишину в классе нарушил конский смех из дальнего угла.

— Живучая дрянь! Дайте мне… чем её приложить! — соскочила девица со сломанным пальцем, Кристина кажется, а может Виктория — не помню, позабыв про боль в пальце, пошатываясь вставая на ноги.

Ей помогли подняться мальчишки, но стул не дали, а лавки единая целая с партами конструкция.

— Ну дай-те же мне… — проговорила она, а я заметил краем глаза, как стул рядом со мной, начал шевелится.

Перехватил, и встретился глазами с виновником движения. Девица, с именем Олеся. Красивая, что смерть! В смысле реально красивая, что ради такой и умереть. Еще и скромная, что прямо идеал! Но крутится в компании с прочими девчонками, на общих основаниях. Жить без них, и их мнения, не может! Что готова в рабстве ползать… и ползает вполне!

Они диктуют её «моду», одежду, причёску — под каре! Что ей вообще ни разу не идет. Заставив состричь шикарную косу, с любовь рощенную аж с времен детсада. Слышал визги с туалета… боже! Какое я ничтожество! — перехватил я стул, вырвав из хрупких рук девахи.

Злобно зыркнул ей в лицо, слегка поморщился от легкого дискомфорта в виде головокружения, взглянул на стул еще раз, припомнив, что сия мебель на весь класс одна, и у учителя, и «ледоколом со стулом» поплелся через класс к доске.

Пнул, решившую наскочить сзади безпалову «как её там», турнул зазевавшегося паренька, и использовал стул как щит от жвачки.

Стоп! Жвачки!

— Розовая…

Знакомая такая… каждую неделю нахожу подобную в своих волосах. А то и не по разу. У меня уже там не проплешина, дыра в причёске! Зыркнул в сторону по траектории полета — увидел хлопающего глазами паренька. Не, этот не мог. Этот — раб, ботаник… или мог?

Оглянулся на смертельную красавицу, и на парней, что тоже злобно глядя на меня, помогают плачущей навзрыд подняться, и кажется, собираются свести её в медпункт, вместе с разбитоносым Егором.

Чтож! Отлично! Поссорился со всеми! — поставил я стул пред столом учителя. Тут есть второй, но мягкий, для неё самой, а этот — для учеников… и теперь он с кровью. Хех, забавно! Но оттереть пятно я не успею — она уже тут! Вернулась дама! Да и по честному — не очень хочется. Пусть будет! Как напоминание. И символ.

Ученики учителю естественно обо всем доложили. Это когда сами что нагадят, можно не докладывать, а тут, и обо мне — в очередь выстраиваются! Плевать! К тому же, произошло сие не сразу, а только когда вернулись детки из медпункта — утекли они как ни странно абсолютно бесшумно. И то, потому как учитель поинтересовалась, «чего это вы удумали с контрольной-то слинять?». Но мне опять-таки плевать!

Я сижу, и лыблюсь глядя на неё. Да так, что у бедняги, аж скулы сводит, и кулаки уже прям чешутся по роже мне заехать. И не дает ей это сделать лишь одно! Нет, не страх родителей, коллег, милиции, не это вот все! Плевать ей на подобное! Не хуже чем мне на неё. Рукоплекладством тут не столь уж часто брезгуют. Её пугает моя персона, что как бы может сдачи сдать.

И пусть, учителей я еще не трогал, но пара драк уже случалось. Хотя как драк? Я просто кинул через себя четверку дружную ребят, что подумывали меня раздеть для выяснения. И было это при свидетелях из школьных представителях — учителей.

Но вот что странно! Обычно, после подобных инцидентов, когда кого-то потом отправляют с уроков в больницу, по крайней мере в прошлой школе, завуч, классная, или кто либо там еще, вызывает в школу маму. И она, о бедная! Как она от меня до сих пор не отказалась? Прилетает в школу вне зависимости от своих дел-проблем. А тут… тихо. Устали что ли от меня? Уже? Иль школа тут иная?

Домой я топал в очень смешанных чувствах. И с новой жвачкой в волосах. Убью гада! Если поймаю. Найду, поймаю! Выверну наизнанку и соберу обратно! Ведь что-то я уже сомневаюсь, что прочие жувачки ловил вот просто так об стены парты. Или ловил? Или…

— Не, ну это уже наглость. — буркнул, глядя на двух девиц, и трех парней, что преградили мне дорогу.