Вот этот-то затонувший корабль настойчивый археолог и старался нащупать на дне гавани. Наконец якорек — «кошка», — который Андерс Францен несчетное число раз опускал на тонком тросе под воду, зацепил и отломал кусочек дерева. Но точно ли, что это дерево с палубы или борта «Васы»?

Прошло несколько дней, прежде чем Францен услышал в телефонной трубке взволнованный голос спустившегося в пучину водолаза:

— Вижу! Я вижу его!

К подъему «Васы» готовились три года, да и сам подъем занял много времени. Лишь весной 1961 года корабль показался наконец из глубины вод, где он пролежал свыше трехсот тридцати лет.

На корабле оказалось множество предметов, бесценных для историков мореплавания. В некоторых каютах подводной части были найдены и скелеты погибших моряков.

Теперь «Васа» стоит у острова Бекхольм, и легкий ангар, сооруженный над кораблем, предохраняет его от капризов погоды.

Люди приходят сюда, чтобы побыть в атмосфере романтики парусного флота, потрогать бронзовые пушки, полюбоваться деревянными резными фигурами, которыми был украшен «Васа».

Но что же все-таки случилось в тот давний трагический день? Почему королевский флот потерял судно, которое должно было стать его флагманом?

После того как сделали точнейшие обмеры «Васы» и перерыли бумаги в архивах, причины катастрофы перестали быть тайной. «Васу» погубило своеволие короля Густава II Адольфа. Это он велел сделать корабль гораздо уже, чем предлагали строители. Тщеславному королю во что бы то ни стало хотелось иметь самое быстроходное судно. Его предупреждали, что слишком узкие суда очень неустойчивы. Однако король приказал строить так, как он решил.

Первый же сильный порыв бокового ветра наклонил «Васу», вода хлынула в отверстия, из которых выглядывали пушки, отяжелевшее судно легло бортом на воду — и через несколько минут все было кончено…

У Скансена нет стен. Его крыша — открытое небо.

Основал Скансен доктор Артур Хаселиус. Много путешествуя по Швеции, он с болью наблюдал, как постепенно разрушаются, исчезают старинные крестьянские дома, овины, древние деревянные церкви, как ржавеют в чуланах уже ненужные светильники, при тусклом мерцании которых девушки раньше пряли по вечерам. Вот если бы собрать и сохранить где-нибудь все памятники народной архитектуры и народного быта! Но где? Какой музей вместит их?

Тогда-то доктору Хаселиусу, и пришла в голову мысль о первом в мире музее под открытым небом. Денег у доктора не было. Но, после того как он через газеты рассказал о своем замысле, шведские рабочие, крестьяне, ремесленники собрали по подписке большую сумму, на которую и была куплена часть скалистого острова под названием Скансен. Так в 1891 году возник этот народный музей, гордость Стокгольма.

Странное чувство охватило меня, когда я отправился бродить по аллеям Скансена. Прямо с шумных улиц шведской столицы, с потоками машин и пешеходов, с пестрым мельканием реклам, я перенесся в тихую шведскую деревню. Под сенью дубов стоял деревянный дом, окрашенный в теплый красный цвет. Ветряная мельница простерла крылья над ближайшим пригорком. Ветхий сарай, словно конфузясь своей бедности, спрятался в тень, и воробьи весело чирикали на его соломенной, почерневшей от непогоды крыше.

Я подошел ближе. Маленькая табличка сообщала, что это усадьба шведского крестьянина, построенная в XVIII веке. Возле дома стояли странные ульи, сделанные из соломы. И что вы думаете — над ними кружились пчелы!

Мне показалось даже, что труба дома курится легким сизым дымком, как будто хозяйка только что затопила печь. Нет, не может быть! Но в эту минуту скрипнула дверь, и на пороге появилась пожилая крестьянка в грубых башмаках и толстых шерстяных чулках, в расшитой кофте и старинном белом чепце.

Наверное, у меня был растерянный вид, потому что женщина улыбнулась и что-то сказала по-шведски. Я не понял. Тогда она повторила на немецком, потом на английском языке.

Так вот в чем дело! Экскурсоводы Скансена носят народные костюмы того века, к которому относятся постройки. Мало того — они изображают хозяев дома: топят печки, показывают, как раньше пекли хлеб или ткали холсты. Внутри дома вы не чувствуете себя в окружении музейных мертвых вещей. Вы наблюдаете жизнь давно ушедших поколений не со стороны, не из далека — вы как бы становитесь их современником.

Вот сельский заезжий двор, в котором, возможно, останавливался Карл Бельман, вдохновенный певец, знавший душу народа. Может быть, тут он слагал свои песни, которые распевал потом с друзьями под аккомпанемент цитры. Их до сих пор поют в Швеции. Песня о бабочках, порхающих над лугами парка Хага, тоже сочинена этим чудесным певцом.

Он был беден, Карл Бельман, его даже засадили однажды в долговую тюрьму. Когда поэт почувствовал, что приходит его последний час, он собрал самых близких друзей и пел им до рассвета. Он пел о том, что прожил жизнь в прекрасной северной стране, среди благородного народа. Друзья плакали, слушая, как слабеет голос певца, они умоляли его отдохнуть. «Умру, как жил, — с песней!» — воскликнул он и запел в последний раз…

Вот старая сельская колокольня, и вокруг нее — могильные камни. А немного в стороне, под сенью зеленых буков, спит вечным сном доктор Артур Хаселиус: он просил, чтобы его и после смерти не разлучали с любимым детищем. Дом доктора тоже перенесен в парк с одной из стокгольмских улиц.

Обелиск над прахом основателя Скансена почти не виден с дорожки. К нему ведет едва заметная тропка, теряющаяся в траве. «Прохожий, остановись на минуту перед могилой Артура Хаселиуса с уважением и благодарностью», — просит надпись.

Бродишь из аллеи в аллею, из одной шведской провинции в другую, из столетия в столетие. Каждая провинция представлена самыми типичными для нее постройками, причем возле них посажены именно те деревья и кустарники, которые характерны для местности, откуда постройки привезены в Скансен. Вот чум кочевника саами из полярного Норланда, и возле него — клочок голой каменистой тундры. Около усадьбы из провинции Даларна растут могучие ели. Ну, а вокруг построек из Вермланда шумят березки.

Вот ратуша, скромная, одноэтажная, с вырезанными из железа фигурками рыцарей и старыми часами, где стрелки ползут по деревянному циферблату. Неподалеку — школа. Тесная комната, под потолком керосиновая лампа, парты исцарапаны, изрезаны несколькими поколениями сорванцов.

Избушка бедняка с прислоненной сохой. Хижины лесорубов и смолокуров. Золоченый крендель, заменяющий вывеску пекаря. А рядом — дом богача, набитый пышной мебелью и дорогой посудой; при доме — мастерская для дутья стекла, которую тоже можно посмотреть в действии.

За два-три часа как бы совершаешь путешествие по всей Швеции, узнавая и ее историю, и ее природу.

У нас тоже есть музеи, подобные Скансену, — под Москвой в Коломенском, на Волге в Костроме, в древнем Суздале, в Прибалтике и в других местах. Большинство этих музеев под открытым небом отражает главным образом особенности отдельных уголков страны. А в Скансене — вся Швеция.

И в Скансене же мы снова нападем на след Нильса Хольгерсона. Пойдемте в ту часть острова, которая отведена под биологический музей. В нем свободой пользуются даже медведи. Они живут среди скал, за рвом, через который косолапому не перебраться.

Скансеновские топтыгины не похожи на грозных зверей. Они подхалимничали, выпрашивая у посетителей разные лакомства: встают на задние лапы, умильно урчат и с невероятной ловкостью хватают на лету конфеты и куски булки.

Но нам надо не сюда, а к клеткам, где неподвижно восседают королевские орлы. Может быть, один из них — потомок Горго? Если это так, то гордая птица вполне могла бы рассказать нам, со слов родителей, о приключениях Нильса в Стокгольме.