Напитки не претендовали на внимание. Импортные джины и виски, южные красные и белые вина, дорогущие коньяки и даже шампанское на стол допущены не были. Можно легко догадаться, кто занял их место. Как поётся в песне?

Особая Московская. Да, её венчает не винтовая пробка, а простая, с козырёчком. Так ведь ни один нормальный выпивоха не будет возвращать недопитую бутылку в домашний бар. А в крайности, при нужде, любой советский человек знает, какой кусок газеты нужен, чтобы скатать из него затычку для поллитровки. Да, Особая Московская не элита элит, зато она ежедневно греет душу миллионам простых граждан. А цена в три рубля шестьдесят две копейки в центре страны, или даже три рубля девяносто две копейки в отдалённых районах Крайнего Севера, делает её доступной и желанной широким массам выпивающих трудящихся. При Хрущёве она стоила ещё дешевле, два восемьдесят семь. После повышения цен благодарный народ сложил следующие строки:

Цена не упала, а со временем только росла и росла. Неизвестный поэт сочинил пророческие стихи:

Так оно и случилось в конце 80-х. Впрочем, не стоит предаваться воспоминаниям о будущем. Лучше вернёмся к столу и послушаем разговор:

— Юра, как это вышло? Что-то не срослось? Или так и задумано было?

— Не… Я не знал, что так получится.

— Да? А вот ко мне от цеховиков пришли и сказали, что ты всё спецом замутил. Семён Миронович Гриценко. Знаешь такого? Они его поймали. Винился, просил его наказать, но семью не трогать. Ну, наказать его, понятно, наказали. А перед смертью он рассказал, что Туз его заставил. Жену с детьми убить обещал.

— Да я…

— Слушай Юра, слушай меня. Врать ему смысла не было, знал, по-любому не жить. Так он говорил, что ты Чалдона в середине лета валить хотел, а после приехать его управляющего потрошить. Ты одним словом скажи — было такое или не было?

— Было. Но…

— Было, значит. Чалдон мёртв, управляющий тоже. Управляющего отравили, Чалдон вроде сам помер. Однако люди сомневаются. Сотенку, другую кому надо сунешь, в бумаге что угодно напишут, она всё стерпит.

— Да…

— Молчи, я не всё сказал. Послали цеховики в посёлок своего человека. Так тот денег в тайнике на закупку песка не нашёл. Ты мне опять скажи — говорил, что золото тебе ни к чему, наличные возьмёшь?

— Говорил.

— Ну, хоть не отпираешься и то хорошо. Вот люди меня и спросили. Меня, Юра! МЕНЯ! За что дескать мы ворам деньги платим? Охранять нас обещали, не охраняют. Ограбили. Лучших людей загубили. А ты знаешь, что я им ответил? Молчи! Не знаешь! НИЧЕГО! Ничего я им ответить не смог! Ты по беспределу на людей наехал, теперь они платить не будут. Денег у них нет. Благо воровское значит тоже без денег осталось. Ладно бы у них просто бабло слямзили! Им всю работу порушили! Их людей сейчас КГБ трусит! Ты этого хотел? Молчи! Сказать тебе нечего, слушай, что я скажу: завтра. Или завтра деньги сюда на стол кладёшь, или перед сходом ответишь. Был ты авторитетным вором, вдруг в бандюки пошёл, с мокрухой связался. Пошёл отсюда!

Стакан наполнился наполовину, меньше малого по местной норме. Затем был выпит со словами: "За упокой!" и занюхан кулаком.

После югов на улице заниматься прохладно. Однако быстро привык к температуре. Комплекс ушу, потом нунчаки. Новые, самшитовые. Те из санатория. Резчик сделал дубинки, а я пеньковым линем связал их. Хорошо получилось. Тяжеловаты, правда.

Отчим уехал, мама его провожает, а мне теперь до работы два шага. Встретили как родного. Поблагодарили за пиво. Рассказали новости. После смерти Марка Аркадьевича прислали только приехавшего Додика. Парень после института по распределению, а сразу такая должность! Казалось бы, живи и радуйся. Так нет, такое еврейское счастье Самуила Яковлевича, что ему пришлось стать и.о., когда через четыре дня нового начальника сняли.

— Лёша, ты знаешь за что? Ты будешь долго смеяться! За растрату! Это надо уметь, крепко выпить, забрести на Тайвань к девочкам, оттуда ночью вернуться в контору, взять из кассы Дома Быта выручку и ночью же потратить на выпивку! А ведь у тебя работает цех разлива и два полных склада с материка. Над Додиком смеялась вся потребкооперация. Потом он до трусов проигрался катале. Девочки на Тайване много не берут, но голый еврей даже им не интересен. Додика выгнали, как не гнали никого с прошлого года. Из района сказали: "Ша!", и выпускник довольно таки приличного института командует Домом Быта в Медвежке, где, между нами говоря, живёт меньше трёхсот человек. Лёша, ты думаешь это всё?! Нет, это не всё! Якорь Додика висит на полшестого, потому что он на Тайване зацепил на него всё, что только можно. Его не хотели лечить! Сказали надо ампутировать, залить формалином и показывать за большие деньги в медицинском институте, как наглядное пособие. Лёша, ты, наверное, заметил, я не антисемит, я сам еврей, но такого шлемазла не видел с войны. И таки это ещё не конец! Додик получил перевод от мамы, бросил работу и опять пьёт на Тайване.

Крик души исполняющего обязанности понятен. Деньги платят почти те же, а ответственность несравнима. Самое поганое, смены не будет до следующего года, завербовавшиеся давно приехали, а хорошего человека из другого посёлка не отдадут. Потом фотограф успокоился и рассказал остальное. Гриценко поступил подло. Непонятно, какие у него были гешефты, но взять семью и улететь, никого не предупредив, не благородно.

— В ОБХСС работают страшные люди. Они сразу думают плохое. Ревизия ещё не кончилась, а нервы уже расчёсаны у потребкооперации целого района. У нас тоже один сидит и пишет. Неизвестно, что напишет, и кто сядет. Он целый младший лейтенант, но Даша обиделась и перестала его кормить, когда он заметил, что в бак с супом кладут больше мяса, чем написано в готовой порции. Лёша! Человек не знал, что мясо уваривается и звонил начальству в район! Считал, что так мы скрываем хищения. Я понимаю, его только выпустили из училища, но зачем к нам? Ты помнишь тебя наградили машиной? Они слали телеграмму в Палану и выясняли, какое место ты получил. Тут из райисполкома сказали им "нехорошо", и они велели переставить машину к тебе домой. Боже мой! Она занимала так много места на складе! Лёша, я тебя лично прошу, завтра поезжай в район, поблагодари Никиту Захаровича, а сегодня возьми свои вещи из железного шкафа, пока поц не нашёл их, и не стал кипешевать.

Дядя Витя выглядел плохо, всё-таки большую часть жизни провёл не на курорте. Рассказал, что Семён взял себе общак, в который старатели отстёгивали процент с добычи. Хуже того, он был посредником между добытчиками и скупщиками. Мужики целое лето горбатятся, а кому будут сливать шлих сами не знают. Туз ищет Сёму, но даже если найдёт, общак не вернёт, к блатному положит, и старатели по-любому окажутся в пролёте. В квартире Чалдона ничего ценного не нашли. На книжке лежало сорок тысяч, завещанные детдому. В СССР столько денег считалось до хренища, но однако же не миллион, который ему приписывали. Про меня пришло слово, что я козырный пацан и писарь, Туз не возражал. Да! Возьми вещи из шкафа, пока мент их не отыскал.