— Внешность обманчива, — просипела я, — у меня кость тяжелая…

Яна разродилась потоком проклятий, после чего, как итог своему возмущению, выдала сакраментальное:

— Жрать меньше надо.

Никогда еще путь от парковки до терминала не казался мне настолько длинным.

Сам международный терминал внутри казался уныл, как может быть уныла только общественная уборная в каком-нибудь старом здании. Даже невзрачный кафель словно бы взяли прямиком оттуда. Каждый раз, как мне приходилось бывать в этом месте, я размышляла о тленности бытия и заставляла себя думать о конечной точке путешествия, а не о том, где нахожусь.

Однако сейчас, когда тело мучила слабость и боль, стало легче отвлечься от эстетического несовершенства аэропорта.

— Может, в туалете спрячемся? — предложила Яна, настороженно озираясь вокруг, как будто бы мама и Левин уже где-то здесь и готовы выпрыгнуть из-за любого угла.

К уборным пришлось бы подниматься по крутой лестнице, так что план меня совершенно не устраивал. Не дойду просто, скачусь вниз по ступеням.

— Да не приехали они еще, не приехали, — еле слышно вздохнула я, молясь только о том, чтобы не свалиться под ноги Яне. Волоком она меня точно уже никуда не дотащит. — Посади меня куда-нибудь в угол. Попытаюсь хотя бы мороком прикрыться, они у меня всегда выходили отличными. И пусть ищут, болезные, пока не надоест.

Может друг с другом схлестнутся? Как хотелось на это надеяться. Но мне никогда в жизни не везло, тем более, настолько феерично.

— Все равно найдут. Мать твоя кого хочешь найдет. Что ж ты не в нее пошла? Далековато от родимой яблоньки откатилось яблочко наливное. Что б тебя.

Я наивно рассчитывала, что у нас еще есть несколько минут, чтобы приготовиться к нежеланным встречам, но нет, Левин уже вбежал в терминал, небрежным движением руки заставив охранника отвернуться. Рамка даже и не подумала издать сигнал, когда через нее пробежал маг. Следом за инспектором вбежала и моя мать, раскатисто цокая высокими шпильками по полу.

Эти два "охотника" одновременно заметили свою жертву и метнулись ко мне чуть ли не наперегонки. Я пошатнулась и наверняка упала бы, не поддержи меня Яна.

Возникло странное чувство, будто я крохотный остров посреди бушующего океана, который вот-вот смоет цунами. Два цунами разом.

И ведь никто из людей, что сновали по терминалу, даже головы не повернул в нашу сторону. Понять бы, кто оказался так хорош в наведении морока.

— Софья, — рявкнула мама, встав так, чтобы загородить дорогу Левину.

Тот скривился и закатил глаза в ответ на такую выходку.

— Что за детские выходки? — напустилась на меня матушка со всей своей яростью. — Сколько раз мне нужно говорить, что взрослый человек не бежит от проблем?

С каждым словом родительница моя все больше повышала голос, а я ежилась, стараясь стать как можно меньше. Как же хотелось стать совсем крохотной и забиться до скончания веков в какую-нибудь дальнюю щель. К несчастью, на такое ведьмы неспособны.

— Ну что молчишь и глазами своими коровьими хлопаешь? Вся в отца…

И бежать ведь действительно некуда, не к кому. Да и незачем. Глупая попытка, такая безнадежная. А мать тем временем продолжала перечислять все мои грехи и недостатки как по давным-давно составленному списку. Присутствие Яны и Левина матушку мою ни капли не смущало.

Инспектор многозначительно хмыкнул, привлекая к себе внимание.

— Анна Георгиевна, думаю, вы чуть позже сможете пообщаться с дочерью, — подал голос Левин, сообразив, что его упорно игнорируют. — Видите ли, она…

Мама оборачивалась медленно, царственно. Стояла она ко мне спиной, и выражения ее лица видеть я не могла, зато имела счастье лицезреть физиономию Левина со всей ясностью. Не укрылись от меня ни растерянно-скептически прищур, ни поползшая вверх левая бровь, ни губы, растянувшиеся в снисходительной улыбке.

— Кирилл… как по батюшке? — начала мама тем самым тоном, который обычно сулил бесконечный поток проблем.

— Александрович.

Матушка издевательски хмыкнула так, как могла только она одна.

— Сопляк ты еще, Кирилл Александрович, против меня рот открывать. Неужели решил, будто я тебе вот так запросто дочь отдам?

Лицо надзирающего инспектора закаменело. Только желваки проступили четче и глаза сверкнули с трудом сдерживаемой злостью.

— Не много ли берете на себя, Анна Георгиевна? Дочь ваша подозревается не в мелком нарушении. А то, что она пыталась уехать из страны…

Говорить дальше с инспектором мама не соизволила, повернулась вновь ко мне. Точней, даже не ко мне.

— Янка, зачем опять влезла, курица ты безмозглая? — напустилась мать на мою обмершую подругу. — Ищи себе шестого мужа, раз уж ни на что больше и не способна.

За Яну стало обидно, и я уже хотела сказать слово в ее защиту, как напоролась, как на нож, на гневный взгляд мамы.

— А ты молчи. Уж лучше бы и дальше сидела затворницей, чем такое вот воротить. Хватит. Домой поедешь. К нам с отцом.

Я понурилась, не решаясь даже кулаки сжать.

— И с дочкой моей, Кирилл Александрович, говорить ты будешь только в моем доме и под моим присмотром. Ясно тебе, дьволово семя? — рыкнула мама, снова повернувшись к Левину.

Тот, кажется, и сам готов был зарычать на вставшую на пути ведьму.

— Мои полномочия… — попытался было воззвать к голосу разума инспектор, начав обходить мою матушку по дуге. Но та упорно преграждала ему путь.

— Тебе сказать, куда ты можешь засунуть свои полномочия? — издевательски протянула мама, тряхнув рукой.

Я замерла, пытаясь догадаться, что именно сотворила родительница моя. По всему выходило, она не напала на Левина, иначе бы он и сам не начал деликатничать.

— Анна Георгиевна, ваше поведение… — все еще держался в рамках вежливости надзирающий инспектор. Но рамки эти были хрупки. Тон Левина уже выражал всю степень его ярости, которая казалась мне безмерной.

Яна тем временем подрастеряла весь свой боевой пыл и не решалась даже вздохнуть лишний раз, чтобы не вызвать еще больше высочайшего неудовольствия. Она только жалась ко мне, одновременно не давая позорно упасть на грязный пол терминала.

— Не тебе давать оценку моему поведению, мальчишка. Что-то я не вижу в твоих ручонках постановления об аресте. Так? Так. Вот и катись в свою казенную дыру и без всех положенных бумажек даже и не дыши в нашу сторону.

Господи, я в жизни так с людьми не разговаривала. Не то, что с кем-то из Инспекции, а вообще.

— Анна Георгиевна, ваша дочь сама дала мне веские доказательства своей вины, пытаясь… — уже откровенно рычал на противницу Левин, подходя вплотную.

Какой же огромный он все-таки.

В маме было сто семьдесят сантиметров роста, плюс еще с десяток давали высокие каблуки, и все равно ей приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть противнику в глаза. Неужели два метра в этом чудовище? Так ему тогда даже магии не нужно, чтобы нас разметать.

— Единственное, что доказала моя дочь, так это то, что родила я дуру. Запугал, поди, девчонку, вот она и понеслась прочь, как лисица от охотников. А вторая дура, та, белобрысая, ей еще и насоветовала под шумок. Ты имей в виду, Янка, с тобой мы еще поговорим.

Тихо застонала рядом подруга, осознав весь масштаб свалившихся на ее голову неприятностей. Кажется, теперь она жалела, чтобы вообще со мной связалась.

— И не закатывай глаза, Кирилл Александрович. Что я, своего ребенка не знаю? Что глупа — то есть. А вот злобы в ней отродясь не водилось, иначе бы тебя еще пять лет назад уморила бы. Стоило, наверное.

Услышанное меня действительно ужаснуло. Особенно в свете того, что действительно готова была… Нет. И думать больше не надо. Не сделала. Не поддалась.

— Мама. Как такое говорить можно, — воскликнула я.

Но кто услышит слабый голос разума в пылу ссоры? Мама и Левин видели и слышали только друг друга и, кажется, от всей души наслаждались происходящим. Прежде надзирающего инспектора мне видеть таким не приходилось. В недрах своего кабинета он казался всегда таким холодным, сдержанным, рассудочным от и до. Кто же мог подумать, что Левин способен на такую ярость. Если бы можно было сжигать взглядом — давно бы полыхала и моя мать, и мы с Яной, и Толмачево вместе с нами заодно.