Надо сказать, подруга она замечательная, хоть и немного странная.

Она всегда серьезна, даже мрачновата, сторонится увеселительных мероприятий, болтать не любит, но если ты крепко влипнешь, особенно это касается разной чертовщины, – обращайся к Нике Черной. Бросит все и поможет.

В чем и я, и мои родители прошедшей осенью успели убедиться. Мы с ней тогда так крепко влипли, что имели все шансы не вернуться живыми домой. И… в общем, я благодарна Нике за то, что мы все же вернулись. Просто она здорово разбирается во всяких мистических тонкостях и в придачу у нее есть древний амулет, способный предупредить об опасности. А еще Ника на борьбу ходит и кому угодно может врезать… Короче, мама с папой облегченно вздохнули и отпустили меня с глаз долой.

А я была рада такой компании.

Итак, сегодня в полдень мы с Никой вышли из поезда на глухом полустанке с гордым названием «Тысяча-какой-то-там километр», затерянном в бескрайних просторах Запорожской области. Никакого жилья поблизости не наблюдалось – только степь да перелески с жалкими остатками мокрого снега. Нас уже дожидался старенький, нещадно битый временем грузовичок, каких уже в городе не встретишь. А вот водитель оказался молодым симпатичным парнем, я его узнала – это был бабушкин сосед Петро Глушенко, мы с ним когда-то учились в сельской школе, я в первом классе, он в пятом.

Он тоже узнал меня сразу. Подошел и сказал простодушно:

– Ну ты и выросла, Таня… Красива стала!

Я помнила Петра веселым, добродушным мальчишкой, он еще любил катать нас, первоклашек, по школьному коридору, усадив к себе за спину. Теперь он вытянулся, возмужал и выглядел не по годам серьезным. Даже волосы слегка поменяли цвет, став из белесых светло-русыми, а еще теперь он имел небольшие светлые усы.

– Ласка?во просимо[3] у такси! – с галантным жестом предложил он.

Ехали мы долго, степь сменялась лесом и наоборот, село находилось далеко от станции и вообще от населенных пунктов. Въехали мы со стороны степи, а дальше, сразу за селом, начинался огромный лес.

Только увидев бабушку, я поняла, как же я по ней соскучилась. Моя милая бабушка Настя, невысокая, полноватая, в своем неизменном сатиновом платье собственного пошива и цветастом платочке спешила к нам через двор, увидев остановившийся у ворот грузовик. Петро, видимо, спешил – едва мы вышли, он помахал бабушке рукой и уехал.

Она подошла к нам:

– Таня…

И больше ничего не говорила, просто улыбалась, а я знала – если она сейчас скажет хоть слово, то заплачет. У нее в такие моменты это бывает. Мне стало совестно, разом припомнились детские годы, проведенные в этом доме. Когда-то я здесь жила. В этом глухом украинском селе, в этой старой, чисто выбеленной хате, с бабушкой. Когда мне было пять лет, мама, обеспокоенная моими частыми болезнями, привезла меня сюда из «городской копоти», как она выразилась. И я действительно перестала болеть. Пошла в местную школу, отучилась первые два класса, а потом попросила родителей забрать меня обратно. Здесь было хорошо и уютно, бабушка никогда на меня не сердилась, не повышала голоса, терпеливо выносила все мои капризы и безобразия. И зачем я только уехала? Не помню, наверное, по маме сильно скучала.

А дом… Когда мы вошли, я ахнула – мне показалось, что все здесь стало таким маленьким! И комнаты, помнится, были шире, и мебель выше. Да и бабушка тоже была повыше, а теперь меньше меня ростом стала. Конечно, это не она уменьшилась, а я выросла, но все равно удивительно было. Но бабушка прервала мои размышления:

– Давайте, внучечки, садитесь кушать!

Варенички, сырники, жареная картошка, компот – все было как в детстве. И кот, черно-белый красавец Мурчик, которого я помнила маленьким мохнатым комочком, теперь радостно встретил меня на кухне, а когда я уселась, запрыгнул на колени.

А еще вопросы, вопросы…

– Ну а твое здоровье как? – спросила я, замучившись рассказывать о том, что у меня ничего не болит и двоек нет. – Как твоя рука?

– Да рука по-прежнему, – ответила бабушка, слегка приподняв свою правую руку. – Сохнет, болит. Веник держать могу, а вот грабли – давно уже никак. И спать на правом боку тоже.

– А врачи что говорят?

– Да что они скажут! Не находят ничего эти врачи.

Вечером к нам на огонек заглянули Петро Глушенко со своим двоюродным братом Тарасом, который тоже приехал в гости из города, и две мои былые подружки, Тося и Аня, которую тут звали на украинский манер – Ганя. Для них в этой глуши такое событие, как наш приезд, было из ряда вон выдающимся. Сюда редко кто приезжал, в основном уезжали. А потому они не преминули заглянуть в гости. Тем более, что без электричества все равно было нечего делать.

И вот теперь, когда бабушка уже легла спать – она всегда ложилась рано, – мы уютно расположились за небольшим круглым столом в гостиной, которую в этом доме повелось называть «большой комнатой». Мы ели бабушкины пышки, запивая компотом, стоявшим посреди стола в большом глечике[4], играли в карты, травили анекдоты и вспоминали прошлое. Болтала в основном Тося, успевшая перемыть косточки всем нашим общим знакомым.

– …И Сидоренки уехали, и Панасюки уехали – насовсем! – беззаботно констатировала она, мешая русские слова с украинскими, как тут делали все, разговаривая с приезжими. – Скоро вообще все разбегутся. Школу, гляди, закроют, учеников осталось десятка два. И Остапенки перед самым вашим приездом хату заколотили…

– За лучшей долей подались, – сказал Петро, задумчиво глядя на наши гигантские тени на стене, отбрасываемые керосинкой.

– Не думаю, что они ее найдут где-нибудь, эту лучшую долю, – хмыкнула Тося.

– А может, и отступит от них теперь недоля, – предположила Ганя. – Говорят, под их хатой заклятый клад закопанный. И взять его не могли, и бросить жаль. Так и мучились три поколения в той бесовой хате, вместо того чтоб спалить ее и пепел по ветру развеять!

– Та ну, какой там клад! – отмахнулась Тося. – Клад не там, клад под могилой закопан, если вообще существует. А у Остапенков…

– Что?

– Ну, что-то другое. Не знаю.

– То ж и оно, что не знаешь! – назидательно сказала Ганя.

– А ты так добре знаешь? Видела, что ли?

Ганя сразу прикусила язык.

– Все равно, место там заклятое, – спустя несколько секунд убежденно сказала она. – Там если не клад, так что-то другое закопано! Что-то нехорошее.

– И ничего там не закопано! – отрезала Тося. – А что не везло им, так много ли получишь богатства, если не работать, а пить и бездельничать!

– А может, потому они и такие непутевые, что на плохом месте живут! – уперлась Ганя.

Тарас встал и прошелся по комнате, одновременно демонстрируя свою кофту с изображением группы «Король и Шут». Юркий, чернявый, смешливый, он вовсе не походил на своего двоюродного брата.

– Ну, вы, девчонки, нашу Таню совсем застращаете, – усмехнулся он.

– Не бойся, Таня, – добродушно сказал Петро. – То все выгадки. У нас тихо и спокойно.

Тихо и спокойно. Обычные вроде бы слова, но от них, да еще от этого его теплого взгляда у меня на душе стало легко-легко, словно я встретила что-то давно забытое, но такое родное и любимое…

– Простите, а о каком кладе вы говорите? – начала молчавшая до сих пор Ника. – Введите нас, пожалуйста, в курс дела.

– Я вам говорю – нет там никакого клада, байки это все! – повторил Петро и вопросительно посмотрел на меня. – Просто ходит тут одна история… Нет, лучше не буду я вам такие страсти на ночь глядя рассказывать.

– Нет уж, расскажи, – потребовала я. – А когда ж еще страсти рассказывать, как не на ночь глядя!

Ника кивнула.

– Ну как хотите, – вздохнул Петро. – Семье Остапенко вообще в жизни не везет, ну так много ли будет везения, если люди не хотят работать, а хотят, чтоб им даром все доставалось?