— Слышал. Кто же в вас стрелял? — поинтересовался Мазин, чтобы узнать, созрел ли Артур Измайлович.

— Если бы я знал, я бы к вам не пришел. Ходить и плакаться на судьбу не в моей натуре. Да и времени нет, меня ждут жертвы недугов. Я хочу, чтобы вы разобрались в этой глупой истории.

— Милиция, кажется, этим занимается?

— Не шутите! Вы не знаете нашу милицию?

— Почему же… Имел честь прослужить не один десяток…

— Тем более! Вы возьметесь за мое дело?

— Только с вашей помощью.

— Чем же я могу помочь профессионалу?

— Я не думаю, что у вас нет никаких предположений, подозрений… Ведь должен же быть у стрелявшего повод. Или у тех, кто его нанял, если это заказное преступление. Чем вы не угодили ближним?

— Разве ближним угодишь? Особенно нашим ближним, которые завистью вскормлены с молоком матери.

— Отлично, — прервал Мазин. — С этого и начнем. Зависть. Судя по очереди в кабинет, ваше дело процветает.

— Не скрою, — согласился Артур самодовольно. — Кое-чего я достиг.

— А чем вы, собственно, занимаетесь?

Взгляды их встретились. Мазин смотрел с добродушным любопытством, Артур ощетинившись, подозревая насмешку.

— Я целитель, — произнес он с вызовом. — Это главное, а методику и тем более детали вам не понять. Если коротко, я использую свои профессиональные знания психиатрии, обогащая их достижениями нетрадиционной медицины, как западной, так и восточной школы. Этого достаточно?

Мазин помедлил с ответом.

— Если вы почувствуете необходимость обратиться ко мне, я постараюсь пояснить подробнее. Доверие к пациенту — мой главный принцип. А ключ — понимание личности пациента. И на основе этого мобилизация индивидуальных возможностей. Я вижу, у вас они высоки. Так что, обращайтесь, — предложил Артур великодушно.

— Спасибо, пока держусь.

— Я об этом и сказал, у вас хорошие возможности.

— Чувствуете мое биополе?

Целитель резко повел рукой.

— Никакой опошленной терминологии. Отвергаю принципиально. Все залапали, засалили газетчики. Я не вешаю на уши псевдонаучную лапшу. Я помогаю, и все.

Неожиданно для целителя Мазин спросил:

— Это дорого стоит?

И снова Артур ощетинился.

— С вас я ничего не возьму. Это будет мой гонорар.

— Я еще не взялся за ваше дело. А про заработки спросил, потому что хочу знать, насколько вы искушаете завистников.

— Ровно на девять грамм, — произнес Артур с вызовом, доставая из кармана нечто небольшое по размеру, зажатое в кулаке. Рывком он протянул руку в сторону Мазина и разжал пальцы. На ладони лежали пресловутые «граммы». Мазин увидел пулю к пистолету.

— Тут не девять, а меньше, — поправил он.

— Вы меня утешили.

— Где вы нашли пулю?

— В машине. Сегодня утром.

— Милиция видела?

— Нет, я решил порадовать находкой вас первого.

— Спасибо. Это уже что-то.

Мазин покрутил пулю в руке, поднес к глазам. Было заметно, что пуля не новенькая, и это позволяло предположить, что и пистолет не из последних выпусков, а следовательно, мог уже где-то отметиться, оставить след в милицейских закромах памяти.

— Нужно немедленно передать вашу находку в милицию. В архивах могут найтись данные о пистолете.

— Вы уверены, что можно с уверенностью определить пистолет, из которого произведен выстрел?

— Как человека по отпечаткам пальцев.

Ему показалось, что Артур или не поверил до конца, или не рад такой информации.

— Но пистолета-то нет.

— Потому и надо поискать его следы. Кто из ваших знакомых мог послать вам такой сувенир?

— Думаете, из знакомых? Да, в самом деле! Где же еще такого завистничка найдешь!

В дверь коротко постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел человек неопределенного возраста, округлый и в талии, и в физиономии. Неумолимую лысину пересекали редкие пряди жирных волос, позаимствованные чуть ли не от уха и, по сути, только подчеркивающие отсутствие основной растительной массы. Так выглядел Владимир Степанович Дергачев при дневном освещении.

— Не помешал?

И снова он не стал ждать ответа.

— Артур! Правда, что ты попал под снайперский огонь?

Целитель сморщился.

— К счастью, не под снайперский.

— Вижу! Поздравляю. Обсуждаете ситуацию? Кто же это так тебя невзлюбил?

Артур повернулся к Мазину.

— Вы спрашивали о знакомых? Вот вам. На ловца и зверь бежит.

— Это я-то?

— Ты, ты! Игорь Николаевич просит рассказать о знакомых, которых можно заподозрить. Но я никого не подозреваю, однако выстрел был, значит, подозреваются все.

Можно было предположить, что вошедший воспримет или сделает вид, что принимает эти слова как шутку, но, склонный по первым репликам будто бы к легкомыслию, художник нахмурился.

— Вот это ты зря. Я, можно сказать, пришел сочувствие выразить, а ты на ловца… Но я рад возможности познакомиться с Игорем Николаевичем. Вы Мазин? Я вас жду, между прочим.

— Ах вот оно что, — будто опомнился Артур, — я же вас не познакомил. Извините. Это Дергачев Володя.

— Володя, — подтвердил Дергачев и протянул Мазину руку. Руку тот пожал без удовольствия. Терпеть не мог, когда взрослый, а тем более не первой молодости мужик представляет себя по имени, да еще в уменьшительной форме. «Он бы еще Вовчиком отрекомендовался!»

— Да, я собирался к вам.

Жили Дергачевы в одном из тех домов «улучшенной планировки», что строились до последнего времени для начальства. Мазин подумал было, что квартиру выбила руководящая Марина, но потом выяснилось, что досталась она супругам по обмену. Кто-то из жильцов неожиданно превратился из влиятельного человека в осужденного, и родные предпочли жилье более скромное.

Выходя из лифта, Мазин нащупал в кармане янтарный кулон, но Игорь Николаевич еще не знал, покажет ли он его Дергачеву. Строго говоря, если тот даже был убийцей своей бывшей жены, цепочка с втоптанным в садовую землю украшением через двенадцать лет смотрелась отнюдь не железным доказательством. Да и свидетельница, так охотно апеллировавшая к воле Всевышнего, вряд ли будет выглядеть убедительно в глазах законников-атеистов. К тому же второе полученное от нее доказательство почти сводило на нет первое. Эрлена могла быть и жива. Но всего лишь могла…

Когда Мазин протянул Виктории Карловне текст телеграммы и предложил самой сравнить его с открытками, она взяла со стола сильную лупу, и вооружившись ею дополнительно к очкам, долго рассматривала бумаги. Потом сказала строго, но, как он и ожидал, справедливо:

— Похоже. Но почерк можно подделать. Не так ли?

— Я проведу экспертизу.

— Это надежно?

Оказалось, не очень. Эксперт, которого Игорь Николаевич знал много лет по работе и который, как надеялся Мазин, не затруднится в заключении, проявил колебание.

— Боюсь, Игорь, я разочарую вас. Я могу сказать только одно — почерки очень близки, почти совпадают. И все-таки… Примите во внимание, телеграмма лаконична, в тексте нет многих букв алфавита. Второе, и очень важное, — открытки написаны авторучкой с пером, а телеграмма шариковой ручкой, это смазывает естественный нажим. Черт их побери, этих почтовиков, как они умудряются использовать в своей системе всякую дрянь! Чего стоит эта серо-голубенькая бумага! Ее и в туалете-то не вывесишь, так она занозами заминирована. Прибавьте грязную ручку с полузасохшей пастой. Короче, свободно писать в таких условиях характерным индивидуальным почерком немыслимо. Каждое слово выглядит, как нарисованное малограмотным человеком. Да еще поправки, дополнительные штрихи по нацарапанному. Простите, милый, я люблю вас, как родного, но истина дороже. Полной гарантии дать не могу. Очень похоже, что писал один и тот же человек, но большего не скажу!..

Разумеется, это был худший вариант, он не только не отвечал на вопрос, жива ли Эрлена, но и ставил другие сложные вопросы — кому и зачем понадобилось подделывать ее почерк сегодня, а если писала все-таки она, предстояло искать и искать…