— Я тоже думаю, что звонить не будут, но я знаю не все.

— Что просила передать мне бабушка?

— С вашего разрешения, я передам вам все, что известно, через два-три дня. Мне нужно задать несколько вопросов нескольким людям. Потерпите, надейтесь.

— На что? Вы узнаете настоящую правду?

— Правда бывает только настоящей.

Игорь Николаевич посмотрел на Лилю. Слез в глазах уже не было.

«Она понимает, по какому краю ходит, и все-таки надежда умирает последней. Неужели мантра помогает?»

— Хорошо, я подожду.

— Спасибо. Можно первый вопрос задать вам?

— Разве мы не обо всем переговорили?

— Вопрос частный. Возможно, он покажется вам даже нелепым.

— Я слушаю.

— Марина всегда была такой стройной, почти худощавой?

— Зачем это? — удивилась Лиля.

— Вы обязательно узнаете, когда я расскажу вам все.

— Насколько я помню, давно, в молодые годы, она была толстушка, но потом, когда начала делать карьеру, решила держать форму. Пришлось прилагать усилия.

— Я так и думал, я видел у нее Гербалайф. Спасибо. Это все. Не отчаивайтесь. Я скоро позвоню вам.

Пожилая проводница в железнодорожной шинели с двумя набитыми сумками шла через вокзальный скверик. Встречный мужчина обратился к ней вежливо:

— Александра Гавриловна?

Женщина посмотрела подозрительно.

— Я. Что надо-то?

— Один вопрос. На память не жалуетесь?

— В каком смысле? Кто вы вообще-то?

Мазин показал удостоверение.

— Сумки, что ли, шмонать собрались?

— Ни в коем случае. На пару минут задержу, не больше. Вот и скамеечка. Прошу, присядем.

— Ну, так в чем дело? — спросила она, опуская на асфальт тяжелые сумки.

— Не помните, случайно, двенадцать лет назад вас опрашивали по делу пропавшей Дергачевой?

Железнодорожница подумала, потом кивнула.

— Ой, куда забрался. Было такое. Неужто нашлась?

— Так не скажу, — Мазин развернул три фото. — Взгляните, пожалуйста, на снимки. Какой вам ее больше напоминает?

Мысль эта пришла ему в голову, еще когда они с Пушкарем рассматривали листовки с изображением сестер.

— Ишь ты! Эти две похожие. Но моя вроде помоложе. Да, вот эта.

— Не сомневаетесь?

— Чего уж там! Она это, точно.

— Спасибо большое. Вот и все.

— И все?

— Все.

— Не думала, что через столько лет…

— И я не думал, — поднялся Мазин.

Старушки, как и впервые, внимательно рассмотрели Мазина сквозь щель, пересеченную цепочкой, узнали его, вспомнили доброжелательно.

— Зайди, мил человек, зайди. Вот только что с тобой делать, не знаем. Плох наш мастер.

Мазин обеспокоился.

— Что случилось?

— Да все то же… Хворает своим наваждением.

— Ну, я все-таки попробую.

— Попробуй, попробуй, ты ему по душе пришелся.

Ильич вытянулся на неприбранной кровати, воздух в комнате был насыщен спиртовым духом.

— Может, форточку откроем? — предложил Мазин.

Алферов с трудом приподнял веко левого глаза, посмотрел, однако, осмысленно.

— Ты скажи! — произнес он тихо, но ясно. — А я-то думаю, душновато. Открой, сам боюсь, упаду. Не люблю на полу валяться. Не престижно.

Мазин открыл форточку. Старый знакомый кот сидел, сочувствовал Алферову.

— На один вопрос ответишь, генерал? — спросил Мазин.

Ильич помолчал.

— Вообще-то я в отключке. Сны смотрю. Ну, если соберусь, если на один.

Веко медленно поползло вниз. Мазин понял, что нужно торопиться.

— Эрлена парик носила?

Лицо Алферова дрогнуло, вопроса такого он не ожидал, но ответил сразу:

— Повезло тебе. Помню эту гадость лиловую. Раздражала она меня, казалось, под ним всегда голова потная.

— И на вокзале она была в парике?

— Ну, привязался, как пьяный к электричеству… Отпусти душу на покаяние. Была, была. Иди с Богом. Больше здесь не подают.

— Мне больше не нужно. Выздоравливай.

Алферов, кажется, уже не слышал его.

Наталья Дмитриева, бывшая секретарша Марины, место свое сохранила, манеру держаться тоже, Мазина, естественно, узнала, но фамильярничать не собиралась.

— Кто вам нужен…

Слово «господин» ей давалось трудно.

— Можете называть меня — товарищ, — заполнил Мазин паузу.

Она признательно улыбнулась.

— Спасибо. Трудно ломать язык в моем возрасте.

На столе у нее появился бюстик Ленина, который Мазин не видел в прошлый раз, видно, новый шеф был единомышленником.

— Мне нужны вы. Помните, я приходил к Марине Михайловне?

— Конечно. К сожалению…

— Да, — сказал Мазин соответствующий тоном, — теперь уже к ней не придешь.

Секретарша откликнулась на тон с пониманием:

— Какое несчастье! Хорошим людям всегда не везет. Вы зрелый человек и, я думаю, не лицемер, не ханжа. Да, как женщина она проявила слабость, но вы бы посмотрели на ее мужа! Это опустившийся люмпен. Какая женщина могла безропотно терпеть, скажите, пожалуйста! Простите, может быть, я не права, но я слишком пережила. Чем могу быть вам полезной?

— О! Речь идет о мелочи. У Марины Михайловны был небольшой дефект руки?

— Дефект? Ябы не сказала так. Незначительный шрам на пальце.

Еще один ответ Мазин получил у женщины, которая жила некогда по соседству с Дергачевым.

Она долго рассматривала его в глазок, не открывая двери, но наконец решилась и предстала перед Игорем Николаевичем не в лучшем виде, в старом халате, из тех, что когда-то называли капотами, с засученными мокрыми рукавами, с седыми прядями прилипших ко лбу волос.

— Я стираю.

— Ничего, не смущайтесь. Я на секунду. Я и заходить не буду.

Она обрадовалась, ей заметно не хотелось демонстрировать свое жилье.

— Вы помните процесс по делу Дергачевой, вашей бывшей соседки? Она уехала и пропала.

— Помню, как же. Я женщина одинокая, событиями не избалованная. А такое в те времена было событием. Это сейчас людей, как мух, бьют, режут, душат, взрывают. А мы жили при порядке.

Косвенно она польстила Мазину, который лично участвовал в поддержании старого порядка, хотя предположение, что мух можно резать и взрывать, показалось ему слишком смелым.

— Согласен с вами.

— Так что вам от меня нужно?

— Кажется, вы оказали первую помощь Эрлене Михайловне?

— Ну, уж и помощь! Скажете!

Соседка оказалась скромной.

— Не помните, что с ней случилось?

— Муж говорил, что она сунула палец в кофемолку.

— Муж? А сама она разве не говорила?

— Да я ее и не видела. Я вообще крови боюсь.

— Но на следствии вы травму подтвердили?

— Конечно. Муж же йод просил.

Очередной вопрос возник почти случайно:

— Саша! Что-то мне не нравится ваш вид.

Выглядел Пашков и в самом деле незавидно.

— А мне больше не нравится содержание, а не вид.

— Совсем недавно вы были вполне довольны своим существованием.

— Да, был, точнее, убеждал себя в этом. Не тут-то было. Большое заблуждение, что самообман легчайший из обманов.

— При чем здесь самообман? Вы же вполне обеспечены по своим потребностям, не так уж обременены работой, свободны лично и общественно и даже, как многие сплетники замечают, пользуетесь вниманием самой заманчивой женщины этого Дома. Разве не так?

— Все так. С одной поправкой — дом-то сумасшедший, вертеп.

— Наверно, не больше, чем вся страна, а возможно, и шар земной.

— Не спорю, но мне это все больше действует на нервы. А что касается заманчивой женщины, то дорого яичко к христову дню. Надоело объясняться ей в своем импотентстве.

— Не верит? В общем-то женщинам почему-то трудно понять эту нашу проблему.

— Вот именно. Она считает, что мы с ней наделены кучей органов, которые могут заменить мой один бездействующий, а то и вдохновить его.