Альмаита вновь заговорила по-ирландски и протянула ему тарелку, которую он с благодарностью принял и стал с жадностью поглощать ее содержимое. Торгрим сел на постели. Лохмотья туники свисали с его плеч, и, осторожно стянув их, он уронил их на пол.

— Это — сорочка Иокула, и она наверняка тебе подойдет. — Альмаита бросила ему небольшой полотняный сверток, одну из ночных сорочек мужа. — А я уже начала шить для тебя новую тунику.

— Спасибо, — сказал Торгрим и натянул обновку через голову. Материал был тонким, приятным на ощупь и белым. Йокул, очевидно, недурно зарабатывал своим ремеслом.

И тут вернулся кузнец, явно намереваясь что-то сказать. Он увидел Торгрима, нахмурился, вновь открыл было рот и опять закрыл его. Со двора в окно долетал скрежещущий звук, сопровождаемый легким повизгиванием, похожим на то, какое издает мышь, но ритмичным.

— Что, во имя молота Тора, там происходит? — ни к кому конкретно не обращаясь, вопросил Йокул, развернулся и направился к дверям.

Харальд посмотрел ему вслед, опустил взгляд на тарелку, вновь поднял глаза на кузнеца, явно разрываясь между голодом и любопытством, но, когда Торгрим поднялся и в развевающейся сорочке-лейне направился к дверям, Харальд поспешил вслед за отцом.

Торгрим, собственно, догадывался, что означает этот звук, и решил вмешаться, прежде чем случится кровопролитие. Судя по возмущенному реву Йокула, его догадка оказалась верна. Он босиком зашагал по выложенной Харальдом дорожке к рабочей площадке кузнеца, расположенной перед домом. Йокул размахивал руками, пытаясь облечь свой гнев в слова. А Старри Бессмертный преспокойно сидел над точильным камнем, тяжелое колесо которого вращалось, и прикладывал к нему лезвие одного из мечей Йокула. Во все стороны летели искры, образуя стофутовую арку оранжевого пламени.

— Во имя Одина, кто ты такой? Ты, жалкий маленький… — сумел выдавить Йокул после нескольких безуспешных попыток. Опустив руки, он сжал их в кулаки. Торгрим шагнул вперед и встал между ним и Старри.

— Йокул, это Старри Бессмертный. Он был с нами в Клойне и провел ночь здесь. С благословения Альмаиты.

— Ну и чем, по-твоему, он сейчас занят? — брызжа слюной, выпалил кузнец.

— Точу, — как ни в чем не бывало отозвался Старри. — Хороший клинок. Твой?

— Мой? Я выковал его, если ты это имеешь в виду! — взревел Йокул.

Старри кивнул.

— Выковал? Ты произвел на меня впечатление, кузнец. Очень хороший клинок. И кромку держит хорошо, ничуть не хуже многих из тех, что мне довелось повидать.

— Разумеется, держит! — ничуть не сбавляя громкости, выкрикнул Йокул, а вот тон его голоса смягчился благодаря похвале. — Или ты считаешь меня каким-нибудь жалким подмастерьем, кующим гвозди и дверные петли? Я изготавливал лучшие клинки в Тронхейме, а теперь делаю лучшие клинки в Дуб-Линне!

Старри кивнул, и точильное колесо завертелось вновь. Торгрим же позволил себе усомниться в правдивости Йокула. Скорее всего, тот действительно был лучшим кузнецом в Дуб-Линне. Тронхейм? А вот это вряд ли. Будь так, он никогда не уехал бы оттуда.

— Ия сам прекрасно знаю, как нужно точить клинок! — вновь взъярившись, продолжал Йокул.

Он протянул мясистую лапищу, без слов, но красноречиво требуя возвратить его собственность. В той же молчаливой манере Старри протянул ему меч рукоятью вперед, стараясь при этом не порезаться об острое лезвие. Йокул принял клинок, и Торгрим подметил, как кузнец тайком попробовал его остроту большим пальцем, увидел, как на нем появилась тоненькая красная полоска. Вдоль нее тут же набухли капельки крови, которую кузнец вытер о штаны.

— Впрочем, если тебя снедает безумное желание точить мечи, — заявил Йокул уже куда более спокойным тоном, — у меня есть несколько штук, которые ожидают своих владельцев, и они в твоем распоряжении.

Старри согласно кивнул.

— А неделя проживания здесь обойдется тебе в четверть айре серебром, — добавил напоследок Йокул, развернулся и зашагал к дому.

Альмаита, верная своему слову, будучи умелой швеей, всего за два часа смастерила тунику для Торгрима из темно-синей шерсти, которой у нее оказалось несколько локтей. Торгрим заверил ее, что заплатит и за материал, и за работу. Она же настаивала, что не возьмет с него денег. Он несколько раз повторил, что заплатит обязательно, после чего она в сердцах потребовала оставить ее в покое.

Ночной Волк вышел во двор, посмотрел, как Йокул превращает кусок стали в меч, Харальд раздувает мехи, а Старри трудится у точильного камня, ритмично двигая лезвием взад и вперед по краю грубого колеса, то подаваясь всем телом вперед, то откидываясь назад, словно зачарованный этим процессом. Торгрим побрел обратно в дом. Роскошь безделья не доставляла ему ничего, кроме душевного неудобства.

Когда Альмаита еще заканчивала тунику, Торгрим отобрал у нее вещь, несмотря на ее протесты, что, дескать, он не может надеть ее вот так, хотя бы тесьму вдоль выреза у шеи или по манжетам надо пустить.

— Если ты появишься в таком виде на улице, то тебя сочтут попрошайкой, — сердито заявила она.

— Ну что ж, быть может, какой-нибудь богач даст мне денег, чтобы я мог заплатить тебе за труды, — парировал он, стягивая через голову ночную сорочку Йокула. — Нов такой изысканной тунике, сшитой так умело и изящно, я никогда не сойду за попрошайку, есть на ней узорчатая тесьма или нет. Кроме того, мне пора заняться делами, — добавил он, что было не совсем правдой.

Он стоял перед ней в одних обтягивающих штанах, перехваченных поясом на талии, и заметил, как она оценивающим взглядом окинула его голую грудь и плечи. Он не мог сидеть сложа руки, пока другие работали, сражались или занимались чем-либо еще, поэтому и не заплыл жиром, как многие мужчины его возраста и положения. Альмаита, похоже, отметила это, глядя на симметричные канаты мышц на руках, широкой груди и плоском животе.

— Как твоя рана? — осведомилась она, и голос ее прозвучал мягче, чем она намеревалась. — Она не открылась вновь?

— Нет, похоже, она хорошо затягивается и заживает.

— Дай помогу тебе надеть тунику, — предложила она и встала, взяв ее в руки.

Альмаита осмотрела повязку на ране Торгрима, легонько и как бы невзначай положив ему ладонь на грудь. Снаружи Йокул о чем-то громко спорил с покупателем. Она помогла Торгриму надеть обновку через голову, чтобы рана не открылась, после чего одернула ее и разгладила в нужных местах.

— Ничего, сойдет, — сказала она, глядя на то, как туника облегает его фигуру.

— Отличная работа. Сидит на мне как влитая.

— Или как меч в ножнах.

Торгрим улыбнулся. Альмаита перепоясала его ремнем, но не стала туго затягивать его, и Железный Зуб оказался там, где ему и положено, елевой стороны. Она уже знала, что норманны не имеют привычки выходить на улицу без оружия. Набросив ему на плечи накидку, она скрепила края бронзовой брошью, украшенной стилизованными фигурами трех воинов.

— Так что это у тебя за дело, настолько важное, что ты отправляешься на улицу полуодетым?

— Я должен увидеться с Арнбьерном.

— С Арнбьерном, который увезет тебя от нас?

— Так, во всяком случае, он говорит. И я намерен узнать, так ли это.

Слова эти дались ему нелегко. Он действительно всерьез рассчитывал на Арнбьерна, причем куда больше, чем привык полагаться на кого-либо, кроме себя. А еще он был совершенно уверен в том, что Арнбьерн — не из тех, на кого можно полагаться.

Солнце стояло уже высоко, и Дуб-Линн бурлил своей обычной шумной жизнью, когда Торгрим вышел из дома Йокула и зашагал по выложенному досками тротуару. Несмотря на все, что он наговорил Альмаите, Ночной Волк смутно представлял себе, куда и зачем направляется. Главным для него было вырваться из четырех стен дома Йокула.

Он забрел на рынок. Шаткие ларьки и палатки, сооруженные из шестов и холщовых полотен, кое-как скрепленных вместе, приютили торговцев мясом, овощами, травами, рыбой, безделушками и талисманами из серебра, тканями — словом, почти всем, что можно было найти и в любом торговом городе Скандинавии. Повсюду звучала норманнская и ирландская речь, в которую вплетались слова еще нескольких языков. Дуб-Линн, изначально служивший форпостом, небольшим укрепленным пунктом для защиты кораблей, вставших здесь на зимовку, быстро превращался в главный торговый порт, центр коммерции, импорта и экспорта. Он перестал быть досадной помехой для королей Ирландии, становясь весомым фактором в бесконечной борьбе за власть, с переменным успехом ведущейся теми, кто мечтал объединить страну под своей рукой.