Он встал медленно и осторожно, на тот случай, если перед глазами у него все опять поплывет, но ощутил лишь легкое головокружение. Его состояние с прошлой ночи значительно улучшилось. Стоя, он вновь огляделся. Хотя у него было такое чувство, что они скрываются на этой поляне уже несколько месяцев, он еще ни разу не видел ее при свете дня. Оглянувшись, юноша понял, что Старри Бессмертного рядом нет.

Харальд шагнул к тропинке, протоптанной через кольцо деревьев. Он двигался медленно и осторожно, не зная, что увидит за пределами их ненадежного укрытия. Отведя в сторону ветки, он заметил в двадцати шагах своего отца и Старри. Сидя на корточках, они о чем-то негромко беседовали. Старри занимался любимым делом, то есть бесцельно теребил висящий у него на шее расщепленный наконечник стрелы, потирая его пальцами.

Двое мужчин подняли на него глаза и улыбнулись, и он тоже улыбнулся им в ответ, испытывая невыразимое облегчение. Харальд шагнул к ним, и они выпрямились и пошли ему навстречу. Торгрим протянул сыну руку, крепко пожал ему ладонь, а другой рукой стиснул ему локоть.

— Старри рассказывал мне о том, как ты возглавил людей прошлой ночью, сынок, — сказал он. — Я горжусь тобой, очень горжусь.

— Спасибо, — ответил Харальд и почувствовал, как жаркий румянец заливает ему лицо.

Он открыл было рот, чтобы спросить у Торгрима, где тот пропадал, но промолчал. На сапогах отца виднелась грязь, а одежда была забрызгана кровью. «Волчьи сны», — понял Харальд. Узнавать что-либо еще ему вдруг расхотелось.

— Нужно похоронить мертвых и уходить отсюда, сказал Торгрим.

Харальд кивнул. В течение следующего часа они старательно рыли могилы достаточной глубины, чтобы достойно похоронить своих павших товарищей. В стычке погибли двое, Нордвалл и викинг из хирда Ингольфа, имени которого так никто и не узнал. Их погребли, положив рядом оружие, поскольку после долгой и мужественной борьбы им, несомненно, вновь понадобятся клинки в Вальгалле, а оставшиеся в живых медленно потащились в сторону реки Бойн.

Теперь, когда солнце уже взошло, хотя и не выглянуло из- за крон деревьев, пробираться по лесу оказалось совсем не сложно. Через двадцать минут они вышли к дороге, которая днем ранее привела их к Таре. Остановившись под прикрытием деревьев, они прислушались, не идет ли за ними погоня, но не уловили ничего и медленно потащились по пыльной дороге в сторону реки и кораблей, шаркая ногами и прихрамывая.

Место высадки было уже близко, хотя еще и скрыто от их глаз, когда из-за деревьев до них донеслись мужские голоса. Они оставили небольшой отряд для охраны кораблей и Бригит, но сейчас там явно собралось намного больше людей. Харальда захлестнула паника. Неужели Морриган отправила из Тары своих людей, чтобы захватить корабли? С ее стороны это было бы вполне разумно. Значит, Бригит теперь пленница?

— Отец… — хриплым шепотом заговорил он, но Торгрим поднял руку, призывая его к молчанию, и повернулся к остальным.

— Спрячьтесь за деревьями, — тоже шепотом распорядился он. — А мы со Старри и Харальдом подберемся поближе и посмотрим, что там происходит. Ирландцы могли захватить корабли.

Его слова заставили норманнов обменяться встревоженными взглядами, но они сошли с дороги и затаились на краю леса. Торгрим же повел Старри и Харальда вперед. Они старались не выходить из-под прикрытия деревьев, готовые раствориться в лесной чаще при первых же признаках опасности. Они двигались тихо, но от места высадки доносился такой шум, что Харальд счел подобные предосторожности излишними.

Пройдя еще пятьдесят ярдов по дороге, они уже начали разбирать отдельные слова, и слова эти были не ирландскими. Люди переговаривались по-норвежски. Они двинулись дальше, поскольку по-прежнему не желали обнаруживать себя, пока не увидят все своими глазами и не поймут, что же все- таки там происходит. Дорога начала расширяться, выводя к причалу на берегу реки, и они скрылись за деревьями, ища такое место, откуда могли бы видеть все, сами оставаясь невидимыми. Последние десять футов они проползли на четвереньках, достигнув зарослей папоротника на опушке леса, где и остановились, глядя на представшую перед ними картину.

На берегу реки расположились человек семьдесят или около того. Норманны. Они были вооружены, но не выстроены в боевые порядки и к выступлению куда-либо явно не готовились. Они разговаривали, пили мед, некоторые обрабатывали точильными камнями длинные клинки своих мечей. Клубы серого дыма поднимались над несколькими углублениями в земле, в которых был разведен костер, а на вертелах над ними жарились поросята, от одного вида которых Харальд испытал острый приступ голода и одновременно тошноты.

А потом он различил голос, который был ему очень хорошо знаком, но который при данных обстоятельствах он никак не рассчитывал услышать. Юноша перевел взгляд направо, на группу людей. Там, в самом ее центре, привлекая всеобщее внимание, с высоко поднятым кубком, с завязанными ленточкой на затылке рыжими волосами, в которых отчетливо пробивалась седина, с торчащей во все стороны бородой, с кожаным поясом, поддерживающим его внушительное брюхо, стоял дед Харальда Орнольф Неугомонный.

Когда впереди наконец показались высокие бурые стены крепости, отец Финниан ощутил огромное облегчение не только в душе, но и в ногах. Он заверил состоятельного землевладельца, у которого позаимствовал лошадь, что при первой же возможности вернет ему благородное животное. Но вышло так, что обратно он двинулся другим путем, а лошадь подарил бедному крестьянину, у которого остановился на ночлег. Бедолага растерялся и расчувствовался так, словно ему с горшком золота явился сам лепрекон.

«Вот и родилась очередная легенда о возвращении святого Патрика», — подумал Финниан, оставив за спиной убогую хижину крестьянина и направляясь дальше по дороге пешком. Он улыбнулся про себя. «Впрочем, истинно верующим от этого хуже не будет…».

Последние пятнадцать миль он преодолел на своих двоих, что не могло не сказаться на его самочувствии. «В монастыре Тары я размяк и разжирел», — подумал он, но не дал себе обета решительно изменить сложившуюся ситуацию. По собственному опыту он знал, что Господь непременно вмешается, когда обстоятельства его существования станут чересчур уж комфортными.

Он был уже в полумиле от ворот, когда встретил женщину с ребенком, бредущую по дороге ему навстречу. Она были босиком, в поношенной одежде со множеством заплаток. Финниан остановил ее.

— Милочка, — обратился он к женщине, — не знаешь ли ты, владетель у себя? — Он кивнул на крепость.

— Да, отче, я слыхала, что так, — ответила она. — Но сама я его не видела. Говорят, он все еще пребывает в трауре.

Финниан кивнул.

— Очень хорошо, дитя мое. И еще одно. Не сделаешь ли ты мне великое одолжение, забрав у меня вот это? — С этими словами он снял мешок, который висел у него за плечами, и протянул его женщине.

Она заглянула внутрь. Там лежали буханка хлеба, копченое мясо и сыр. А еще, невидимые сверху, на самом дне притаились две серебряные монетки, которые он заработал во время своих странствий.

Глаза у женщины расширились в изумлении:

— Забрать вот это?

— Прошу тебя. Ты избавишь меня от ноши, которая стала для меня слишком тяжела.

— О да. Ох, благодарю вас, отче, — пролепетала она и поклонилась.

Он благословил ее и ребенка, пожелал удачи в пути, а сам двинулся дальше к главным воротам, которые в дневное время были распахнуты настежь. Финниан присоединился к нескончаемому потоку крестьян, подмастерьев и возчиков, направлявшихся в крепость. Внутри царили шум и суета, и Финниан понял, что попал сюда в базарный день.