Торгрим сделал долгий глоток, поставил чашу на стол и кивнул. Возразить ему было нечего, да он и понимал, что это бессмысленно, поскольку Орнольф лишь посмеялся бы над тем, что он мог сказать в свое оправдание. Для Орнольфа насмешка была делом совершенно естественным, и он издевался над собеседником, пока не исчерпывал весь запас острот, после чего успокаивался и с ним можно было вести нормальный разговор.

Этого момента стоило дождаться, поскольку Орнольф Неугомонный, когда хотел, мог быть вполне разумным и вменяемым человеком. Окружающие полагали ярла пьяным, выжившим из ума старым дураком, что было большой ошибкой. Он действительно мог выглядеть старым пьяницей и дебоширом, но дураком отнюдь не был. В конце концов, богатство, могущество и влияние достались ему отнюдь не по воле случая.

— Думай, Торгрим, думай. С чего это вдруг такой скользкий, как угорь, тип, как Арнбьерн, возжелал увидеть тебя в роли своего заместителя?

— Можешь мне поверить, я уже думал об этом. Полагаю, он хочет, чтобы я не позволил ему вляпаться в по-настоящему крупные неприятности или вытащил его оттуда, если это все- таки случится.

— Потому что ты — такой гений? Или выдающийся воин? И никто другой в этом рейде не сможет оказать ему подобную услугу?

Торгрим в ответ лишь пожал плечами.

— Арнбьерн хочет, чтобы это был только его набег. Он сам организовал его и даже не пригласил Хескульда Железноголового или еще какого-нибудь ярла, более могущественного, чем он сам, принять в нем участие. Он не желает, чтобы кто- либо бросил вызов его власти.

— Но ведь ты и есть прямой вызов его власти.

— Я? Как тебе прекрасно известно, все, что у меня есть, осталось в Вике. А здесь у меня нет ничего, кроме моей доли добычи, взятой в Клойне, весьма скромной, кстати говоря. Адо этого у меня было только то, что одолжил мне Арнбьерн. Наверное, во всем Дуб-Линне я один такой. Предводитель, обладающий опытом, но не имеющий ни денег, ни людей, которых он мог бы повести за собой. Так что я как нельзя лучше подхожу Арнбьерну.

Орнольф фыркнул и отпил большой глоток из своей чаши.

— В кои-то веки ты говоришь разумные вещи. Но ведь Арнбьерн должен тебе денег, разве не так?

— Он сказал, что заплатит мне и Харальду тройную долю добычи, взятой в Клойне, но до сих пор так и не сделал этого. Однако я уже сказал ему, что серебро мне не нужно. Меня интересует лишь возвращение домой, в Вик.

— Да, но предложение было сделано, а это значит, что он дал слово и теперь не может отказаться от него, не покрыв себя позором. На твоем месте я бы не пошел в бой с человеком, который должен тебе денег. Соблазн устроить тебе ловушку слишком велик. Вот почему я дожил до своих лет, обретя мудрость в придачу.

— Именно поэтому я умру молодым идиотом, — сказал Торгрим.

— Тебе уже слишком поздно умирать молодым, — заметил Орнольф. — Но это не относится к моему внуку, о котором я очень беспокоюсь.

В словах Орнольфа был резон. Торгрим понимал, что старик прав, проявляя подобный скептицизм. У Ночного Волка были на этот счет и свои сомнения, которыми ему, правда, пришлось пренебречь, когда он с головой окунулся в подготовку к рейду. К набегу на Тару. Покушение на жизнь Бригит сделало его неизбежным, как клятва на крови.

Предводитель датчан, тот самый, которого звали Суэйн, выжил в той драке. Он потерял сознание, когда Бригит рухнула ему на голову, и потому его не прикончили Торгрим или Старри. Когда его спутники бежали, они бросили его на поле боя, сочтя мертвым. Заставить его разговориться было нетрудно. Он не собирался хранить верность тем, кто нанял его, а поскольку они вряд ли заплатили бы ему за неудачное покушение, то он не считал нужным выносить пытки ради того, чтобы сохранить их тайны.

Датчане прибыли сюда из Викинло. Их нанял ирландец, называвший себя Доннелом, который, по его словам, представлял очень могущественных людей в королевстве Брега. Суэйн заверил Доннела, что ему в высшей степени все равно, кого он там представляет или откуда прибыл. Его интересовало только серебро, которое ему предлагали и которого было много, и еще больше он должен был получить после выполнения поручения.

А оно заключалось в следующем: им следовало приплыть в Дуб-Линн и похитить там девчонку. Им сказали, где ее можно будет найти. Ее надо было выкрасть и привезти в Викинло, к Доннелу, после чего им должны были выплатить остаток по договору. Что касается девчонки, то затем они вольны были поступить с нею так, как им заблагорассудится. Единственным условием было то, что она не могла находиться в Ирландии, оставаясь при этом в живых.

Бригит настаивала на том, что рассказ датчанина служит достаточным подтверждением всему тому, что она им говорила. Харальд был согласен с нею целиком и полностью, но Торгрим подозревал, что сын руководствовался куда более личными мотивами.

Арнбьерн, однако же, встал на сторону Харальда. Если люди, правящие Тарой, сочли Бригит настолько опасной, что организовали покушение на нее, значит, то, о чем она рассказывала, правда. Когда он обсуждал этот вопрос с Торгримом — слабость обороны Тары, нехватку тяжеловооруженных пехотинцев и всадников, а также то, что население поддержит Бригит, — Ночной Волк отметил, как светится лицо Арнбьерна при мысли о легкой добыче и воинской славе. Отговорить его от этого похода было уже невозможно. Он отправится в Тару, и Ха- ральд последует за ним, а Торгрим не мог допустить, чтобы сын очертя голову бросился в эту авантюру, пока сам он будет оставаться в стороне.

Перспектива полномасштабного нападения на столицу верховного короля Бреги привела Старри в состояние, какое испытывает волк, отведавший крови, и которого впереди ждет богатая добыча. Он отверг все возражения Торгрима. Но Ночному Волку от этого не стало легче. Если Старри полагает предложенный план толковым и разумным, значит, на самом деле он никуда не годится. Тем не менее с самого начала Торгрим отдавал себе отчет в том, что присоединится к ним и займет свое место в стене щитов.

И вот, через неделю и один день после того, как берсерки смяли датчан и взяли в плен тех немногих, кого не убили сразу, после того, как Старри, которому вновь отказали в вояже в Вальгаллу, хотя он стоял уже у самых ее врат, повалился на землю, заливаясь слезами, Торгрим оказался у тяжелого дубового рулевого весла «Черного Ворона», где он смотрел на палубу корабля.

С самого начала Бригит настояла на том, что отправится с ними, против чего никто особенно и не возражал. Когда они готовились к выходу в море, Харальд, разумеется, проявлял о ней чрезвычайную заботу. Он постарался устроить ее с максимальным комфортом, усадив на один из сундучков и закутав в меха, дабы уберечь от морских ветров. Очевидно, он по наивности полагал, что ему будет дозволено оставаться рядом с ней на протяжении всего путешествия вдоль побережья и заботиться о ее удобствах, но у Арнбьерна были свои планы на этот счет. Он велел Харальду занять свое место на веслах, и тот вынужден был повиноваться, хотя и с большой неохотой, а сам Арнбьерн принялся исполнять роль защитника и благодетеля Бригит.

Торгрим предпочитал помалкивать. Это было не его дело, да и Харальд отнюдь не одобрил бы его вмешательства.

Теперь, когда драккар вышел в открытое море, Арнбьерн встал рядом с Бригит, пытаясь завязать с ней разговор при помощи тех немногих ирландских слов, которые он недавно выучил. Бригит, в свою очередь, согласно кивала головой, обращая на него ровно столько внимания, сколько требовалось, чтобы не выглядеть грубой, и старательно скрывала свое беспокойство и недомогание. Харальд, работая веслом, мрачно поглядывал на них.

Болли сын Торвальда, отныне ставший всего лишь вторым помощником, стоял на носу и смотрел на море. Почти всю прошедшую неделю он посвятил тому, чтобы очернить доброе имя Торгрима, и теперь половина команды взирала на Ночного Волка как на порождение самого Локи. Торгрим, впрочем, вовремя узнал об этом. Поначалу его просветили друзья, а потом и те, кто надеялся, что он проткнет Болли Железным Зубом насквозь.