Ты прибегаешь к своим умениям, — продолжал Фланн, видя, что Морриган не намерена отвечать, — потому что такие понятия, как честь, тебя не интересуют. В отличие от мужчин. Мы должны были сойтись с ними на поле брани, вот это было бы честно.

Морриган отвела взгляд от лагеря норманнов и покосилась на брата, на которого падал тусклый отблеск факелов, горящих внизу и скрытых от врага стенами Тары.

«Честь? — подумала она. — Честь видеть твою голову на острие копья какого-нибудь фин галл? Честь видеть всех женщин Тары изнасилованными, а самой снова стать рабыней, с которой эти варвары-безбожники будут обращаться хуже, чем с собакой?» Но она не стала озвучивать свои мысли, потому что уже все сказала раньше и устала от бесконечных препирательств.

Быть может, ты и ценишь свою честь выше жизни всех обитателей Тары, — проговорила она наконец, — но только не я. Как бы там ни было, мы ведь не убили их. Они останутся живы. Большинство, во всяком случае.

Цикута, короткий полый стебель которой можно было с легкостью принять за петрушку, была смертельным ядом, если применить ее в нужной дозе. Но это не входило в ее намерения. Вместо этого Морриган добавила к остальным специям, которыми приправили молочных поросят, ровно такое ее количество, чтобы их враги обессилели от рвоты и потеряли способность двигаться. Как только это случится, их можно будет собрать, как рыбу в садке, но при этом они не умрут.

Оставить их в живых она согласилась главным образом ради Фланна. Задуманное предательство, притворная добрая воля и отравленное угощение совсем не понравились ее брату, и он неохотно смирился с необходимостью только потому, что в противном случае норманны вошли бы в Тару, сея смерть и разрушения. Но Фланн не позволил Морриган просто взять и убить их. Ради своей чести, понятия совершенно абсурдного с точки зрения Морриган, он не мог допустить подобного злодейства. Именно поэтому Морриган беспокоилась, что Фланн никогда не станет настоящим королем. Она была уверена, что Маэлсехнайлл мак Руанайд на его месте вовсе не терзался бы угрызениями совести, а напротив, с восторгом смотрел бы, как его враги умирают в страшных мучениях.

Итак, фин галл была уготована участь пленников, а не корма для ворон. А еще в глубине души Морриган сознавала, что непреклонное упрямство Фланна в этом вопросе принесло ей облегчение. Фин галл были язычниками, убийцами, проклятыми Господом, но тем не менее при мысли о том, чтобы хладнокровно прикончить их всех разом, Морриган становилось не по себе.

Несмотря на все свои неблаговидные деяния, в которых она зачастую не призналась бы и на исповеди, она все-таки лелеяла надежду, что получит прощение и попадет в рай. Правда, надежда эта становилась все более призрачной по мере того, как она втягивалась в борьбу за то, чтобы удержаться на троне. Если по ее вине все эти люди — тоже, очевидно, создания Божьи — умрут в мучениях, то спасение ее души отдалится еще на один шаг. Поэтому она и согласилась всего лишь подорвать их здоровье и обессилить, чтобы потом взять в плен. За одних будет получен выкуп, других продадут в рабство, но почти все они останутся живы.

Морриган вновь перевела взгляд на лагерь фин галл, разбитый за городскими стенами. Было уже темно, так что людей в нем она не могла рассмотреть при всем желании, но звуки рвоты, стоны и крики боли за последние несколько минут стали определенно громче. Следовало тщательно рассчитать время. Если ее люди выдвинутся из крепости слишком рано, то у норманнов еще могут найтись силы для оказания сопротивления. И наоборот, если она станет выжидать слишком долго, то фин галл могут оправиться настолько, что разбегутся и скроются. И тогда ей придется призвать на помощь гончих собак.

— Время пришло, брат, — негромко сказал она.

Фланн недовольно фыркнул.

— Очень хорошо, — проворчал он.

Повернувшись, он стал спускаться по грубо сколоченной лестнице вниз, на землю, и Морриган двинулась за ним. К тому моменту, как она сошла с последней ступеньки, Фланн уже стоял во главе колонны пехотинцев, готовых выступить по первому сигналу. Это были не те легковооруженные стражники, что сопровождали их в качестве почетного эскорта, когда они вышли из крепости навстречу захватчикам. Здесь собрались воины, готовые сражаться, вооруженные мечами, копьями и щитами, в кольчугах и шлемах.

Позади них виднелись упряжки лошадей, нервно прядающих ушами и перебирающих копытами. Они не привыкли к работе в столь поздний час и потому понимали, что грядет нечто необычное. Лошади были запряжены в пустые повозки, предназначенные для мужчин, которые не смогут передвигаться самостоятельно. На дне повозок грудой были свалены ножные кандалы и кожаные ремни для рук.

— Вперед! — крикнул Фланн, и в голосе его прозвучала властность, которая так нравилась Морриган.

Она знала, что сейчас он был готов заняться тем, что любил больше всего на свете и в чем преуспел. Его с души воротило от хитростей, обмана и интриг. Зато вдвоем Морриган и Фланн представляли собой команду настоящего полновластного правления.

По приказу Фланна большие дубовые створки главных ворот Тары распахнулись и колонна двинулась вперед. Семьдесят пар ног зашагали по мягкой земле, и вслед за их топотом послышался скрип повозок и перезвон лошадиной упряжи. Морриган хотелось встать во главе колонны, рядом с Флэнном, но она понимала, что не может себе этого позволить, и потому двинулась рядом с первой пустой телегой. Быть может, возглавить колонну ей не дадут, но и оставаться в стороне она не желала. Она знала фин галл лучше кого бы то ни было в Таре, как знала и то, что нужно сделать, чтобы справиться с ними.

В конце колонны ее поджидали Доннел и Патрик. Когда воины двинулись вперед, они пристроились рядом, приотстав на несколько шагов. Они тоже надели кольчуги и вооружились мечами и ножами, хотя формально не являлись членами дружины Фланна. Они вообще не были воинами. Большую часть своей жизни оба пасли овец, и потому их навыки в обращении с оружием, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Они были людьми Морриган, и она прекрасно знала, как с наибольшей выгодой использовать их Богом данные таланты.

Они быстро продвигались вперед. Часовые, которых толстяк с бородой столь нарочито расположил подле ворот крепости, лежали, скорчившись, на земле. Кто-то даже смог проползти немного, но все прочие лежали там же, где и упали. По приказу Морриган им связали запястья и швырнули в самую последнюю повозку. Они стали первым уловом.

Из лагеря не донеслось ни сигналов тревоги, ни криков, вообще никаких звуков, которые свидетельствовали бы о том, что его обитатели вооружаются, готовясь оказать им достойную встречу. Стихли даже стоны и звуки рвотных спазмов, так что, помимо тележного скрипа и топота шагающих ирландцев, ничего слышно не было. В воздухе повис резкий запах рвоты.

Фланн остановил колонну.

— Слушать мою команду, солдаты, — обратился он к своим людям. — Начинаем облаву. Гоните или тащите их сюда, если в том возникнет необходимость, а уж мы закуем их в кандалы и свяжем. — В его голосе прозвучали едва заметные нотки отвращения.

Морриган поспешила в голову колонны. Доннел и Патрик последовали за нею.

— Фланн! Первым делом надо найти и обезвредить Торгри- ма, он очень опасен. Прошу тебя, позволь взять с собой четырех пехотинцев.

Фланн огляделся. Она знала, что он прибегает к этому приему, когда ему нужно время, чтобы принять решение. Затем он взглянул на Доннела и Патрика с таким видом, словно хотел сказать: «У тебя уже есть люди, неужели тебе их мало?»

Но вслух он не произнес ни слова, поскольку знал, что братья — отнюдь не солдаты.

— Хорошо. Вы четверо, — он указал на воинов, стоявших позади, один из которых держал в руке шипящий и плюющийся искрами факел. — Ступайте с Морриган. Делайте все, что она скажет.

Морриган, не оглядываясь, шагнула в сторону, с радостью услышав шаги за спиной — значит, солдаты последовали за нею. Ее обогнал Доннел, и она поспешила за ним вдоль ряда палаток. Они с Патриком были в числе рабов, оставленных здесь для того, чтобы прибраться после окончания пиршества, но они лишь делали вид, что убирают, а на самом деле наблюдали и запоминали.