Но у смуглолицей красавицы в соболиной шубе была охрана. Немного поотстав, за каретой бесшумно, как призраки, неслись два белых полярных волка. Их зеленые глаза горели в потоках лунного света.

Кучер, очевидно, хорошо знал, где следует остановиться, потому что без всякого приказа карета пошла медленнее и наконец замерла на краю большой поляны, укрытой нетронутым снегом.

Женщина открыла дверцу и вышла. Волки подбежали к ней, что почему-то ничуть не испугало лошадей, которые даже не шелохнулись. Один из них лизнул ей руку, а она ласково потрепала его по загривку. Так она стояла молча, оберегаемая волками, ничего не говоря ни им, ни кучеру. Она всматривалась в темноту леса, похоже было, что она ждет… И ждать ей пришлось не очень долго.

К неподвижной карете приблизилось странное существо — небольшого роста, сгорбленное, в каком-то криво сидящем облезлом тулупчике.

— Рада видеть тебя, Хранитель Лейе, — сказала Зоя.

Волки приветствовали карлика высокими прыжками. Немой горбун залопотал что-то по-своему. Речь его, если это можно было назвать речью, состояла из повышающегося и понижающегося по тону мычания разной продолжительности, щелкающих звуков и причмокиваний, но Зоя отлично его понимала.

— Ты все сделал правильно, мой друг, — сказала она. — Теперь расскажи мне о Ланге.

Карлик снова залопотал и защелкал.

— Вот как, — Зоя кивнула, и видно было, что она довольна. — Значит, он продолжает свои путешествия в Будущее… Что ж, возлюбленный мой Александр, ты оказался хорошим учеником. Жаль, что тебе так многое предстоит постигать одному… Лейе, теперь о Кордине. Ты узнал, где он спрятал книгу?

Горбун ответил несколькими длинными фразами на своем причудливом языке.

— Вот она где, — задумчиво произнесла Зоя. — Это… Пожалуй, лучшее место, и я бы не придумала такого удачного тайника. Пусть книга там и остается. Мы знаем, где она, а Кордин…

Она умолкла. Лейе вопросительно смотрел на нее снизу вверх.

— Кордин, — продолжала Зоя, — пусть пока веселится. Но не упускай из вида ни его, ни Ланге. Я должна знать все. Полнолуние на исходе. Приближается ночь Унга, и я должна быть у Врат. Сон Хогорта глубок. Нам нужны все ключи, чтобы подготовить пробуждение.

Карлик что-то коротко промычал.

— Ах, когда ? Когда мы разбудим Хогорта? Может быть, еще не скоро, Лейе. Но мы разбудим его и выпустим в этот мир…

Она стояла недвижимо, как изваяние, глядя вдаль поверх головы Лейе. Крошечные голубые молнии струились с ее пальцев на загривок белого волка.

— Уф! — выдохнул Горский, врываясь в кабинет графа Ланге. — Ну и погодка сегодня!

Александр Ланге сидел за столом и что-то писал. Увидев своего друга, энергичного и раскрасневшегося, явно в неплохом настроении, он улыбнулся, отложил перо и встал. Обойдя громадный письменный стол красного дерева, он обнял Горского. При этом писатель едва не выронил довольно толстую синюю папку, которую держал в руках.

— А что с ней такое, с погодой? — поинтересовался Ланге.

— Посмотри в окно! — писатель бросил папку на секретер. — Меня совершенно засыпало снегом, пока я к тебе добирался! Твой лакей меня не узнал! А посему, если ты сейчас же не прикажешь подать мне горячего чаю с ромом, ты есть самый безжалостный инквизитор…

Нажатием кнопки Ланге вызвал служанку и распорядился о чае.

— Как я слышал, твой роман имеет большой успех? Прости великодушно, не успел еще прочесть…

Писатель повалился в глубокое кресло, вытянул ноги к отделанному мрамором камину, где жарко пылал огонь.

— Да, успех, — небрежно обронил он. — В газетах поругивают, но к этому я привык… Пусть ругают, лишь бы не молчали! Главное — как продается, а продается отлично.

— Поздравляю.

— Пустяки, еще одна книжка Аркадия Горского… Расскажи-ка лучше, как идут твои дела с нашим общим другом.

— С Кординым? — Ланге помрачнел. — Пока никак.

— Прямо-таки совсем никак?

— Прошло еще слишком мало времени, Аркадий. Я ведь не могу задавать ему вопросы. Я стараюсь сблизиться с ним, хотя дальше уж, кажется, и некуда… Знаешь, мне не часто приходится общаться с убийцами. Но если бы на моей душе висел такой груз, я вряд ли смог бы вести себя так, как он.

— А как он себя ведет?

— В том-то и дело, что никак. Обыкновенно, будто ничего не случилось. Либо у него поистине дьявольское самообладание, либо он — чудовище, для которого жизнь человека — сущий пустяк.

— Есть и третья возможность, — сказал Горский.

— Какая?

— Ну, мы знаем… Или лучше скажем — уверенно предполагаем, что у него был сообщник. Обстоятельства преступления нам неизвестны. Можно допустить, что Кордин возлагает на сообщника всю вину.

— А… Может быть. Но, все равно… Рано или поздно он сделает ошибку. Любая оговорка, обмолвка… По неосторожности, в запальчивости или в пьяном угаре… И мне этого хватит, пусть только приоткроет дверь, а войти я сумею… Ведь ты мне поможешь?

— Конечно. Но что, если он не сделает такой ошибки?

— Тогда…

— Да, что тогда?

— Тогда я буду действовать по-другому.

Это прозвучало зловеще. Писатель собирался что-то сказать, но тут девушка принесла чай. Пока она разгружала поднос, Горский набивал трубку превосходным голландским табаком из коллекции Ланге. Девушка исчезла, сделав кокетливый книксен. Писатель раскурил трубку и произнес.

— А я сегодня не с пустыми руками, Александр.

— Твоя папка? Я думал, это что-то литературное.

— Помнишь, ты меня спрашивал? Лиджонг, ламаджи…

Весь подавшись вперед, Александр Ланге словно окаменел.

— Тебе удалось выяснить что-то об этом?

— Да, и я на тебя в обиде.

— Почему?

— Потому что ты не был откровенным со мной. Хотел иметь лиджонг в своей оранжерее, да?

— Почему бы и нет?

— В самом деле. Но разве не странно, что этот ряд имеет продолжение?

— Какое продолжение? Ради всего святого, Аркадий…

— Первое — это ламаджи. Второе — лиджонг. Третье…

— Третье?

— «Зерцало магистериума».

Ланге сел в кресло — там, где стоял, напротив Горского.

— Ради всего святого, Аркадий, — повторил он, — объясни, что это означает…

— Сначала ты мне объясни. Было это до смерти отца Павла. Значит, ты уже тогда о чем-то догадывался?

— Нет, клянусь тебе!

— Ну что же, — кивнул Горский, — клятвам я верю… Понимаю, случайное совпадение, и нет тут никакой связи. Напрасно я это все ворошил. Пожалуй, заберу свою папку, да и пойду…

Он сделал вид, что встает, и Ланге удержал его импульсивным движением руки.

— Хорошо, ты выиграл…

— Да? — Горский усмехнулся. — Есть все-таки связь?

— Не знаю. До того анонимного письма я слыхом не слыхивал ни о каком «Зерцале магистериума». Не считая предсмертной записки брата, но она… Неужели ты способен поверить, что я знал или догадывался о грозящей брату опасности и ничего не сделал?

— Нет, — сказал Горский серьезно, — в это я поверить не способен. А вот в то, что ты меня обманул…

— Я не обманывал тебя!

— Нет так нет, — вздохнул писатель. — Ты искал лиджонг для оранжереи.

— Не для оранжереи, но…

— Ага! Куда-то мы, во всяком случае, продвинулись.

Приложив руку ко лбу, Ланге просидел так с минуту.

— Аркадий, давай сделаем вот как. Ты расскажешь мне, что тебе удалось выяснить, а потом я расскажу, откуда взялся лиджонг.

— Почему не наоборот?

— Потому что твои сведения, возможно, помогут мне что-то правильнее понять…

— А если нет?

— Если нет, все равно расскажу.

— Идет, — Горский хлопнул себя ладонью по колену, дотянулся до папки и принялся развязывать тесемки.

— Нелегко мне пришлось, — сказал Горский, поглаживая уже развязанную, но еще не раскрытую папку. — Где я только не искал, включая библиотеку Императорской Академии, кого только не расспрашивал… Собственно, поначалу я не слишком упирался. Просто хотел взглянуть, что это такое, моего и твоего интереса ради. Только когда убедился, что нигде ничего нет, вот тут меня заело… Что же это такое, думаю, неужели я… Но ладно, не в этом суть дела. А в том, что добрался я до одной частной библиотеки — владелец просил не упоминать его имени — и обнаружил в ней прелюбопытнейший документ…