Но удара не последовало, лифт замедлил падение. Навалилась перегрузка, эта тяжесть выдавливала боль. С высоты Оля неясно увидела летнюю равнину, пыльную проселочную дорогу. Открытый пароконный экипаж мчался по ней, вздымая пылевые шлейфы. Олю притягивало к этому экипажу, высота и расстояние уменьшились. Там были двое… Того человека, что сидел справа, Оля не очень хорошо рассмотрела. Но слева…

Слева сидел Борис.

Оля вскрикнула и открыла глаза. Она тут же снова зажмурилась от нестерпимого блеска желтого кристалла… Видение уже исчезло. Не было ничего, кроме багровой, меркнущей завесы.

— Все, уже все, — прозвучал в пустоте далекий, утешающий голос Кремина. — Можете открыть глаза, уже все…

Свечение кристалла больше не ослепляло ее. Гудение стихало, зеркала и призмы вращались медленнее. Хрустальный шар покачивался вверх и вниз, как на пружине. Голубых искр в нем стало заметно меньше.

Не пытаясь встать (боль еще не покинула ее совсем), Оля посмотрела на Кремина.

— Что это было?

— Вы установили контакт, — ответил он.

Боль уходила; оставалось легкое электрическое покалывание в кончиках пальцев. Непроизвольным жестом Оля поправила волосы.

— Я видела Бориса…

— Я знаю.

— Знаете?

— Да, хотя сам я не мог видеть его. Но эксперимент удался, я был прав… Это паук.

— Да что с ним такое, с этим пауком?!

— Он был внедрен извне в ваше сознание, — сказал Кремин, протягивая Оле бокал, где на дне плескался коньяк, — и внедрен вашим врагом.

— Каким врагом?!

— Все, что мне известно — это женщина, и очень могущественная.

— Женщина из Прошлого?

— Да.

— И это она… Затянула Бориса?

— Нет, не думаю. Это сделал дилетант, слабо знакомый с магией. Много грязи — ошибок, приблизительности, непроизводительного расхода энергии. Вполне вероятно, без ее участия не обошлось, но лишь косвенного.

Оля проглотила коньяк и встала. Ее повело в сторону — вряд ли от этого маленького глотка. Кремин поддержал ее. Она едва не плакала.

— Но почему, почему? Почему это случилось с нами, кому помешали Борис Багрянцев и Оля Ракитина? Почему нас преследуют?

— Не знаю, Оля.

— Не знаете, — повторила она замороженным голосом. — А может быть, знаете? Это вы во всем виноваты! Вы и ваш треклятый кинотеатр!

Она упала на стул, закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Успокойтесь, Оля… — Кремин погладил ее по плечу. — Вы ошибаетесь.

— Да? — она всхлипнула, подняла к нему заплаканные глаза. — Тогда почему вы не спешите к нему, на помощь?

— Я уже говорил вам. Это не в моих силах.

— К чему тогда был ваш эксперимент?

— Видите ли, — Кремин подвинул стул и сел напротив Оли, — внедрение паука, манипуляции сознанием — это все очень сложно… Чрезвычайно сложно, глубоко. И полностью избавить человека от последствий такого вторжения — задача почти невыполнимая… Во всяком случае, ваша Раевская с ней не справилась.

— Не справилась? — пролепетала Оля в ужасе. — Значит, паук… Он все еще во мне?!

— Паука больше нет. Но есть другое… Вы не та, что прежде.

— Что это значит?

— У вас есть часть ее силы… Часть силы вашего врага. Право, не берусь даже гадать, насколько значительна эта часть… Но вы можете научиться ее использовать.

Глаза девушки широко распахнулись.

— Чтобы отправиться туда, к Борису?

— Вы можете попытаться…

— Научите меня!

— Увы, — молвил Кремин печально. — Как я научу вас? Это ваша сила, а не моя. Вы должны найти ключ в себе самой. Это нелегко. Но если вы отважитесь на попытку, я постараюсь помочь вам.

— Помогите, — решительно сказала Оля.

— Подумайте хорошенько… У вас очень мало шансов. В магии ничто не бывает тем же самым, ничто не повторяется. И каждый раз вам придется…

— Пусть так.

Кремин взглянул в ее глаза… И кивнул.

— Идемте.

— Куда?

— Переодеваться. Судя по тому, что я обнаружил в ходе эксперимента… Да, это последние годы девятнадцатого века. Не появитесь же вы там в джинсах… Гм… Если, конечно, вам вообще суждено там появиться, а тем более вернуться назад.

— Вы меня запугиваете?

— Я начинаю вам помогать.

Кремин и Оля вышли из кабинета в коридор. Владелец кинотеатра достал из кармана связку ключей и отпер одну из дверей. За дверью было темно; нашарив выключатель, Кремин зажег свет.

— Уау, — выдохнула Оля.

Длинная и широкая комната была полна одежды. Мужские и женские платья всех времен и народов размещались на вешалках-плечиках вдоль длинных, как в магазине, алюминиевых трубок-перекладин, висели на портновских манекенах и в застекленных шкафах. Здесь были венецианские камзолы эпохи Возрождения, немецкие плащи-бранденбурги, какие носили при ком-то из Людовиков, юбки с кринолинами, платья со шлейфами и турнюрами, пелерины с отложными воротниками, куртки-спенсеры, рединготы, фраки, смокинги и жилеты, простые кожаные и полотняные куртки. На полках вдоль стен располагались головные уборы — бургундские чепцы, береты со страусовыми перьями, треуголки, шляпы из флорентийской соломы, канотье, отделанные цветными лентами. Не менее богатым был и выбор обуви, от фламандских деревянных башмаков до мушкетерских сапог и ботфорт со шпорами. Были и какие-то странные одеяния из мерцающих тканей — ничего подобного Оля не видела никогда.

— Вот это музей! — воскликнула она, озираясь. — Глаза разбегаются. Зачем вам все это?

— Скажем так, — сдержанно улыбнулся Кремин, — иногда я тоже снимаю фильмы…

Он провел Олю в дальний конец комнаты и открыл шкаф.

— Посмотрим, что тут у нас есть подходящего…

— Надеюсь, вы не нарядите меня в кринолин?

— Помилуйте, кринолины тогда уже не носили… По-моему, вам отлично подойдет вот эта длинная прямая юбка, к ней черные английские туфельки… Так… Наденьте эту блузку и короткий открытый жакет. Все вместе составит неплохой ансамбль…

— А моя стрижка?

— Ничего, по тогдашней моде допустимо… Вот зеркало. Переодевайтесь, а я подожду вас у двери.

Он скрылся среди бесчисленных платьев, а Оля принялась переодеваться. Она не сразу справилась со всеми непривычными застежками и тесемками, но то, что она увидела в зеркале, неожиданно понравилось ей. Она с улыбкой поклонилась своему отражению.

— Добрый день, сударыня. Не изволите ли чашечку какао Ван-Гоутен?

Сложив свою одежду на полке шкафа, она пробралась к выходу. Кремин оглядел ее с головы до ног очень придирчиво.

— Вам идет, — одобрил он. — А как вы чувствуете себя в одежде девятнадцатого века?

— Превосходно. Я будто бы родилась в ней.

— У вас получится, — задумчиво произнес Кремин.

— О… Но разве вы больше ничего не дадите мне?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, там… Документы какие-нибудь, деньги… Мало ли что…

— Денег тех времен у меня нет. Паспорт для вас можно было бы подобрать, но время дорого…

— Выходит, вы меня отправляете ни с чем?

— Я вас не отправляю. По мере сил я помогаю вам, но результат попытки зависит только от вас самой.

— Это я уже поняла.

— Вы должны не только понять, вы должны полностью поверить в это. У вас еще остаются сомнения, вы еще допускаете, что я играю с вами. И пока такие сомнения остаются, ничего не выйдет.

— Их не останется, Константин Дмитриевич.

— Тогда надежда есть. Пойдемте…

— Куда теперь?

— В зрительный зал.

В полутьме зрительного зала Кремин усадил Олю в первый ряд.

— Сейчас я пойду в аппаратную, — сказал он, — покажу вам одну очень старую пленку.

— А мне что делать?

— Смотреть…

Оля ничего на это не ответила, а Кремин ничего не добавил. Его шаги гулко отдавались в пустом зале. Где-то наверху хлопнула дверь, послышался громкий металлический щелчок, потом какой-то лязг.

Застрекотал проектор, белый луч упал на экран. Замельтешили царапины на ленте, черные иксы, пересекающие экран крест-накрест, замелькали цифры. Затем появилось черно-белое изображение. Оно было смазанным, не в фокусе, и слегка двоилось.