— Не пойду в закусочную, — совсем, как дитё, заныла Алёнка, — Позор это. Мне бабка говорила, в городе работать — позор для девки. Испортят, погубят!

Алёнка сейчас была особенно милой, плача, она теребила платок на шее и постоянно поправляла свой крестьянский длинный сарафан. Наряд моей сестрицы, который был на Алёнке во время нашей первой встречи, холопка переодела еще вчера, еще до угона самолёта.

Я присел рядом с девушкой на лавку и приобнял её за талию. От Алёнки сладко пахло девичьим потом, а еще чем — то теплым и родным, как будто парным молоком.

— Не бросай, барчук, — ласково пропела Алёнка, а потом неожиданно бросилась прямо на меня и жарко стала целовать, или скорее даже кусать мои губы своими пухленькими губками.

— Дрочило, иди погуляй, — приказал я Дрочиле, который уходить от меня на автобазу очевидно тоже не собирался.

Я завалил Алёнку на лавку. Красавица больше не плакала, теперь она принялась хихикать самым ехидным образом.

Интересно, разрешено ли в Империи предаваться любви на лавках?

Я быстро окинул взглядом сквер, но увидел только Пушкина и Дрочилу. Дрочило уже пошёл бродить по переулку, а Пушкин был бронзовым, так что с ними проблем быть по идее не должно.

Я распустил Алёнке длинную косу, а другой рукой стал мять её роскошную грудь. Красавица больше не хихикала, теперь она только часто и жарко дышала.

Моя рука скользнула по внушительному бедру Алёнки, я задрал ей подол. Мы слились в блаженном единстве звуков наслаждения…

Проснулся я от мерного боя барабана и завывания свирели.

Это было настолько странно, что я, возможно впервые в жизни, не сразу вспомнил, где я нахожусь, когда открыл глаза.

Ну, посудите сами. Ты просыпаешься в парке на лавке, на часах три часа ночи, город пустой и темный, а где — то играют на свирели и долбят в барабаны.

Причём, эти звуки еще и приближаются.

Алёнка спала рядом, завернувшись в цветной крестьянский платок и используя собственные роскошные светлые волосы вместо подушки.

К музыке тем временем примешались крики. И это были не радостные возгласы пьяниц, а крики боли и ужаса.

Так.

Что — то не то происходит этой ночью в Царском селе.

Алёнка тоже проснулась и испуганно захлопала глазами.

— Всё в порядке, я здесь, — успокоил я девушку, как мог.

Из — за памятника Пушкину появился Дрочило, этот заспанным не выглядел.

— Дрочило, что там?

— Не знаю, барин. Ходют.

Я хотел спросить, кто именно ходит и куда, но в этот момент увидел издававших странные звуки людей своими глазами.

Толпа вывалила в Лицейский переулок из какого — то двора за лавками и магазинами. Выглядела толпа жалкой и оборванной, человек десять, явно холопов. Среди них трое баб. Холопы в ужасе кричали и явно бежали от чего — то.

То, от чего они бежали, вскоре появилось из того же двора. Это тоже была толпа, но меньше, я насчитал семерых. Выглядели семеро пришельцев настолько зловеще, насколько это вообще было возможно.

Все они были в длинных черных одеяниях, полностью скрывавших тело, и в высоких черных же колпаках с масками, закрывавшими лица. Один из черных мерно стучал в барабан, второй играл на свирели. За исключением этого, толпа неизвестных в черных одеждах двигалась совершенно молча, остальные не издавали ни звука.

Третий шёл в центре толпы колпаков и нёс в руках длинный деревянный шест, оканчивавшийся резной короной, тоже деревянной.

У четвертого в руке был старинный топор, у пятого — пила. Шестой тащил флаг, такой же, как тот, что развивался над Лицеем — изображавший золотой трон и корону на серебряном поле, ниже которых располагалась надпись арабской вязью.

Седьмой, шедший последним, двигался важнее и медленнее остальных, он единственный в руках ничего не держал. На его черном балахоне была намалёвана огромная белая цифра «12».

Это еще что такое? Какие — то сектанты?

— Спрячьтесь за Пушкиным, — приказал я Алёнке и Дрочиле.

Я осмотрелся в поисках полиции или казаков, но, как всегда и бывает в таких случаях, представителей власти поблизости не оказалось.

Я пригнулся и под прикрытием кустов, которыми был засажен сквер, подобрался ближе к переулку.

Барабан и свирель тем временем разом замолкли, басовитый голос провозгласил:

— Стоять!

Крик был обращен к десятку холопов, бегущих по переулку. Те действительно замерли, как заколдованные. Может их и правда заколдовали, хрен его знает.

Я подполз ближе и теперь разглядел, что у сектанта, грудь которого украшала цифра «12», имелась еще и надпись на спине. И не просто надпись, а латинские буквы «V. P. A. R.».

Те же буквы, что были намалеваны кровью на стене рядом с трупами моих родителей.

— Во имя Государя! — провозгласил тем временем басом человек с цифрой и буквами.

От его рук метнулись огни, корона на деревянном шесте, который нёс один из сектантов, загорелась, объятая пламенем.

Холопы ахнули, несколько из них упали на колени.

— Во имя Белых Рыцарей! — провозгласил человек с топором в руках, выступая вперед. У этого голос был мальчишеским, не таким солидным, как у главаря.

Неожиданно из двора, откуда только что появилась странная процессия, в переулок метнулась крупная и жуткая тень.

В свете фонарей и горящей короны на шесте я увидел, что это молодой медведь, причем неслось животное галопом.

За несколько мгновений медведь добрался до холопов, бросился на совсем еще юную бабу и оторвал ей голову.

— Во имя Перводрева! — провозгласила фигура в балахоне с пилой. У этой голос оказался женским.

После этого началась резня.

Двое холопов разом заорали, подожженные магией. Они обуглились до костей за считанные секунды. Третьего холопа сектанты забили топором. Еще двух сожгли, но уже не огнём, а каким — то чистым потоком света.

Оставшихся растерзал медведь, перепуганные холопы даже не пытались бежать, некоторые из них так и остались стоять на коленях до последнего.

Переулок теперь был завален обугленными и изуродованными трупами,

Вы наверное скажете, что я должен был помочь этим несчастным. А вот не факт. Во — первых, всё случилось так быстро, что среагировать я просто не успел. А во — вторых, эти семеро в балахонах явно были мощными магами, а я теперь магом не был совсем.

Полицию вызывать было очевидно бесполезно, магократы выше любого закона.

Можно, конечно, было позвонить в Охранку, но Охранка вроде бы занималась только политическими преступниками, а эти сектанты открыто тащили с собой штандарт правящего клана, а еще недвусмысленно провозглашали здравницы Императору.

Так что Охранка ими вряд ли заинтересуется. Это уже не говоря о том, что убитых холопов они могли честно купить, а потом убить, что вообще было на сто процентов законным.

Еще меня напрягало то, что рядом не было ни полиции, ни казаков, хотя днём они тут торчали. Вполне возможно, что эта своеобразная акция сектантов была согласована с властями.

Деревянная корона на шесте тем временем все пылала. Сектанты успели нашуметь, но лавочники, жившие на вторых этажах домов в переулке, даже не выглядывали в окна. Видимо, то ли боялись, то ли такой движ был для них привычен.

Вновь застучал барабан, заиграла свирель, люди в черных балахонах чинно двинулись вперед по переулку, прямо сквозь ошмётки, плоть и кровь холопов, размазанные по брусчатке. Медведь шёл чуть поодаль и жадно принюхивался.

Сектанты остановились напротив лавки с надписью:

«ХЕНДРИК ЯН ВАН ДЕР ВЕРФ

АРТЕФАКТЫ

ВХОД ТОЛЬКО МАГОКРАТАМ»

Главарь с цифрой и латиницей на балахоне молча указал пальцем на дверь.

Трое сектантов ворвались в лавку, в ту самую, где я вчера вечером продал артефакт. Ворвались они даже не через дверь, а тупо разбив магией стеклянную витрину и войдя через неё.

Один из сектантов опрокинул стоявшее в витрине чучело рыбы — свиньи, и оно упало на брусчатку. В стеклянных мертвых глазах чучела отражался свет фонарей и горящей короны, будто рыбу — свинью тоже убили, вместе с холопами.