Разбить себе башку о его бронзовый кулак? Ну уж нет. Вот суицидником я никогда не был.

А, пошло оно все нахрен…

Я перекатился, вскочил на ноги и пробил Пушкину в лицо прямым. Уж простите, Александр Сергеевич.

Что — то вдруг резко изменилось, за одну секунду. Мой кулак не просто ударил, нет, он ударил, полыхая фиолетовыми сполохами. Сполохами магии.

Магия стремительно вернулась, но теперь она была какой — то другой — новой, фиолетовой, мощной и чужой, но при этом парадоксально и определенно моей.

Магия переполнила меня, каждую клеточку сознания и организма. Я ощутил, как во рту у меня стремительно отрастают зубы, выбитые еще экзаменатором Глубиной.

От моего удара лицо Пушкина вогнулось внутрь головы, сделав поэта похожим на кривую фотожабу из интернета.

Вокруг меня сверкала фиолетовая аура, мой кулак, вдавивший Пушкину хлебало, не пострадал.

— Это что? — в ужасе закричал Мартыханов, — Какого лешего?

— Цыц, — ответил Огневич, — Так даже интереснее…

Пушкин тем временем пошёл в атаку и попытался захватить меня за шею бронзовыми руками, но превосходства в скорости у него больше не было. Наоборот, теперь памятник казался мне медленным и неповоротливым.

Я ушёл от атаки, ударил Пушкина в живот, оставив вмятину на бронзе, а потом провёл заряженную магией подсечку и повалил поэта на землю.

Пушкин ударил, намереваясь сломать мне ногу, но я высоко подпрыгнул, а потом приземлился поэту двумя ногами на лицо.

Бронза гулко ухнула, голова Пушкина пошла трещиной.

Тем не менее, Александр Сергеевич умудрился схватить меня и завалить в партер.

— Давай! — азартно орал Оживлялов, рассевшийся на скамейке Пушкина, — Давай, Санёк! Души его, дави!

Пушкин действительно в очередной раз попытался схватить меня за горло, но я коротким и мощным ударом насквозь проломил ему грудь, а потом охватил руками голову поэта и мощным рывком оторвал её.

Голова Пушкина попыталась кусаться, но я зашвырнул её подальше в кусты.

Оставшийся без головы Александр Сергеевич, тем не менее, продолжил сражаться, как ни в чем не бывало. Он провёл мне ощутимый удар по почкам, я в ответ дал ему коленом.

Собравшись, я еще раз ударил в грудь памятнику, пробив её насквозь еще раз и оставив там вторую дырень. Потом я вырвался из захвата, перекатился и вскочил на ноги.

Безголовый Пушкин встал следом за мной и попытался атаковать, но я захватил его руку, а потом начал раскручивать поэта, оторвав его от земли.

Этот приём был мне знаком, вчера меня самого точно также раскручивал экзаменатор Глубина, только теперь в его роли был я, а в роли раскручиваемого — Александр Сергеевич.

Пушкин пытался лягнуть меня или нанести удар свободной рукой, но так и не смог до меня дотянуться. Раскрутив поэта как следует, я отпустил его.

Мой расчёт оказался совершенно правильным, Александр Сергеевич полетел именно туда, куда я и планировал, а именно — в сторону своей родной бронзовой скамейки.

Оживлялов попытался было спрыгнуть со скамейки, но слишком поздно.

Безголовый Пушкин сбил Оживлялова со скамейки, как шар кеглю. Памятник и ожививший его маг оба пролетели несколько метров и рухнули в кусты. Я с удовлетворением услышал, как гулко ухнул металл памятника, а еще как ломаются кости Оживлялова.

Судя по этим звукам, регенерирует Оживлялов теперь еще нескоро. Ну и поделом. Нефиг издеваться над русскими поэтами.

— Ладно, я соврал, — пожал я плечами, — У меня осталась кой — какая магия.

Шестеро магократов молча смотрели на меня. Жалко, что рожи у всех, кроме Огневича, скрыты колпаками. Я сейчас бы многое дал, чтобы посмотреть на выражения этих рож.

Кстати, почему бы и нет?

Я в момент подскочил к Мартыханову, сдернул с того колпак и пробил баронету в нос, вложив в удар всю свою мощь.

В воздух взметнулись сполохи моей новой фиолетовой ауры, нос Мартыханова был буквально полностью уничтожен, а сам владелец носа отброшен метров на пять.

Пролетев по воздуху, Мартыханов вошёл головой аккурат в урну, стоявшую в сквере. Нижняя часть тела барона, ставшая теперь верхней и торчавшая из урны, обмякла и не шевелилась.

— Ну? — спросил я, — Сколько вас там еще осталось?

Наверное, мне не следовало этого говорить. Магократы наконец вспомнили, что их пятеро против одного, и пошли в атаку, все разом.

Огневич своим коронным приёмом швырнул в меня стену огня, но моя фиолетовая аура полностью поглотила пламя. Только жар разлился по коже, но никаких ожогов я не получил.

Здравуров, стоявший ближе всех, напал сзади, но я увернулся, и тот перелетел через меня.

Еще двое сектантов атаковали одновременно. Один из них был слабосильным владельцем медведя, его я отбросил, захватив за ногу. Второй оказался жестче, этот выхватил из — под своих черных одежд самый натуральный меч и попытался снести им мне башку.

Я уклонился, поднырнул под лезвие и ударил меченосца моей собственной головой в подбородок. Потом провёл подсечку и завалил парня на землю. Меча магократ из рук так и не выпустил, к моему сожалению, ибо меч бы мне сейчас не помешал.

Теперь на меня снова напал Здравуров, на этот раз в паре с блондинкой.

Я резко ушёл в сторону, так что блондинка и Здравуров чуть не столкнулись, а потом прыгнул вертикально вверх, метра на три.

Огневич попытался прикончить меня прямо в воздухе огненным шаром, но я уже летел вниз. Раскрутившись в полете, я мощным летучим маваши гери свалил Здравурова, а блондинку остаточной силой того же удара отбросил на пару метров.

Потом я, как болид, объятый фиолетовой магией, рванул к Огневичу, захватил его и швырнул через себя.

На меня налетел меченосец, но ему я провел исключительно удачный прямой, как раз в то место, где под колпаком у парня должна была находиться челюсть. Меченосец обмяк, и явно надолго.

Осталось четверо, всё веселее и веселее.

Завладев мечом обмякшего магократа, я проткнул им насквозь кишки Огневичу.

— Магократа же можно убить, только вспоров ему сердце или мозг, — напомнил я Огневичу, — Так что ничего, оклемаешься.

Оставив меч в пузе у Огневича, я отбросил рыжего любителя огня от себя.

Еще минус один. По крайней мере, жечь меня больше никто не будет.

Упорный Здравуров тем временем налетел на меня сзади, сцепившись в полёте, мы пролетели по воздуху несколько метров и ударились о гранитный постамент, на котором раньше стоял памятник Пушкину, а теперь тупо памятник пустой скамейке.

Мы на несколько секунд вошли в партер, а потом я почуял неладное. Точнее говоря, у меня прихватило сердце, Здравуров явно ковырял меня какой — то своей лечебной магией. Только не лечил, а наоборот пытался ухлопать.

Защищавшая меня фиолетовая аура заметалась так ярко и стремительно, что я на мгновение ослеп. Вырвавшись из захвата Здравурова, я сам захватил его за шею, а потом припечатал головой о гранитный постамент, раз и еще раз.

Здравуров наконец обмяк. Его инфарктная магия вокруг моего сердца рассеялась.

Весь перепачканный землей от клумбы, где мы только что катались со Здравуровым, я поднялся и осмотрелся.

Весьма неплохо. Недурственный бой.

Оживлялов все еще валялся где — то в кустах в обнимку с остатками Пушкина, Мартыханов торчал из урны, Огневич стонал, пытаясь регенерировать пузо, в котором застрял меч, вырубленный владелец меча лежал рядом. Здравуров с разбитой башкой возлежал на клумбе, не подавая признаков жизни.

Блондинка и владелец медведя тупо стояли, ничего не предпринимая. В принципе я их понимал, я бы на их месте вёл себе также. А что тут еще предпримешь против такой имбы, как я?

Я неспешно покинул клумбу, истоптанную до состояния колхозного поля после сбора урожая. Моя фиолетовая аура медленно рассеивалась, но была готова в любой момент снова перейти в боевой режим и ослепительно засиять, я ощущал это нутром.

— Вообще я не бью девушек, — сказал я блондинке, — Только ты колпак сними. Охота глянуть на твою прелестную рожу.