В свое время Панкратов решительно отказался от предложения Пекарского, фактического хозяина «Русалко», занять должность заместителя председателя ассоциации, хотя был без работы и не рассчитывал на то, что в каком-то другом месте ему предложат зарплату в пять тысяч долларов в месяц. Объяснил прямо: «Не сработаюсь с Серенко. Не стоит и пытаться, мы слишком разные люди». И дал согласие только когда Пекарский заверил, что служба безопасности будет самостоятельным подразделением в составе ассоциации и станет подчиняться председателю лишь формально.

Не нравился Панкратову Серенко. Он навел справки и с удивлением узнал, каким образом уроженец Днепропетровска Серенко оказался в Москве. После окончания заочно местного института пищевой промышленности он занимался поставками сахара по бартеру нефтяникам Сургута в обмен на солярку и горючесмазочные материалы для посевной. Бартер в те годы был единственным способом товарообмена, не то чтобы незаконным, но и не вполне законным, так как законодатели не успевали реагировать на быстро меняющуюся обстановку в стране. Проценты за посредничество, которые получал Серенко, десятки тысяч теми еще, советскими рублями, привлекли внимание ОБХСС, на него завели уголовное дело по статье 153, часть 3 Уголовного кодекса РСФСР за «коммерческое посредничество, осуществляемое частными лицами в виде промысла или в целях обогащения», что грозило лишением свободы на срок до пяти лет. Дело удалось замять, но Серенко понял, что в Днепропетровске ему ходу не будет.

Так случилось, что его старшая сестра, живущая в Москве, в это время развелась с мужем, оставив его фамилию. Серенко зарегистрировал брак с ней, прописался на ее жилплощади, через полгода развелся, разменял квартиру с большой доплатой и стал полноправным москвичом. Было не совсем понятно, каким образом в ЗАГСе оформили брак, не обратив внимания, что у жениха и невесты одни и те же родители. Впрочем, почему не понятно? Наоборот, понятно. Скрепы государственного устройства расшатывались, как такелаж на ветхом, отслужившем свой срок корабле, за взятку стало возможным то, о чем еще несколько лет назад нельзя было и помыслить.

Панкратов не был чистоплюем. Он понимал, что жизнь есть жизнь, каждый устраивается в ней как может. Но способ, избранный Серенко, почему-то вызывал у него брезгливость. Что-то не то в нем было. Не то, не то.

Пекарский сдержал слово: служба безопасности и дела, которыми занимался председатель «Русалко», не пересекались. В ведении Панкратова была связь с оперативно-розыскными подразделениями милиции, созданными для контроля над алкогольным рынком, с налоговой полицией, с прокуратурой и ФСБ. С Серенко он обычно встречался раз в месяц на планерках и был удивлен, когда однажды утром, в середине сентября, секретарша председателя сообщила ему по внутреннему телефону, что шеф хочет его видеть.

«Русалко» арендовала помещение в Институте информационных технологий возле Донского монастыря в громоздком, старой постройки здании с запутанными переходами с этажа на этаж, с обшарпанными аудиториями. Вход в ассоциацию был отдельный, с улицы, в узком коридоре теснились бухгалтерия, плановый и юридический отделы, компьютерный центр. Там же размещался кабинет Панкратова, который он делил с тремя своими сотрудниками, бывшими операми ГУВД Москвы. Приемная и кабинет Серенко по другую сторону гулкого вестибюля впечатляли своими размерами и евроремонтом, у входа был пост охраны, что было призвано создавать у посетителей впечатление, что они пришли в очень серьезную организацию.

Когда Панкратов вошел в приемную, там никого не было, но секретарша, крупная крашеная блондинка с выразительным бюстом, знающая, как и все секретарши, о напряженных отношениях начальника с шефом службы безопасности, сухо сообщила, что нужно подождать, так как Николай Евдокимович сейчас занят.

– Дайте мне знать, когда он освободится, – равнодушно произнес Панкратов и направился к выходу.

– Минутку, спрошу… Панкратов, – сообщила она по интеркому. – Примете?.. Входите, Николай Евдокимович вас ждет.

Приподнявшись из-за стола, Серенко пожал Панкратову руку, жестом указал на кресло для посетителей и сразу перешел к делу.

– Не кажется ли вам, Михаил Юрьевич, что мы нерационально тратим средства ассоциации? В наших расходах финансовая помощь милиции составляет значительную часть. Очень значительную. Мы покупаем им машины, компьютеры, средства связи, а отдача? Какова отдача? Да, если посмотреть отчеты, работа идет, выявляются сотни производителей «левой» водки, часть подвергается преследованию в административном порядке, часть дел передается в суд. Но почему-то положение на рынке не меняется. Как вы думаете, почему?

– Я вас внимательно слушаю, – сказал Панкратов.

– Вы сами знаете, почему, – продолжал Серенко. – Для этого достаточно внимательно рассмотреть отчеты. Что мы увидим? Что в милицейские сети попадает исключительно мелочь, разливающая бодяжную водку дома в ваннах или в лучшем случае в гаражах. А подпольные цеха и подпольные заводы как работали, так и продолжают работать. А ведь именно они, а не мелкие кустари, определяют ситуацию на алкогольном рынке, уводят большую половину его в тень. Почему? Милиция не знает о них? Прекрасно знает. Почему же ничего не предпринимает?

Панкратов молча слушал, погрузив будто бы потяжелевшее тело в кресло. То же самое, почти слово в слово, он две недели назад говорил Пекарскому, встретившись с ним в его особняке на Волхонке. Предложение Панкратова, которое он хотел обсудить с человеком, принимающем решения, заключалось в том, чтобы связывать финансовую помощь милиции не с количественными, а с качественными результатами ее работы. Оперативно-розыскные части должны быть заинтересованы в выявлении и пресечении деятельности крупных подпольных производств. Материальные стимулы должны быть очень серьезными, потому что занятым этим оперативникам придется вступать в конфликты с местной милицией, обеспечивающей «крышу» подпольным водкозаводчикам. Работа нервная, опасная, недолго словить пулю не только от бандитов, но и от своих, за такую работу нужно хорошо платить. А подпольных цехов и заводов не так уж много, порядка девятисот – тысячи. При правильном подходе с ними можно покончить года за три.

– «Левую» водку выпускают не только подпольные производители, – заметил Пекарский.

– Выпускают, – согласился Панкратов. – Но это уже другая проблема.

– Интересно, нужно подумать, – заключил разговор Пекарский.

– Без этого деятельность ассоциации «Русалко» теряет смысл, – предупредил Панкратов. – Разумеется, если вы хотите видеть в ней действенный инструмент, а не пустую говорильню.

– Не боитесь, что останетесь без работы?

– Нет, не боюсь.

Он действительно не боялся. За время службы в «Русалко» он оброс надежными связями, вник во все тонкости взаимоотношений водкозаводчиков с налоговиками, прокуратурой и милицией, за консультацией к нему обращались известные юристы, специализирующиеся на алкогольных делах. Приходилось и самому разруливать проблемы знакомых бизнесменов, запутавшихся в попытках обойти налоговое законодательство: подсказывал нужные ходы, сводил с людьми, от которых зависело разрешение дела. Денег за эти услуги он никогда не брал, хотя и предлагали, но иногда подумывал, что открой он что-нибудь вроде консультационной конторы, отбоя от клиентов не будет.

Ничем конкретным разговор с Пекарским не кончился, но отголоски его, видимо, дошли до Серенко и теперь он излагал их как свои мысли, рожденные в трудных раздумьях о путях выхода отрасли из затяжного кризиса.

– Так почему же ничего не предпринимает милиция, хотя прекрасно знает обо всех подпольных заводах? Не может не знать, это же не иголка в стоге сена, это завод, его не спрячешь в гараже! – вопрошал Серенко, поглядывая на собеседника с начальственной снисходительностью.

Панкратову надоело.

– Потому что сама милиция эти заводы крышует, – буркнул он. – Вы пригласили меня только затем, чтобы это сказать?