Тизмет небрежно вытерлась и отбросила полотенце. Мелитирра немедленно подскочила и принялась облачать ее в тончайший батистовый пеньюар цвета кости, украшенный полосками, расшитыми крошечными ярко-розовыми хрупкими перламутровыми ракушками ганибина.

— А теперь представьте, — продолжала она, обращаясь к Санибак-Тастимуну, — что я миную арку Дизимаула, вхожу во внутренний замок — и внезапно оказываюсь в полном одиночестве. Я больше не вижу никого; ни хьортов, ни гэйрогов, ни людей — никого. Ни единой живой души. Внутренний замок совершенно пуст. В нем царит пугающая тишина, жуткая тишина. Площадь насквозь продувается холодным ветром, а небо усеяно странными звездами — таких я никогда еще не видела: огромные бородатые звезды с тянущимися за ними длинными хвостами из алого пламени. В конце концов я оказалась в самом сердце внутреннего замка и по Девяносто девяти ступеням поднялась в центральную его часть. Но то, что я там увидела, очень сильно отличалось от реального Замка. Понимаете, отражающий бассейн лорда Симинэйва находился не на той стороне двора Пинитора, Балконов Вильдивара я не увидела вообще, а Башня лорда Ариока казалась еще причудливее, чем на самом деле. У нее было восемь или девять шпилей вместо пяти, а по бокам торчали какие-то длинные, похожие на скрюченные руки выступы. Нет, я действительно находилась во внутреннем замке, однако мое спящее сознание все там изменило. Я видела возвышавшуюся над всем Башню лорда Стиамота, огромное черное здание сокровищницы лорда Пранкипина во всем его чарующем уродстве и оранжерею моего отца с ее бесчисленными диковинными растениями. В конце концов я оказалась перед огромной дверью, ведущей в королевские покои. И все это время я не встретила ни души. Как будто я была единственным человеком во всем Замке.

Санибак-Тастимун стоял перед нею неподвижно как статуя и сосредоточенно молчал, обдумывая слова принцессы.

А леди Тизмет внешне спокойно, хотя с все большим напряжением в голосе, продолжала свой рассказ, описывая, как в этом кошмарном, пугающем одиночестве она прошла по всем внутренним покоям Замка и наконец очутилась на пороге тронного зала.

Она прекрасно знала это помещение, выстроенное по приказу ее отца лорда Конфалюма в середине срока его долгого блистательного правления. И на протяжении детства и юности, месяц за месяцем, год за годом, она наблюдала за ходом этого строительства. Старый тронный зал, относившийся, по общепринятому мнению, к числу первых построек Замка, созданных во времена лорда Стиамота, уже давно считали чересчур маленьким и скромным.

Лорд Конфалюм решил, что величие его достижений очевидно для всех и это дает ему право возвести воистину великолепное помещение, в котором будут вершиться самые великие и торжественные церемонии царства и благодаря которому его имя навсегда останется в истории планеты. Для этого он, разрушив с полдюжины не имеющих никакого исторического значения внутренних комнат, создал тронный зал со сводчатым потолком головокружительной высоты, зал, который должен был стать его отличительным вкладом в прихотливый узор Замка.

Пол в зале был выложен не плитами полированного камня, как это обычно делалось в парадных помещениях, а паркетом из изумительной желтой древесины гурны — редкого дерева, растущего только в горах Кин-тора на севере Зимроэля. Цвет паркета напоминал сияние жаркого огня, а глянцевая поверхность позволяла сравнить его с лучшими сортами янтаря. Поддерживавшие потолок могучие балки были обшиты коваными листами прекрасного розового золота, которое было доставлено с шахт восточного Алханроэля, а поверх золота были в изобилии, целыми гроздьями, закреплены аметисты, сапфиры, турмалины и селениты. Стены украшали вытканные лучшими ткачами Макропросопоса яркие гобелены, изображавшие различные сцены из истории Маджипура: первое поселение путешественников, прибывших через звездный океан со Старой Земли, эпоху строительства городов, окончательную победу лорда Стиамота над исконными обитателями планеты — метаморфами, меняющими форму. Завершали историческую галерею тканые картины, запечатлевшие этапы невиданного расширения королевства позднейшими правителями, при которых Маджипур достиг своего процветания, — оценивая современное состояние планеты, слово «изобилие» следует считать слишком скромным.

Ну а жемчужиной зала, да и всего Замка, был огромный величественный трон Конфалюма. На вершине ступенчатой пирамиды из красного дерева стояло высокое кресло, высеченное из единого куска черного опала, изукрашенного изумительным естественным узором из прожилок кроваво-красных рубинов. По бокам кресла возвышались массивные серебряные столбы, поддерживавшие балдахин из золотой парчи с узором из голубого перламутра, а еще выше располагалось сверкающее белизной платиновое изображение Горящей Звезды — символа власти короналя — каждый из лучей которой завершался сферой фиолетового оникса, испещренной молочно-белыми полосками.

— Самым странным в моем сне, — сказала леди Тизмет замершему в неподвижности Санибак-Тастимуну, — было то, что в зале друг против друга стояли два трона. Один был пуст, а на другом сидел человек в одежде короналя и со звездной короной на голове. Его лицо скрывалось в тени, но даже издалека мне стало ясно, что это не мой отец и не Престимион: он был заметно крупнее любого из них — большой и, очевидно, очень сильный человек.

Он знаком приказал мне приблизиться. Немного испуганная и не зная толком, что же мне делать, я дошла до середины зала и остановилась. А когда я начала делать перед ним знак Горящей Звезды, он поднял руку, словно хотел остановить меня. И произнес очень хорошо знакомым мне низким голосом:

«Почему вы не хотите занять свое законное место, леди Тизмет?» — явно подразумевая трон в противоположной стороне зала. Я направилась к нему, поднялась по ступенькам и опустилась в опаловое кресло. В этот момент откуда-то сверху хлынул поток ослепительного света, и я увидела, что сидящий против меня на троне человек в короне короналя — мой брат Корсибар.

Леди Тизмет снова умолкла.

Наконец-то она рассказала все. Может быть, она была чересчур откровенной, сказала лишнее? В комнате воцарилось молчание. Принцесса ждала от Санибак-Тастимуна разъяснения своего сна, но тот, похоже, не собирался говорить. Ее глаза были исполнены мольбы. «Ну же, — думала она, — разгадай мое тайное послание, ты, который понимает все. Ухвати мой намек, дай мне поддержку, чтобы я могла идти к тому, чего я хочу больше всего на свете, скажи мне то, что я с такой неистовой страстью желаю услышать от тебя!»

Но су-сухирис хранил молчание.

— Таков был мой сон, Санибак-Тастимун. Именно так он закончился. Я проснулась в тот момент, когда все озарилось светом, и моя душа трепетала от волнения по поводу увиденного.

— Да, госпожа. Я понимаю вас.

И опять она с надеждой ждала продолжения, но су-сухирис не проронил больше ни слова.

— Вам нечего сказать мне? — напрямик спросила она. — Растолкуйте мне мой сон, Санибак-Тастимун! Сообщите, что он означает!

— Вы уже знаете его значение, моя госпожа, — он улыбнулся ей обоими лицами.

Тизмет поняла, что он разглядел тот узор, который она так старательно вышивала! Но тем не менее следовало подвести его к последнему откровению. Именно он должен был облечь в слова те мысли и чувства, которыми было переполнено ее существо.

Что ж, она может уговорить, она может обмануть, она может намекнуть…

— Ах, — воскликнула Тизмет, искусно придав своему лицу выражение растерянной невинности, — но ведь очевидное значение моего сна противоречит и логике, и законам. Сны часто показывают нам картины будущего, не так ли? Особенно такие яркие, как этот. Но он заводит слишком далеко. Ведь, судя по всему, в нем говорилось, что короналем суждено стать не Престимиону, а Корсибару, но такой поворот событий совершенно, абсолютно исключен. Все знают, что этого не может быть, потому что не может быть никогда!

— Госпожа, некоторые сны порождаются нашими самыми затаенными надеждами. Они показывают то будущее, которого мы жаждем, хотя у него и совсем немного шансов сбыться. Я думаю, что этот сон, вероятно, относится к числу таких.