Гнев, испуг и сумасшедшее, с трудом сдерживаемое возбуждение переполняли Тизмет, когда она быстрыми шагами, почти бегом, покидала кабинет брата. К добру ли, а может, к худу, но она выложила свои карты. И теперь ее жизнь должны были определять последствия этого поступка.

Она твердо знала, что между ею и Корсибаром не может быть никакого мира до тех пор, пока проблема не разрешится. Это было совершенно ясно. Высказанное требование — такое требование! — нельзя было ни взять обратно, ни забыть, но лишь только принять или отвергнуть. Корсибар знал, что она говорила серьезно; исполненный тревоги и страха взгляд, которым брат смотрел на нее, пока она излагала свои цели, сказал ей очень много. Он уже понял, каким противником она может стать.

Но, раздумывала Тизмет, не слишком ли легко она отнеслась к его новому королевскому положению? Всю свою и его жизнь она знала, как держать себя с Корсибаром, и он никогда не мог отказать ей ни в чем; и впрямь, мало кто может отказать человеку, который просит о чем-то достаточно ласково, достаточно заискивающе или достаточно твердо. Но все же теперь он был не просто ее красивым, но податливым братом Корсибаром; он был короналем, лордом Маджипура.

Корона, как когда-то прочла Тизмет, могла иногда облагородить и возвеличить своего владельца. В старинных хрониках говорилось о том, что принц Канаба был веселым лентяем, прожигателем жизни до тех пор, пока понтифекс Хэвилбоув не выбрал его, чтобы сделать своим короналем, и он немедленно забыл о всех своих бесчинствах и обрел ту серьезность, которая требуется королю. А еще был лорд Симинэйв: тоже, судя по всему, пьяница и игрок — пока не обрел корону, а после этого он навсегда предался строгой и праведной, почти монашеской жизни. Или лорд Крифон, который, как считают, был слабым человеком и полностью подчинялся пагубному влиянию своего друга Феритрейна — вплоть до следующего дня после коронации, когда без предупреждения сослал Феритрейна до конца жизни в Сувраэль. Не могло ли получиться так, что Корсибар, став королем, тоже внезапно обрел неожиданную силу характера?

Обдумывая все это, снова и снова спрашивая себя, не причинила ли она себе непоправимого вреда, предприняв эту смелую и, возможно, опрометчивую атаку на единоличную королевскую власть Корсибара, Тизмет в волнении промчалось через внутренний Замок, через двор Пинитора, мимо дурацкой башни дурацкого лорда Ариока, в оранжерею ее отца, вдоль парапета Гуаделума на площадь Вильдивара, а оттуда по Девяносто девяти ступеням обратно во внутреннюю часть Замка, мимо часовен, арсеналов, через внутренние дворы и плацы, пока не оказалась перед одним из входов в огромную библиотеку, основанную лордом Стиамотом, кирпичная стена которой, извиваясь, как неимоверно длинная змея, проползала сквозь центр Замка от одной его стороны до другой и, изгибаясь, обходила его, почти замыкая круг.

Поговаривали, что здесь имелись все книги, которые когда-либо издавались во всем цивилизованном мире. Согбенные под тяжестью лет бледные от постоянного пребывания в помещении мудрые старые библиотекари целыми днями перебирали дрожащими тощими руками бесчисленные тома, расставляли их и стирали с них пыль, то и дело благоговейно замирая перед той или иной жемчужиной необозримого собрания.

Надпись у входа извещала, что здесь находится отделение истории. Тизмет уже много лет не заходила в библиотеку, но сейчас, повинуясь неясному импульсу, помчалась туда. Она сама не знала, зачем ей это.

Возможно, она рассчитывала найти какую-то забытую древнюю летопись, в которой обнаружились бы записи о жившей многие тысячи лет назад сестре короналя, которая неким странным образом добилась обретения короны. Она так с такой скоростью влетела в дверь, что врезалась в невысокого коренастого человека, который столь же торопливо шел ей навстречу. Тизмет ударилась о незнакомца грудью и плечом с такой силой, что ее развернуло; у нее перехватило дыхание. Сильная рука подхватила ее и не позволила врезаться в стену

Принцесса остановилась, чтобы перевести дух, и оперлась рукой о стену.

— Прошу простить меня, — пробормотала она, еще не до конца придя в себя, — я так сожалею. Мне следовало быть повнимательнее…

Это был Престимион. Стройный, аккуратный, одетый в прекрасно скроенный камзол из мягкой белой кожи и бледно-зеленые рейтузы, отделанные волнистыми полосами оранжевого бархата.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Только… только немного ушиблась.

Он стоял перед нею, приятно улыбаясь. Казалось, что он вовсе не заметил столкновения. В левой руке он держал три книги, еще несколько валялись под ногами. Тизмет заставила себя вымученно улыбнуться. Ее грудь болела от удара, и ей хотелось потереть ее, но ведь не перед ним же! Она сделал было шаг вперед, но Престимион, протянув руку, остановил ее.

— Прошу вас, раз уж мы так столкнулись друг с другом… Нельзя ли мне поговорить с вами, Тизмет?

— Здесь? Сейчас?

— Прошу вас, — повторил Престимион. Изящным движением он поднял упавшие книги и, взяв всю стопку под мышку, любезно предложил ей руку. Тизмет была просто не в состоянии воспротивиться, вся ее ярость была истрачена в столкновении с Корсибаром. Он провел ее внутрь, в одну из тех кабинок, где веками сидели ученые, штудируя тома, найденные на бесконечных стеллажах, тянувшихся по длинным туннелям вниз, в сердце Замковой горы.

Они сидели напротив друг друга, и кучка книг лежала между ними, словно баррикада. Тизмет были хорошо знакомы проницательные близко посаженные зеленовато-синие глаза Престимиона, его узкое лицо, тонкие красиво очерченные губы, широкие плечи. Он был бы еще красивее, подумала она, будь его волосы более блестящими. Но он и так был привлекательным мужчиной. Тизмет, как бы со стороны, удивилась тому, что вдруг подумала об этом.

— Вы за что-то сердитесь на меня, Тизмет? — спросил он.

— Сержусь? Почему вы так думаете?

— Я видел вас недавно на турнире, вы смотрели не на арену, и на вашем лице было написано выражение, которое я назвал бы яростью. Сначала мне показалось, что ваш горящий взгляд был направлен на вашу мать, но Септах Мелайн предположил, что это было не так, что вы смотрели на меня.

— Он был неправ. Между нами не было никакой ссоры, Престимион.

— Значит, вы поссорились с матерью? — Эти слова сопровождались мимолетной веселой улыбкой.

Тизмет постаралась улыбнуться в ответ.

— У моей матери тяжелый характер, и для меня оказалось нелегко увидеть ее спустя все эти годы. Но нет, нет, с ней у меня тоже не было ничего такого, что можно было бы назвать ссорой. Как и ни с кем другим. Я нахожусь в согласии с миром. Если на площади Вильдивара у меня был напряженный вид, то это лишь из-за самого турнира, из-за страха, что кто-нибудь пострадает. Я никогда не могла понять, какое удовольствие вы, мужчины, испытываете, участвуя в этих развлечениях и наблюдая за ними. — Это была чистая ложь, каждое слово, и бровь Престимиона чуть заметно дернулась; вероятно, он был не в состоянии полностью скрыть своего удивления. Но принцесса спокойно продолжала: — Скорее, я могла бы ожидать, что вы затаили гнев по отношению ко мне. Или хотя бы к моему брату. Но вы производите впечатление воплощенного дружелюбия.

— Вы и я всегда были добрыми друзьями, не правда ли, Тизмет?

Эта фраза тоже была ложью, по крайней мере, она была столь же далека от правды, как и ее слова. Она ответила на нее скромной улыбкой и даже слегка покраснела.

А Престимион продолжал говорить все тем же добродушным тоном.

— Что касается восхождения Корсибара на трон… Что ж, конечно, я был поражен этим, как и все остальные, даже, пожалуй, сильнее большинства. В этом я откровенно признаюсь. Но затаить гнев? Это все равно что затаить гнев на промочивший вас дождь. Это случилось, и дело теперь обстоит именно так, как оно обстоит. Корсибар наш корональ, и я желаю ему долгой жизни и счастливого правления. Кто мог бы желать ему чего-либо другого?