Когда я забираюсь в машину и мы отправляемся обратно домой, по моему лицу медленно расплывается улыбка. Стоило мне расслабиться и выпустить ситуацию из-под контроля, как я все вспоминаю.

Ну конечно, Пейдж Томас будет ненавидеть меня до выпускного вечера. И конечно, в свое время они с Брэдом разъедутся по разным колледжам и все равно расстанутся.

Но хотя бы на какое-то время сердце Пейдж будет в полном порядке.

Возможно, так получилось из-за того, что Пейдж пришлось все делать самой, не полагаясь на постороннюю помощь. Может быть, Брэд почувствовал ее силу, и это все изменило. Возможно, он уважает Пейдж за то, что она не боится добиваться того, чего хочет.

Так или иначе, у них сейчас все отлично — у Пейдж и Брэда.

И какой бы заразой она ни была, я рада за нее.

— Ты уверена, что ее нет дома? — шепотом спрашивает Люк, разглядывая крыльцо моего дома со своего водительского места.

— Уверена, — отвечаю я в полный голос. — А почему ты шепчешь?

— Не знаю, — шепчет Люк, а потом поворачивается ко мне и улыбается широкой глупой улыбкой. Потом снова отворачивается к дому и признается: — Мне кажется, будто твоя мама может меня услышать.

— Ее нет дома! — ору я, чтобы доказать ему этот факт.

— А где она? — спрашивает Люк уже нормальным голосом.

— Не знаю. Ее нет. Она просто сказала, что сегодня задержится и вернется поздно. Сказала, что мы с ней увидимся уже утром.

Я честно пытаюсь убрать из голоса горечь. Люку незачем знать, что на самом деле мама соврала мне — и о своем сегодняшнем свидании, и о моей жизни.

Теперь я снова думаю о Люке. О том, что я осталась наедине с ним. Неожиданно для себя начинаю нервничать. Мы с ним уже долго встречаемся, правильно? Может быть, он чего-то ждет? А я?

Я знаю, что запросто могу довести себя до безумия всеми этими мыслями, поэтому решительно отстегиваю ремень и выпрыгиваю из минивэна. Прежде чем захлопнуть дверцу, я поворачиваюсь к Люку и спрашиваю:

— Так ты идешь или нет? Я умру, если немедленно не съем жареного сыра.

Он смеется, выключает двигатель и идет за мной. Вскоре мы уже стоим в теплой прихожей, снимаем пальто и разуваемся. И я невольно думаю, что будет, если я, как ни в чем не бывало, продолжу раздеваться и сниму платье.

— Она везде оставила свет. Может быть, она скоро вернется?

— Люк! Скажи мне, чего ты боишься? — шутливо кричу я на него. Но он все равно с опаской заглядывает в гостиную, чтобы убедиться, что моя мама не прячется там.

— Прости, я понимаю, что веду себя как псих. Просто мне кажется, что твоя мама не хотела бы, чтобы мы оставались наедине в такой поздний час.

— Слушай, мне надоело. Во-первых, ты что, родом из пятидесятых? Во-вторых, сейчас не так уж поздно. Всего лишь… — Я бросаю взгляд на красивые стенные часы, висящие над фортепиано в соседней комнате. — …девять вечера. Мне разрешается гулять до двенадцати. И, в-третьих, даже если бы моей маме не понравилось, что мы остались здесь вдвоем, она все равно никогда об этом не узнает. Ее сегодня всю ночь не будет дома. Она далеко отсюда. Оооооочень далеко!

Люк улыбается и, наконец успокоившись, закатывает рукава своей отутюженной белоснежной рубашки. Теперь он выглядит так, что у меня замирает в животе.

Я делаю шаг вперед, и теперь наши лица оказываются в дюйме друг от друга. Понизив голос, добавляю:

— Раз моей мамы нет дома, я могу сделать вот что.

А потом встаю на цыпочки, беру лицо Люка в руки и крепко целую в мягкие губы. Он не отстраняется — нет, он только нагибается ниже, чтобы мне не приходилось стоять на носочках. Люк крепко обнимает меня за талию, и вот уже обе его сильные ладони оказываются у меня на пояснице. Я забрасываю руки ему на плечи, обхватываю за шею. Теряю ощущение места и времени, просто плыву по течению, наслаждаясь все более горячими поцелуями.

Сердце колотится вовсю, и меня снова посещает навязчивая мысль о сбрасывании одежды. Я наваливаюсь на Люка, и мы, не размыкая губ, пятимся назад, пока он не упирается спиной в закрытую входную дверь. Теперь я изо всех сил прижимаюсь к его груди, похожей на теплый мрамор. Люк запускает руки в мои волосы, я дышу все чаще и чаще, но продолжаю целовать, целовать, целовать…

Пять трубок одного стационарного телефона надрываются в унисон, и мы с Люком отпрыгиваем друг от друга, словно застигнутые на месте преступления какой-то целомудренной сигнализацией; Обнаружив источник звука, мне вдруг становится ужасно стыдно и за этот внезапный страх, и за выброс гормонов, поэтому я нервно смеюсь, а Люк подхватывает.

Я отступаю от него на два шага назад, спотыкаюсь на каблуках и падаю на пол, отчего у меня начинается истерика. Задыхаясь от хохота, я сжимаюсь в тугой комок стыда, но Люк присоединяется ко мне — сначала сидит рядом на полу, а потом ложится навзничь и смотрит в потолок.

Телефоны наконец замолкают. Я потихоньку успокаиваюсь.

— Я люблю, когда ты смеешься, — говорит Люк, когда я стихаю.

— Спасибо, я люблю смеяться, — отвечаю я.

— Я знаю. И это одно из моих самых любимых твоих качеств. Помнишь, как ты покатывалась со смеху на нашем первом свидании? Это было так мило.

«Спасибо, что рассказал», — думаю я про себя.

— Расскажи еще, — говорю я. Оказывается, валяться на персидском коврике у двери ничуть не хуже, чем на диване или в кровати. Мы лежим голова к голове, раскинув тела под углом — если бы кто-нибудь взглянул на нас сверху, он увидел бы букву V.

— Мммм, ты хочешь знать, за что я тебя люблю? — без всякого смущения спрашивает Люк, словно уже не раз говорил мне эти слова раньше. Но если я правильно помню свои записки, то сегодня он говорит это впервые.

Сердце бьется так, словно хочет выскочить наружу, но я сохраняю внешнее спокойствие.

— Да. Огласи весь список, пожалуйста.

Он тихонько хихикает.

— Весь список получился бы слишком длинным, но я попробую назвать несколько пунктов.

— Будь так любезен, — говорю я, пытаясь оставаться невозмутимой, хотя внутри у меня все дрожит. Замираю, затаив дыхание.

— Тогда начнем с очевидного. Ты красивая.

— Да, это очевидно, — отвечаю я, не подавая виду, что в животе у меня все пляшет от счастья.

— Я люблю твои волосы. Не считай меня сумасшедшим, но когда я впервые увидел тебя в той идиотской футболке, с развевающимися рыжими волосами, мне сразу же захотелось дотронуться до них. Твои волосы мягкие и всегда сказочно пахнут. Постой-ка… — Люк наклоняется и зарывается носом в мои волосы. Глубоко вдыхает и снова перекатывается на спину.

— Просто чудо! — шепчет он.

— Ты извращенец, — шучу я. Люк даже не оборачивается.

— Так, давай посмотрим, что у нас есть еще. Я люблю тебя за то, что ты можешь подружиться с новичком в первый же день его появления в школе. И — кстати, о дружбе — я люблю тебя за то, что ты не поставила крест на Джейми, хотя она насмерть разругалась с тобой.

— Она этого стоит! — бросаюсь я на защиту подруги.

— Ну да, я об этом и говорю. Ты не принадлежишь ни к одной группировке, к тебе не липнет вся эта школьная зараза. Ты взрослая.

— Ох, ну конечно! Не напомнишь, что ты недавно говорил про мой смех?

— Да, тут ты права. Скажем так, большую часть времени ты взрослая. — Люк шутливо тыкает меня пальцем в ребра и, ослепительно улыбнувшись, снова устремляет взгляд в потолок.

— А еще? — не отстаю я. — Мне нравится, как ты перечисляешь!

— Дай подумать, — говорит Люк, подпирая левой рукой голову. Его взгляд падает на стену, к которой я прислонила его картину. — Мне нравится, что ты не считаешь меня странным за то, что я рисую уши.

— Вообще-то считаю. Немножко, — признаюсь я. — Но мне нравятся странные люди. Что еще?

— Не знаю, Лондон, — отвечает Люк, перекатываясь на бок и глядя мне в глаза. — Наверное, я люблю тебя в полной комплектации. Я не могу разделить тебя на кусочки. Я просто люблю тебя всю. И мне кажется, всегда любил.