Лорд Дерби меня не разочаровал. Он внимательно выслушал мой рассказ о том, что случилось с оплакиваемым русским «паровым катком». Он от всей души согласился со мной в том, что членам коалиции в кабинете Ллойд Джорджа следует сейчас же, во всяком случае, до того, как они усядутся за продолговатый стол в Версальском дворце, передать сведения из первых рук о положении в России.

– Но трудность в том, – сказал лорд Дерби, – что мнений по поводу того, что нужно сделать с Россией, столько же, сколько и русских, приехавших в Лондон. Лично я верю каждому вашему слову, но кто убедит мое руководство? Есть ли среди ваших людей кто-то, обладающий достаточным авторитетом, чтобы заставить себя услышать на Даунинг-стрит, не будучи при этом обвиненным в политической предвзятости?

Его слова оказались вполне уместными. Я с готовностью признал, что его руководство вполне оправданно будет сомневаться в словах представителя семьи Романовых.

– К счастью, – продолжал я, – я вовсе не стремлюсь повлиять на их суждения. Я забочусь лишь об одном: снабдить их подлинными данными, которые они без труда смогут проверить.

– Подлинные данные! – с грустью повторил он. – Существует ли такая вещь, как подлинные данные о России? И потом, вы находитесь здесь, в Париже, в то время как все объяснения необходимо будет давать в Лондоне.

– Но я отправляюсь в Лондон сегодня же вечером!

– В самом деле?

– Конечно. Я обещал теще, что сразу же увижусь с ее сестрой, королевой-матерью!

Вдруг он погрустнел. Знаменитая веселая улыбка Дерби, так хорошо известная множеству британских любителей скачек, внезапно исчезла с его румяного лица, сменившись нескрываемо озабоченной миной.

– Похоже, моя поездка в Англию вас смущает, – смеясь, сказал я, не понимая, что происходит.

– Все гораздо хуже, – ответил лорд Дерби, опуская глаза, – из-за этого я совершенно несчастен!

– Вы шутите?

– Ах, если бы! – уныло воскликнул он. – От всей души надеялся, что меня избавят от необходимости такого объяснения, но, полагаю, другого выхода нет. Вы должны знать правду. Сегодня утром я получил телеграмму из министерства иностранных дел; мне запрещено давать вам визу в Соединенное Королевство!

– Но, лорд Дерби… – Я осекся. Как будто кто-то внезапно сказал мне, что меня зовут не Александр. Я не знал, что можно говорить, а что нельзя. Сам не зная почему, я взял паспорт и положил его на стол. – Должно быть, произошло недоразумение, – невнятно пробормотал я, все еще надеясь, что улыбка вернется на лицо лорда Дерби и он признается, что просто невинно пошутил.

– Ничего подобного, – вздохнул он и взял телеграмму, которая лежала на папке перед ним. – Вот она. Черным по белому! Причины не указаны. Не оставлено никаких лазеек. Только приказы. Позвольте сказать, у меня не было более неприятного поручения с тех пор, как я поступил на службу!

– Но, лорд Дерби, как можете вы не пустить в Англию не только близкого родственника вашего короля, но и человека, который почти три года сражался в союзе с вашей страной? Поймите меня правильно: я не испытываю никакого желания злоупотреблять гостеприимством вашей родины, но мне кажется, что я имею право хотя бы на объяснение. Что я натворил, почему ваш МИД занес меня в черный список? С каких пор мое присутствие в Лондоне стало угрожать интересам Британского Содружества? И почему, во имя всего святого, ваше правительство присылает линейный крейсер и спасает меня из России, если меня не считают достойным даже для короткой поездки в Англию? Все происходящее совершенно нелепо!

– Да, – мрачно подтвердил лорд Дерби, – нелепее всего, с чем мне пришлось столкнуться в своей должности. Вы, однако, должны понять, что посол его величества короля Великобритании не имеет права разглашать причины, которые привели к тем или иным решениям министерства иностранных дел. Как частное же лицо советую вам почитать английские газеты.

– Английские газеты?! – ошеломленно переспросил я. – Что они могут сказать о моей поездке в Лондон? Почему они настроены против меня?

– Они не настроены против вас. Более того, сейчас они не пишут ни о чем, кроме растущего беспокойства в Англии. Коммунизм поднимает голову… организация рабочими комитетов действий… и тому подобное. Вот почему МИД считает, что в данный конкретный момент прибытие в Лондон члена российской императорской семьи, скорее всего, породит нездоровое возбуждение и злобные слухи.

– А как же почтенная британская доктрина о безопасном убежище для всех политических изгнанников? Что произошло с этим бесценным принципом гордого Альбиона?

Мой собеседник пожал широкими плечами и молча показал на телеграмму у себя на столе. Приказы! Место классического принципа заняли приказы министерства иностранных дел! Страна, которая в прошлом оказывала самое широкое гостеприимство всем видам анархистов и цареубийц, теперь считает своим долгом захлопнуть двери перед самым носом кузена его величества!

– Полагаю, – сказал я, протягивая руку, – это мое прощание с Британскими островами.

– Не обязательно. Через месяц-другой положение может измениться, и тогда МИД пересмотрит теперешнее решение. – Пусть так, – покорно сказал я. – Думаю, я останусь там, где нахожусь сейчас.

– Что ж, – заметил лорд Дерби, – Франция прекрасная страна, не так ли?

– Самая прекрасная, сэр.

Жаль, что я не мог рассказать ему о битве на рю Анатоль-де-ла-Форж, потому что в свете этих новых и поистине поразительных событий мелкий разбой моего толстощекого коротышки домовладельца выглядел вполне простительным, почти благородным.

С напускным равнодушием сказать лорду Дерби: «Думаю, я останусь там, где нахожусь сейчас» – было не особенно трудно. Улыбка… взмах руки.

Гораздо труднее оказалось понять, что мне запретили въезжать в Англию – государство, управляемое моим кузеном, страну, где я более двадцати лет проводил каждое лето, которую защищал от русских дипломатов и немецких солдат, остров, где боготворили имена всех правителей, сыгравших такую важную роль в моей личной жизни… Я думал о старой королеве Виктории, представляя ее такой, какой видел ее в последний раз. Она сидела в огромном кресле в отеле «Симье» в Ницце и в своей лаконичной, отрывистой манере говорила о важнейших задачах, с которыми столкнутся будущие поколения Виндзоров и Романовых. Я вспоминал наши традиционные весенние семейные встречи в Копенгагене, где вдовствующая королева Александра, тогда еще принцесса Уэльская, неизменно встречала нас на борту своей яхты, окруженная детьми; ей очень хотелось узнать, перерос ли наконец ее сын Джорджи ее племянника Ники. Я думал о зычном голосе и дрожащих плечах дяди Берти, короля Эдуарда VII[1], и о той убедительности, с какой он, бывало, произносил речи о «взаимовыгодном» русско-британском союзе.

Позже в голову мне пришли мысли о ссыльном кайзере! Я не мог не думать о нем, потому что, хотя и лежал у себя в постели в парижском отеле «Ритц», я отчетливо слышал презрительный, гортанный, слегка истерический смех, с каким известие о моем позоре наверняка встретят в Замке Рока. Его русские кузены! Несчастные простофили, которые воображали, будто сумеют перехитрить величайшего из Гогенцоллернов! Их слепое обожание Англии окончилось отказом в визе на каких-то три дня! Разве он их не предупреждал? Разве постоянно не пытался внушить этим «болванам», что им следует холить и лелеять его дружбу, потому что из их идиотских заигрываний с «лондонскими бакалейщиками» и «девонширскими молочниками» ничего хорошего не выйдет?

Хотя мысли у меня в голове путались, они помогли мне прийти к одному разумному решению. Я понял, что лучше всего держать мою беседу с лордом Дерби в тайне от королевы Александры. Судя по всему, она никак не могла повлиять на решения министерства иностранных дел Великобритании, так зачем разбивать ей сердце? Первым делом она наверняка позовет к себе сына, который, в свою очередь, вынужден будет сообщить ей: бывают времена, когда даже король Англии не может тайком впустить в Лондон русского великого князя. Я сел и написал два письма: одно в Крым, моей теще, где раскрыл ей правду, второе – в Лондон, ее величеству королеве-матери, где подробно описал положение оставшихся в живых русских родственников. Я просил у нее прощения за то, что не приехал в Англию. «Вот-вот откроется Версальская конференция, и я, дорогая тетушка, не хочу упустить случая выступить перед государственными деятелями союзников». Такое алиби звучало достаточно правдоподобно и должно было произвести впечатление на почтенную седовласую женщину, которая, естественно, по-прежнему думала, что я обладаю таким же влиянием, как и до полного разгрома. Прежде всего, ни у кого из ее племянников за неуплату аренды не захватывали сундуки!