Я не желал им зла, но, слушая бесконечное повторение их имен, надеялся, что еще успею на ночной поезд в Париж…

Разговоры за столом типичного европейского правителя выгодно отличаются от того, что можно слышать в доме влиятельного банкира с Уолл-стрит, но куда менее занимательны, чем беседы в подпольном роскошном нью-йоркском баре. Домашние разговоры европейских монархов лишены всякой высокопарности, однако им недостает остроумия и блеска.

Менее самоуверенные, чем их заокеанские аналоги, монархи Старого Света не так остро сознают собственное влияние и не любят приправлять свои трапезы идолопоклонством.

Я говорю о еде, главным образом обедах и ужинах, потому что только за обеденным столом монарх расслабляется. Правитель дает аудиенции прибывающим и отбывающим послам, закладывает основы политики, отмечает многочисленные «юбилеи» и «годовщины», посещает сельскохозяйственные и промышленные выставки, животноводческие ярмарки и картинные галереи; очевидно, все эти действия имеют жизненно важное значение. Даже король Италии Виктор Эммануил, чья власть стала чисто номинальной[28], редко может себе позволить провести день в кругу семьи.

Трудна и безжалостна жизнь представителей королевских семей, и влияние расписания на характер жертв можно себе представить. Когда какой-то рабочий-кокни обозвал принца Уэльского «богатым бездельником», принц с большим чувством ответил:

– Богатый? Возможно. Но пропади оно все пропадом, старина, совсем не бездельник!

Вполне естественно, оставшись наедине с детьми и родственниками, европейские монархи стремятся хоть на время забыть о прошедшем дне или о проблемах мировой важности. Всем им нужна какая-то отдушина; у каждого имеется свое любимое времяпрепровождение.

Если в семье есть маленькие дети, как, например, у нынешнего короля Югославии, разговоры за столом, скорее всего, вращаются вокруг их проделок и остроумных словечек. Завтра может наступить конец света, но юный наследник престола какой-нибудь балканской страны непременно должен рассказать отцу о том, какой бой он устроил во дворцовом парке против невидимых армий воображаемых врагов.

В непростые дни реформы палаты лордов в замке Балморал разрядить обстановку помогал любимый внук короля Эдуарда, Дэвид, нынешний принц Уэльский. Поглощенный своими мыслями, усталый и умирающий от скуки король, бывало, поворачивался к внуку и спрашивал просто для того, чтобы поддержать разговор:

– Послушай, Дэвид, что ты думаешь о возможности восхождения на престол твоих предков?

– Это самое ужасное, – отвечал Дэвид, радуя гостей и восстанавливая бодрость духа короля.

Общеизвестно, что нынешние английские монархи проводят много свободного времени с внуками, сыновьями их старшей дочери принцессы Марии, и дочерьми их второго сына, герцога Йоркского[29]. Если не считать естественной любви, которую невозможно не испытывать к этим красивым и живым малышам, гораздо приятнее смеяться над последними проделками белокурой принцессы Елизаветы, чем напоминать всем сидящим за столом о том, что они знают и так: Британская империя в самом деле переживает очень тяжелые времена.

Всякий раз, когда я возвращаюсь в Париж, постоянное место моего изгнания, после визита к тому или иному правящему родственнику, друзья просят, разумеется, «по секрету», рассказать, о чем говорилось в узком кругу, за столом у короля. Мне трудно убедить их в том, что главной темой для беседы в скандинавском дворце стал великолепный удар слева «первой ракетки мира» среди любителей, американца Уильяма Тилдена, а король Бельгии, который очень любит железные дороги, подробнейшим образом обсуждал достоинства и недостатки моста через Большое Соленое озеро.

– А что говорят в Лондоне? Что известно о будущем фунта стерлингов? Когда там решат стабилизировать британскую валюту?

Я краснею, вздыхаю и нехотя признаю, что «они» говорили о рождественских подарках, полученных принцессой Елизаветой, и обсуждали, можно ли разрешать девочке так часто фотографироваться.

А что же литература, современная музыка, театр? Интересует ли искусство моих собеседников знатного происхождения? И да и нет. Все зависит от конкретного представителя той или иной правящей семьи. Конечно, принц Уэльский значительно опережает своих ближайших родственников и европейских кузенов в знании современного искусства. Он не пропускает ни одного вернисажа и не только хорошо осведомлен о «последних новинках», но способен во всех подробностях обсуждать оркестровки Пола Уайтмена[30] и различия между джазом коммерческой музыкальной индустрии и оригинальным джазом хлопковых плантаций. Низложение монархии в Испании устранило единственного «соперника» принца Уэльского. Вплоть до весны 1931 года вопрос о том, кто лучше разбирается в современном искусстве – «Счастливый принц» из дома Йорков или король Испании Альфонсо[31], – оставался открытым. На фоне интересов наследника вкусы других членов британской королевской семьи кажутся немного старомодными. Киплинг и Харди в литературе, Бетховен и Вагнер в музыке по-прежнему занимают главное место в художественных интересах короля и остальных членов его семьи. Открыто и публично выступив против, по его словам, «перенасыщенной сексом» литературы нашего времени, принц Джордж выражал лишь свои взгляды, взгляды своих родителей и двух своих братьев, герцога Йорка и герцога Глостера, но едва ли взгляды принца Уэльского. Последний прекрасно осведомлен о существовании Эрнеста Хемингуэя, Уильяма Фолкнера и их британских последователей; маловероятно, чтобы он считал их произведения литературой, «перенасыщенной сексом».

Я искренне сожалею о том, что Альфонсе Капоне[32] временно отошел от дел. Его жизнь представляла неисчерпаемую тему для разговоров за столами представителей европейских правящих кругов! Хотя не все они были так хорошо осведомлены о деятельности этого господина, как Альфонсо, король Испании (он упрекал меня за то, что я не знаком с подробностями взаимоотношений Капоне с Джеком Даймондом по кличке Ноги[33]), гость, недавно побывавший в Америке, точно знал, что порадует хозяев очередным эпизодом похождений Аль Капоне. Должен признаться, что в бытность мою во Флориде я подробно расспрашивал тамошних жителей об острове Капоне; я не сомневался, что добытые мною сведения будут по достоинству оценены в Европе. Европейские монархи, переживавшие непростые времена, хотели на что-то отвлечься.

Независимо от размера жалованья я хотел что-то делать, чем-то занять свое время. Вставая по утрам, я впадал в тоску, так как в моих планах не было ничего, кроме обеда, чая и ужина. Другие великие князья, привыкшие к такого рода существованию в Санкт-Петербурге, гораздо лучше были подготовлены к своей нынешней праздности. Я же с шестнадцати лет и до самой революции всегда был чем-то занят. Я был произведен в контр-адмиралы; был председателем Совета по делам торгового мореплавания и руководил Главным управлением торгового мореплавания и портов; я строил самолеты… чем бы я ни занимался, я трудился ежедневно с восьми утра до семи вечера.

Желая найти работу, я звонил друзьям, банкирам и кораблестроителям. Они смеялись. Сама мысль о том, чтобы нанять на работу великого князя, казалась им верхом нелепости. Они просили меня не беспокоиться. Они напоминали о существовании английского закона, согласно которому человека юридически объявляют мертвым через десять лет после его исчезновения.

– И что же? – озадаченно спрашивал я.

– А вот что: всего через пять лет твои жена и свояченица вступят во владение миллионами покойного царя, которые лежат в Банке Англии.