– Вы утверждаете, что через неделю поймаете убийцу? – холодно уточнила Надин.

– Утверждаю. Видала я злодеев и поумнее, и похитрее. Да это просто прыщ на заднице!

Ева развернулась и пошла прочь.

– На экране будет неотразимо, Надин, – ус­лышала она слова оператора. – Рейтинг – выше крыши.

– Да, неплохо получилось, – ответила На­дин. – Так и отправляйте в студию. Выпустим в новостях в пять тридцать.

На это Ева и рассчитывала. Он это увидит. Может, разозлится, может, воодушевится, но обязательно сделает следующий ход. И на сей раз его мишенью будет она…

Ева отправилась в участок, решив, что несколь­ко часов в привычной обстановке пойдут ей на пользу. По дороге она позвонила домой. Ответил Рорк, и Ева забеспокоилась.

– Где Соммерсет? – встревоженно спросила она.

– В своей комнате.

– Дуется?

– Кажется, рисует. Он решил, что это его ус­покоит. А вы где, лейтенант?

– Еду в участок. С пресс-конференции.

– Понятно. В пять тридцать обязательно вклю­чу телевизор.

– Было довольно скучно, – не моргнув гла­зом, ответила она. – Слушай, а почему ты не в офисе? Я не хочу, чтобы ты из-за меня забросил свою работу.

– Работа идет и без меня. Я руковожу процес­сом отсюда. Мы с Яном отлично проводим время. Играем.

– Что-нибудь получается?

– Вроде да. Но дело довольно долгое.

– Через пару часов приеду, посмотрю.

– Отлично. На ужин у нас пицца.

– Прекрасно, не забудьте оставить мне кусо­чек. До встречи.

Она заехала в подземный гараж и обнаружила, что лейтенант Миддл припарковался на ее месте. Пришлось встать почти вплотную к его машине. Выругавшись себе под нос, Ева стукнула дверцей по сверкающему корпусу.

«Новенькая, – подумала она, глядя на поцара­панный бок. – Интересно, в их отделе что, бюд­жет другой?»

До передачи оставалось пятнадцать минут, и она предвкушала, как сейчас нальет себе кофе, запрется и спокойно посмотрит шоу.

Ева не разочаровалась. Все получилось как раз так, как и было задумано. Она выглядела разо­зленной, самоуверенной и дерзкой. Пожалуй, та­кого он не стерпит.

Ева собралась налить себе еще кофе, и тут ее вызвал Уитни.

Замечания начальства она приняла без звука, выслушала все, что сказали о ее несдержанном выступлении.

– Что, даже огрызаться не будете, лейтенант?

– Нет, сэр.

– Что вы задумали, Даллас?

Она поняла, что реагирует чересчур сдержанно.

– Понимаете, слишком уж им хотелось обсу­дить мою личную жизнь. Поэтому я и взорвалась, за что и прошу меня извинить. Больше такое не повторится.

– Да уж, постарайтесь. И еще: свяжитесь с мисс Ферст. Я хочу, чтобы вы дали ей еще одно интервью, на сей раз – в спокойном состоянии.

Тут уж Ева не смогла скрыть раздражения:

– Я бы хотела в ближайшее время сократить контакты с прессой до минимума, майор. Пола­гаю…

– Это не просьба, лейтенант. Это приказ. Вы допустили промах, вам его и исправлять.

Ева стиснула зубы и кивнула.

После разговора с Уитни она целый час проси­дела за бумагами, пытаясь успокоиться. Однако злость не проходила. Чтобы выпустить пар, Ева позвонила ремонтникам и отругала их за то, что не исправили неполадки в ее машине. После чего нашла в себе силы послать Надин сообщение, в котором известила ее о намерении дать еще одно интервью.

Все это время она мечтала только об одном – чтобы он наконец позвонил. Чем быстрее он сде­лает ход, тем уязвимее будет.

«Кто он? – думала Ева. – Социопат, садист, эгоист. Но при этом есть в нем что-то убогое, жалкое». Религиозные фанатики всегда остава­лись для нее загадкой. «Верьте в это и только в это», – говорят людям, и они верят, считая, что иначе их ждет одна дорога – в ад…

Религия была Еве чужда. У каждого верования есть последователи, которые не сомневаются, что избранный ими путь – единственный. И, чтобы доказать свою правоту, они из века в век ведут войны и проливают кровь.

Ева машинально взяла в руки одну из трех сто­явших на столе статуэток. Она воспитывалась в государственных заведениях, где закон запрещает вести религиозную пропаганду. Религиозные груп­пировки всегда выступали против этого, но Ева считала, что ей такое воспитание пошло на поль­зу. Она составила свое собственное мнение, сама определила свое отношение к миру, сама решала, что правильно, а что – нет.

Предназначение религии – направлять и уте­шать, так? Она взглянула на стопку дисков, которые просмотрела, пытаясь ознакомиться с като­личеством поподробнее. Суть его так и осталась для нее тайной за семью печатями, а обряды… что ж, обряды, конечно, зрелищны и очень кра­сивы. Как и Дева Мария…

Ева снова стала рассматривать мраморную фи­гурку. Как ее Рорк назвал? ПДМ. Очень мило зву­чит, по-дружески. Так обращаются к тому, кому можно поверить все свои невзгоды.

«Сам справиться не могу – попрошу помощи у ПДМ…»

Однако это действительно была святая жен­щина. Воплощение всего лучшего. Непорочная Дева, родившая сына божьего, на ее глазах умер­шего во искупление грехов людских. И теперь ка­кой-то безумец решил сделать ее изображение не­мым свидетелем своих зверств!

Доктор Мира считает, что все дело в его мате­ри – или в какой-то другой женщине, которой он восхищался и которой доверял. Ева свою мать не помнила. Даже во снах ее не видела. Не помнила ни голоса, напевавшего колыбельную, ни руки, ласкавшей или шлепавшей за провинности… Ни­чего. Какая-то женщина вынашивала ее девять месяцев, родила ее. А потом что? Убежала? Умер­ла? Во всяком случае, оставила ее.

«Это к делу не относится, – напомнила себе Ева. – Надо думать не о своем детстве, а о том, где и как рос человек, которого я сейчас разыскиваю. Надо думать о том, что сделало его таким, каков он есть».

Она осторожно поставила статуэтку на стол, внимательно посмотрела на доброе печальное лицо.

– Это еще один его грех, – пробормотала Ева. – То, что он избрал себе такую зрительницу. Я должна его остановить! Может, она мне помо­жет?

Поймав себя на этой фразе, Ева смущенно за­смеялась. Да, католики умны. И опомниться не успеешь, как начнешь разговаривать со статуэт­кой. Однако таким образом его не поймаешь. Ра­ботать надо. Но сначала – домой. Нужно поужи­нать как следует, выспаться – и снова в бой.