«Я жду вашего визита...»

Кёртис.

Возбуждение нарастало, и она губами произнесла его имя. Одними губами, беззвучно.

Чувствуя приближающийся оргазм, она закрыла глаза и представила себе, что в ней Кёртис. Это он такое делает с ней.

Она услышала произнесенное шепотом свое имя, но голос казался ей неясным, отдаленным.

Достигнув оргазма, она закричала и сжала пальцами его припухшие яички.

Хэкет чувствовал, как ее тело дрожит от наслаждения, слышал ее стоны, ее восторг. Потом, когда ее рука нежно сжала его внизу, он также почувствовал подступавший оргазм и усилил толкательные движения, пока не излил в нее густую жидкость.

Почувствовал, что он кончает, она снова застонала.

Образ Кёртиса заполнил ее. Это его плоть пульсировала в ней. Его семя излилось в нее.

"Я жду вашего визита... "

Хэкет медленно выходил из нее, часто и шумно дыша. Оба они покрылись потом, и когда он попытался отодвинуться от нее, она крепко обхватила его и прижала к себе, жадно приникнув к его рту.

Затем она стала лизать ему грудь, опускаясь все ниже, водя языком по животу, пока не добралась до его опавшего органа, мокрого от выделений. Она взяла его в рот, попробовала на вкус. Лизала, сосала, мастурбировала.

Она хотела еще.

И Хэкет откликнулся. Удивляясь своим возможностям, он ощутил внизу растущую твердость.

Она повела его, почти потащила в гостиную, и они снова занялись любовью. На этот раз медленнее, но с большей страстью.

Хэкету казалось, что ночь превратилась в нескончаемые часы и минуты восхитительного совокупления.

Все остальное не имело никакого значения. Он нашел в себе такие силы, о которых просто не подозревал, и продолжал удовлетворять ненасытную Сью. А она не знала усталости.

— Я люблю тебя, — шептал Хэкет, когда она лежала рядом, положив голову ему на грудь и утирая капли пота с его тела.

Глаза ее были открыты, дыхание оставалось глубоким. Она не ответила ему. Она могла думать только о Кёртисе.

И все повторилось снова.

Все было очень просто.

Гораздо проще, чем он предполагал.

Рональд Миллз сидел за столом и, улыбаясь, рассматривал лежавшие перед ним предметы.

«Тридцать восьмой» и патроны к нему. Нож. Блокнот с единственной записью: «ХИНКСТОН».

Умственную часть работы всегда выполнял Уолтон, пока был жив. Разработка всех их делишек — это относилось к обязанностям Уолтона. Он же занимался их денежными проблемами, все умел распределить, расставить по полочкам. Теперь, когда Уолтон умер, Миллзу приходилось обо всем думать самому.

Он крутнул барабан «тридцать восьмого», потом возвратил его на место, поднял револьвер и прицелился. Направив дуло на грязный горшок, украшавший шкаф, нажал на спусковой крючок.

В пустой комнате прозвучал металлический щелчок вставшего на место курка.

Он положил револьвер на стол и взялся за нож, любовно сжав его в руке. В руке с воспалившейся татуировкой. Он зарычал и, сковырнув струп, размял его в пальцах, прежде чем бросить на пол. Затем Миллз потянулся к точильному камню и принялся тщательно водить по нему лезвием, то и дело останавливаясь и прижимая к нему большой палец.

Пять минут он точил нож, затем вновь проверил его остроту. Лезвие легко рассекло кожу, разделив подушечку большого пальца надвое от ногтя до второй фаланги.

Секунду он подержал палец перед собой, наблюдая, как появившаяся из пореза кровь стекает на ладонь, прижал ранку к губам, пробуя на вкус солоноватую жидкость. Он всасывал в себя кровь, как младенец сосет молоко, вытягивая все до последней капли.

Наконец он опустил руку, опустил нож, и взгляд его остановился на блокноте.

Позвонив агентам по продаже недвижимости, он справился о доме Хэкета. Сказал, что хочет его купить. Ему поверили. Эти гребаные придурки заботятся только о своих комиссионных, для них главное — продать дом. Их не колышет, кто его покупает, кто наводит справки, главное для них — заработать на этом.

— Легче верблюду пройти сквозь угольное ушко, чем богатому в царство Божье! — хмыкнул Миллз.

Ему не нужны деньги. Деньги для него ничто.

Важна только месть.

Месть Хэкету.

Агент по недвижимости попытался назначить встречу с ним, чтобы показать ему дом, но Миллз не выказал энтузиазма по этому поводу. Он попросил дать ему возможность поговорить с Хэкетом лично, чтобы тот несколько снизил запрашиваемую сумму.

Агент согласился и сказал, что это вполне возможно.

Миллз улыбнулся.

Он попросил дать ему координаты Хэкета.

Ему сообщили номер телефона и нужный адрес в городе Хинкстоне.

«Просите, и воздастся вам».

Миллз смотрел на единственную запись в блокноте, на «пушку» и на нож.

И на свой кровоточащий большой палец. Он знал теперь, где найдет Хэкета. Оставалось добраться туда. Медленным движением Миллз провел порезанным пальцем по блокноту, оставляя на белом листке жирную красную полосу. Так что дело теперь только во времени. «Ищущий да обрящет».

Он захохотал.

Когда он вышел из дома, под ногами похрустывал иней, Кёртис шагал прямо по широкому газону, расположенному за домом. Он не спешил, глубоко вдыхая воздух. Прохладный воздух раннего утра, пахнущий чистотой и свежестью. Изо рта шел пар. Бледное солнце медленно поднималось в небо, явно не спеша в первые минуты рассвета согреть мир своими лучами. Да оно еще и не настолько окрепло, чтобы растопить иней.

В саду и вокруг дома стояла тишина.

В этот ранний час шоссе было пустынным — ни в Хинкстон, ни из него никто еще не выезжал и не въезжал. Да и вообще дом стоял достаточно далеко от трассы, чтобы какой-нибудь автомобилист мог нарушить покой его обитателей.

Кёртис шел по саду. Единственное, что улавливал его слух, — это пересвист птиц, затаившихся среди ветвей деревьев. Когда Кёртис проходил под ними, птахи взволнованно чирикали, а непоседа воробей с любопытством взглянул на человека.

Кёртис все больше углублялся в сад, продвигаясь к высокой, тщательно подстриженной естественной изгороди из бирючины, поднимавшейся на добрых девять футов.

В изгородь были встроены сварные металлические ворота в деревянной раме, краска на ней местами вспучилась и облупилась. Кёртис отворил ворота — петли протестующе заскрипели, он прошел внутрь.

За изгородью находился небольшой участочек — размером не более двадцати квадратных футов. Его окружала более густая изгородь, довольно аккуратно, но не безупречно подстриженная. И трава на этом участке была более высокая, чем на других газонах: то там, то здесь проглядывали сорняки. Изучая квадратик земли, Кёртис мысленно упрекнул себя за нерадивость: это в его обязанности входила забота об этом участке сада.

Садовнику запрещалось заходить за ворота.

Кёртис постоял у ворот, разглядывая высокую изгородь, покрытую тонким узором инея. Бирючина возвышалась над ним фута на три, прекрасно скрывая участок от любопытных глаз. Он медленно двинулся к центру, к лежавшему там камню.

На камне под воздействием времени и сил природы местами проступили трещины. Кое-где из них проглядывал мох, напоминая разъедающую раны зеленую гангрену.

Кёртис взглянул на имя, выбитое на камне. Под надписью стояла покрытая ржавчиной ваза, он вынул из нее полдюжины засохших розовых стеблей, заменив их свежими цветами, которые держал в руке, и расставил их так, что красные розы, казалось, засветились на мрачном фоне камня — на могиле заалели пятна крови.

Кёртис выпрямился, прошел в угол укромного зеленого участка и опустил мертвые стебли в металлическую урну. Отряхнув руки, он вернулся к могиле, пристально вглядываясь в надпись на камне.

Казалось, он стоял тут целую вечность, умиротворенный, не думающий ни о чем. Щебет птиц не нарушал его покоя.

Но вот за воротами послышался шум шагов.

За изгородью.

Тяжелая поступь, нарушившая целостность белого покрова. Кёртис повернул голову к воротам — он ждал. Лязг засова сменил скрип открывавшихся ворот.