А Лиозновой после учебы придется звонить и упрашивать, чтобы подтвердила мое присутствие на съемках, если вдруг позвонит учитель. Еще не хватало, чтобы он уличил меня во лжи.

Больше меня из-за Польши никто не беспокоил. В газетах было упомянуто о недовольстве части поляков временно возникшими трудностями, а на телевидении об этом не говорили совсем. Как я узнал позже, диалог с оппозицией позволил приглушить недовольство и прекратить забастовки. Цены немного уменьшили, предоставили ряд свобод профсоюзам и организовали при правительстве консультативный комитет по экономическим вопросам, куда вошли Лех Валенса и кое-кто еще из числа оппозиционеров. Вот и прекрасно, пусть попробуют не болтать, а работать.

Учиться мы прекратили за три дня до праздника и начали готовиться к студенческому вечеру. Программа была простая: сначала концерт силами актерского факультета, потом чаепитие и танцы. Выступали, понятно, не все. Отбор выступавших вели сами студенты в своих студиях. Мы на вечере спели две новые песни. Возраст уже не ограничивал наш репертуар, поэтому проблем с выбором песен не возникло. Первой была "Снег кружится", а второй — "Мечта". Жена, как всегда, играла на рояле, а я рядом профессионально терзал гитару и выкладывался полностью, потому что для "Мечты" голос у меня был немного слабоват.

— Вслед за ней, за мечтою иду я, все сильней в мыслях тебя я целую.

Может быть, в снах коротких ночами, может быть, я тебя повстречаю.

Закончились последние слова припева, и нам стали бешено аплодировать. Все-таки выступать в студии это одно, а стоять вот так перед публикой, которая не жалеет рук, чтобы выразить свой восторг — это совсем другое дело.

— Жаль, что вы не выбрали эстраду, — сказала Белохвостикова, когда мы вернулись за столик к друзьям. — Хороших артистов больше, чем хороших исполнителей. А песни у вас — это чудо!

— Так мы же не отказываемся петь, — сказала Люся. — А хорошего никогда не бывает много. Вот пойду в декрет, буду только петь.

— Что, уже? — спросил Николай. — А как же кино?

— Нет, это я говорю вообще, — порозовела жена. — Когда-то ведь будут дети. Давайте помолчим, а то мешаем другим.

— Пить чай под Новый Год — это маразм! — проворчал Талгат, когда закончился концерт, и началось чаепитие. — Николай, доставай рюмки.

Еременко достал четыре маленькие рюмки, которые Нигматулин заполнил чем-то розовым из маленькой бутылочки.

— Коньяк, — пояснил он мне. — Вам не предлагаю. Пейте свой чай. Можете выпить и мой, я не возражаю.

— Я лучше съем твое пирожное, — сказала Люся. — С коньяком оно не сочетается, а с чаем в самый раз.

На танцах я жену не видел. Ее как забрали у меня в самом начале, так и перехватывали друг у друга до окончания вечера. Я не сильно расстроился: пусть у нее будет хоть какое-то разнообразие, а красивых девчонок на вечере было много, так что я не пострадал.

Когда все закончилось, я позвонил насчет машины и вместе с остальными начал приводить актовый зал в первозданный вид. Нашего шофера не было, поэтому прислали дежурную "Волгу". Я поговорил с шофером и, прежде чем отвезти нас, он развез по домам наших друзей.

— Прекрасно отдохнули! — сказала жена, когда зашли в квартиру. — Хорошо, что сегодня только тридцатое и завтра будет целый день подготовиться к празднику. Уже почти час, давай быстрее спать.

— Сегодня был разговор насчет детей, — сказал я. — Как долго мы с ними будем тянуть? У тебя какие планы на этот счет?

— Очень хочу малыша! — ответила Люся. — Только давай еще немного подождем. Должна же я сняться хоть в одном фильме! А с маленьким ребенком можно сниматься только в эпизодах.

Этот Новый Год отмечали точно так же, как и прошлый, разве что смотрели праздничную программу по новому телевизору.

— Когда будут внуки? — спросил Иван Алексеевич. — До окончания института осталось всего ничего. Или мы их раньше от Ольги дождемся?

— Я через год тоже буду поступать во ВГИК! — заявила Ольга. — Хочу быть артисткой!

— Внуков раньше, чем через год-два, не ждите, — ответила Люся. — Вы у меня еще молодые, так что потерпите.

— Давайте допьем шампанское, — сказала моя мама. — Последний тост. Выпьем за прошедший год! Он и для нас был хорошим и вообще… Война во Вьетнаме закончилась, а новых войн, слава богу, нет.

Действительно боевые действия во Вьетнаме закончились на четыре года раньше, чем в моей реальности, но война в Индокитае еще шла. В Камбодже убивали налево и направо, правда, уже сами камбоджийцы.

— Смотрите, какая чудесная погода! — сказала Люся, когда убрали со стола и уже собрались расходиться по квартирам. — Никто не хочет гулять? Какой снег пошел!

— Я пойду с вами! — решила Ольга.

— Больше никто не хочет? — спросила жена. — Тогда мы пойдем одеваться.

Через десять минут мы втроем вышли из подъезда и остановились, решая куда идти. Крупные хлопья снега, кружась, падали в почти полном безветрии. Сильного мороза не было, так, градусов десять.

— Пошли пройдемся в сторону школы и назад, — предложила Ольга, ухватившая меня за левую руку.

Люся взяла за правую, и мы вышли со двора. Далеко уйти не получилось: мы дошли только до поворота к скверу, когда путь преградила компания подвыпивших парней.

Я сразу понял, что добром мы не разойдемся. Фонари хорошо освещали улицу, и было прекрасно видно, что, несмотря на выпитое, они крепко держатся на ногах. Выражения их лиц мне очень не понравилось. На девчонках были дорогие меховые шубки, в ушах посверкивало золото, да и сам я одевался очень не бедно. Какого черта я послушался Ольгу и нарушил инструкцию, да еще в это время! Час назад на улице еще ходили люди, сейчас на ней никого, кроме нас, не было. Парни сбавили шаг, и двое вышли вперед, чтобы отрезать нас от дороги. Разговаривать с ними не стоило, бежать не имело смысла, а махаться руками и ногами в зимней одежде с пятью противниками было несусветной глупостью. В такой ситуации и Сигал дал бы деру. Я бы тоже удрал, но мешали испуганно жмущиеся ко мне девушки. Поэтому я сделал единственное, что мог: достал пистолет, снял его с предохранителя и выстрелил в ногу тому, кто был ближе других, приготовившись в случае промаха стрелять в корпус. Я не промахнулся, и раненый со стоном рухнул в снег. Больше ни в кого стрелять не пришлось. Они замерли на месте, глядя на меня не столько со страхом, сколько с удивлением.

— Развернитесь и идите назад, — сказал я девушкам. — Ну же! Вы мне мешаете.

Они взялись за руки и пошли по тротуару в сторону двора, постоянно оглядываясь.

— Стоять здесь, пока мы не уйдем! — сказал я компании. — Потом можете убираться. Понятно?

— Понятно, — процедил сквозь зубы стоявший в центре, пожалуй, самый старший из них.

На этом все переговоры закончились, и я, пятясь, прошел шагов двадцать, а потом повернулся и быстро, почти бегом, стал догонять девушек. На полпути повернул голову посмотреть, чем они заняты. Двое взяли лежавшего под руки и тащили к тротуару, а остальные стояли и смотрели мне вслед.

— Откуда у тебя пистолет? — выкрикнула Ольга. — Ты его убил?

— Во-первых, не ори! — сказал я ей. — Пистолет мне выдали, и на него есть разрешение, а того типа я всего лишь ранил. И болтать об этом происшествии нельзя. Я понятно выразился?

— А родителям?

— И им не надо знать. Не потому что нельзя, просто зачем их зря волновать? Кому нужно, я скажу.

— А почему ты их не сдал в милицию? Они ведь явно хотели нас ограбить!

— Что ты орешь на всю улицу, люди спят! На них не написано, что они грабители. Пусть даже это и так, как я тебе их доведу до отделения? Они по пути десять раз разбегутся. И что тогда? Стрелять в спины? Да и нельзя мне светиться. Мне теперь и за эту прогулку придется отвечать. Не имели мы права уходить в такое время со двора без охраны.