Он долго шел по дороге, и твердая пыльная земля вызывала странные ощущения в его ступнях. Здесь не ходили олени, только лошади, а их следы не говорили ему ничего. Он шел, пока его ступня не почувствовала что-то твердое, заставившее его остановиться.

Мэти наклонился, привлеченный блеском золота в оставленном конским копытом углублении, на которое он наступил. Это было кольцо. Прежде Мэти уже видел такие украшения на руках жителей долин. Но это кольцо было погнуто и расплющено.

«Наверное, на него наступила лошадь», — подумал Мэти. Подняв кольцо, он увидел, что вещица сделана в форме птицы.

Впереди на дороге появилась Лхел и махнула ему рукой, требуя, чтобы он шел дальше.

— Поспеши, — шепнула она. — Поспеши, или будет слишком поздно.

Вдали дорога раздваивалась, как река, обегающая скалу. Одна ее половина уходила вдоль утесов на восток. Другая была намного уже и вела к темному лесу. Лхел показала в ту сторону, и Мэти обрадовался. Приятно будет снова очутиться среди деревьев, подумал он.

Наступила ночь, а Калиэль и Бареус все молчали. Лута не знал, спят они или нет, но у него не хватало духу тревожить их.

Боль прекрасно отвлекала от тяжелых мыслей, а может, он действительно был таким храбрым — во всяком случае, страха он не чувствовал. Возможно, страх придет позже, когда ему накинут петлю на шею? Лута попытался представить собственную голову, надетую на длинную пику, рядом с теми, что уже гнили на крепостной стене, но ничего у него не вышло, ему стало просто скучно. Однако, когда он думал о смерти друзей, особенно Бареуса, сердце его сжималось от боли.

Лута не имел ни малейшего представления, далеко ли еще до рассвета, когда услышал снаружи смех и негромкие голоса, потом мягкий удар о дверь. Он лежал совершенно неподвижно, как кролик, застывший под взглядом лисицы.

Мгновение спустя до него донеслось бряканье дверного засова. И когда дверь распахнулась, негромко скрипнув петлями, его охватил страх.

Снаружи еще не рассвело, а у стражей почему-то не было факелов. Лута различил лишь смутные очертания невысокой фигуры в дверном проеме.

— Кто там? — спросил Лута, с трудом шевеля пересохшими губами.

— Друг, — прошептал в темноте незнакомый юношеский голос. — Вставайте! Быстрее!

Лута с трудом поднялся на колени, превозмогая боль. Что-то негромко звякнуло, потом вдруг вспыхнул маленький фонарь, закрытый с трех сторон. Его держал светловолосый юноша, в другой его руке был узел с одеждой.

— Скорее надевайте это, — настойчиво произнес он, доставая из узла рубашки и скромные плащи.

Он посмотрел на Калиэля — и задохнулся от изумления. Калиэль лежал совершенно бездвижно. Его спина была черной от засохшей крови и открытых ран.

— Кто ты? Почему ты нам помогаешь? — спросил Лута, осторожно натягивая рубаху.

— Я друг нашей королевы, — нетерпеливо ответил молодой человек. — Она будет несчастна, если вы умрете. Пожалуйста, поспешите, пока никто не пришел.

— Калиэль, очнись! — негромко позвал Лута, легонько дергая друга за ногу.

Калиэль застонал. Он плохо соображал и был слишком слаб, чтобы встать. К тому же он, казалось, не понимал, где находится. С помощью незнакомца Лута и Бареус помогли ему подняться. Кожа Калиэля была сухой и горячей, и он отрывисто застонал, когда незнакомый юноша набросил на его плечи плащ.

— Что… что происходит?

— Я уведу вас отсюда, пока Корин не повесил еще трех достойных людей, — ответил незнакомец. Он закрыл фонарь и чуть приоткрыл дверь, выглядывая наружу. — Никого. Идемте. Скоро смена караула.

— Нет, я не могу! — сбивчиво пробормотал Калиэль. — Это бегство…

Лута обнял его.

— Прошу тебя, Калиэль, не спорь с нами. Мы поможем тебе.

Втроем они довели его до двери. Во дворе крепости было темно, факел над дверью догорел, но Лута все же рассмотрел два неподвижных тела на земле. Он удивился, как такой хрупкий юноша сумел одолеть гвардейцев, и подумал — не с ним ли так весело они разговаривали. И понадеялся, что нет.

Держась в тени и обойдя как можно дальше сторожевой пост у главных ворот, они добрались до боковой калитки в западной части крепостной стены. Рядом с ней лежал еще один стражник — убитый или оглушенный.

— Я не смог достать для вас лошадей, так что ведите его пешком как можно дальше, — сказал юноша. — Держитесь тропы вдоль утесов и не приближайтесь к солдатскому лагерю. Если услышите, что кто-то вас догоняет, спрячьтесь… или прыгайте вниз.

Еще пару дней назад Лута очень удивился бы такому совету.

— Хотя бы назови свое имя, — попросил он.

Юноша слегка замялся, потом прошептал:

— Меня зовут Эйоли. Пожалуйста, передайте Тамир, что я еще здесь. Я доставлю ей вести, как только смогу. А теперь идите, скорее! Найдите где-нибудь лошадей, если сможете, но постарайтесь уйти подальше, пока не взошло солнце.

С этими словами Эйоли вытолкал их за калитку и захлопнул ее за ними до того, как Лута успел его поблагодарить.

Внешняя стена почти вплотную подходила к утесам. Узкая полоска неровной, заросшей травами земли лежала внизу, и в лунном свете узкая козья тропа казалась светлой ниткой, вьющейся меж камнями и пригорками. Неподалеку горели сторожевые костры южного лагеря. Лута всмотрелся в темноту, молясь о том, чтобы они не столкнулись с каким-нибудь любителем ночных прогулок. Все трое были не в том состоянии, чтобы убегать, а тем более сражаться.

Им пришлось почти тащить на себе Калиэля — и это оказалось нелегкой работой. Калиэль весил немного, но был выше их обоих и почти не держался на ногах. Лута чувствовал теплую кровь, просачивавшуюся сквозь плащ под его рукой; кровь сбегала и по его собственной спине — от усилий открылись едва подсохшие раны, нанесенные плетью палача. Но он был полон решимости не сдаваться, вот только едва осмеливался дышать, каждую секунду ожидая, что сверху раздастся окрик или злобный свист стрелы.

Но удача улыбалась им. Они отошли довольно далеко от крепости, не встретив ни единой души. Осторожно обогнув крайние шатры лагеря, они прошли с милю, делая частые передышки, когда силы оставляли их или Калиэль в очередной раз терял сознание. Миновав последний сторожевой пост, они вышли к дороге, уводившей к небольшому лесочку вдали, и пересекли ее.

Лута ужасно страдал от боли, к тому же весь день у него во рту не было ни капли воды. Все чаще его мучили приступы головокружения, и Бареус был не в лучшем состоянии.

— Что будем делать? — шепотом спросил Бареус, и в голосе друга Лута услышал боль и страх. Деревья все еще были ужасно далеко, а на востоке уже появились первые проблески рассвета.

— К Тобину пойдем, — выдохнул Калиэль, горевший в жару. — Мы должны… обязаны сами узнать…

— Да, — решительно произнес Лута.

Конечно, тогда их окончательно сочтут изменниками, но все равно их жизнь не будет стоить и свинцовой монетки, если Корин их поймает.

«Ну и пусть, два раза все равно не повесят».

И все-таки Лута невольно глянул через плечо Калиэля на Бареуса. Они знали друг друга с самого рождения. И если с Бареусом что-то случится из-за него…

Бареус поймал его взгляд и выдохнул:

— Ничего не говори. Куда ты — туда и я.

Лута усмехнулся, чтобы скрыть охватившую его радость. Он вообще-то сомневался даже в том, что они доберутся до леса, темневшего впереди.

На всем перешейке не было ни хуторов, ни деревень, и стащить лошадей было просто негде. В небе медленно разгорался рассвет, беглецы упорно продвигались вперед и наконец сумели втащить Калиэля под укрытие деревьев — и в ту же минуту над морем показался сверкающий краешек солнца. Узкая сырая тропа уводила в глубь леса. Ежевика и кусты дикой смородины разрослись по обе стороны дороги слишком пышно, чтобы можно было прорваться сквозь них. И пока они были вынуждены идти по тропе.

В лесу понемногу просыпались птицы и тут же заводили песню, приветствуя новый день; их щебетание смешивалось со вздохами легкого утреннего ветерка, шуршавшего листвой над головами беглецов.