Море… бескрайнее синее море, блестящее под солнцем, словно посыпанное серебристой пыльцой зеркало. Такие же бескрайние небеса. Вольный воздух, который так и хочется вдохнуть полной грудью… Этим утром распахнутый настежь мир как никогда выглядел прекрасным и нетронутым. И он действительно был бы таким, если бы не появившийся на языке привкус гари и не клубы черного дыма, застилающие горизонт.

Он знал, что должен спешить, чувствовал, что в Гнезде творится неладное. Но отчаянно надеялся, что успеет все объяснить братьям и предотвратить самое страшное.

Могучие крылья торопливо вспарывали густой, как кисель, воздух. Ветер натужно гудел за его спиной. Широкая грудь вздымалась часто, взволнованно. Дыхание оттуда вырывалось жаркое, с огненными искрами. Громадные ноздри с шумом втягивали влажный воздух, а огромное сердце сжималось от недоброго предчувствия.

Он спешил, стремясь вперед гигантской птицей. Его глаза уже различали неровную линию скал, за которую не было ходу ни пешему, ни конному. С болью видел, что именно оттуда тянется дым. Гигантский остров приближался с невероятной быстротой, потому что теперь летящего подгонял не только ветер, но и тревога.

Отступник… вот как они его называли… тщеславный глупец. Неразумный творец, отдавший свою кровь двуногим. Нарушитель. Преступник. Выскочка… и лишь Великая Мать его понимала. Она знала, на что он решился во имя нового и светлого. Знала, потому что именно к ней он пришел за советом. И пообещала, что поддержит его младших детей, если в том возникнет необходимость. А теперь Гнездо, куда он рискнул привести своих птенцов, рушилось прямо на глазах.

Он горестно закричал, увидев, как из-за кольца высоких скал вырвался чудовищно длинный язык первородного «Огня». С ужасом следил, как от удара осели многовековые горы. В панике понял, что Гнездо уничтожено. А потом с неистовым ревом бросился вниз, полубезумным взглядом обшаривая изуродованное плато в поисках уцелевших.

И он нашел их — крохотные, но поразительно упрямые фигурки, в руках которых жалкими тростинками посверкивали стальные клинки. Они выглядели такими слабыми рядом с десятками извергающих пламя собратьев! Их лица были закопчены, окровавлены, измучены… но они не сдались. Оставшись один на один против повелителей неба, все равно не сдались. И упорно держали магическую защиту перед разъяренными крылатыми, которые коршунами кружили над скалами.

— Нет… — слетело с его онемевших от ужаса губ. — Только не так… братья мои, почему же вы не видите?!

А потом его взгляд отыскал другую тень — могучую и величественную. Такую же крылатую, как и те, что с бешеной скоростью носились над поруганным Гнездом: Великая Мать закрывала собой его детей… тех, для кого он сердце разорвал и за кого был готов биться до последнего вздоха.

Он не понял, что случилось потом. Глаза слезились от встречного ветра, в груди судорожно сжималось неистово колотящееся сердце… но поздно. Слишком поздно он понял, для чего братья заставили его покинуть Гнездо в тот страшный день. И поздно осознал, что его слова не достигли их разума. Они не поверили, что его создания когда-нибудь смогут стать равными драконам. Не поверили, что у них хватит мудрости правильно использовать дарованную силу. И решили исправить ошибку сородича.

Над полуразрушенным Гнездом пронесся многоголосый крик, и в самом его центре раскрылся громадный огненный цветок. Жаркий, смертельно опасный даже для дракона «Огонь жизни», в котором мгновенно исчезла Великая Мать, до последнего закрывавшая собой двуногих. Вместе с ней в бушующем пламени исчезла и горстка храбрецов, посмевших противиться воле драконов. На том месте, где они только что стояли, взвился до небес чудовищный по силе огненный столб. А когда он опал, на оплавленных скалах осталась лишь дымящаяся воронка и статуя… невыразимо прекрасная статуя драконицы с распахнутыми в защитном жесте крыльями. Из-под каменной чешуи на миг проступило женское лицо с невыразимо печальными зелеными глазами, в которых стремительно угасали последние искорки жизни…

— Бел! — вскрикнул Таррэн и сел, лихорадочно оглядывая погруженную во мрак комнату. Но почти сразу обхватил руками мокрые от пота виски и глухо застонал: все-таки заснул… проклятье! Ведь не собирался же! Слово дал, что на этот раз глаз не сомкнет, пока не увидит ее снова или пока не ответят разорванные узы. Будь неладна эта Алиара, проклятый дворец, его настойчивый владыка, упрямый до безумия совет старейшин, проклятый договор, отец с его наставлениями, Эл с его нелепыми советами, весь этот ненужный мир, из-за которого Белка до сих пор не вернулась!

Прошла неделя с тех пор, как эльф сглупил и посмел обидеть ее недоверием. Целая проклятая неделя, в которой каждый день тянулся как год, а ночь — как настоящая вечность. На протяжении этой недели он каждое утро неохотно вставал, еще неохотнее тащился на совет, вяло обсуждал какие-то глупости.

А потом так же вяло, все время ощущая на себе сочувствующие взгляды, тащился обратно. Чтобы, придя в свою комнату, упасть в глубокое кресло и целиком отдаться на волю уз, у которых сейчас и всегда была лишь одна важная задача — найти ее. Любой ценой.

Таррэн с отвращением посмотрел на постель, которая уже неделю оставалась несмятой. Невольно вспомнил, как совсем недавно на этих простынях умиротворенно спала Белка. Затем поднялся с сиротливо приютившейся в углу кушетки и, плеснув в лицо воды из кувшина, с тоской уставился в пустоту.

«Бел… где же ты? — Невеселая мысль в который раз облетела спящий дворец, но, как и раньше, вернулась без ответа. — Почему разорвала узы? И почему не отвечаешь на мой зов? Неужели я обидел тебя так сильно, что ты не хочешь меня видеть? Прости меня, Бел, я не сдержался и сожалею об этом… прости и возвращайся, любовь моя. Я тебя очень жду…»

Какое-то время Таррэн стоял неподвижно, с надеждой прислушиваясь к царящей вокруг тишине, но потом с горечью понял, что Гончая и сегодня не ответила. После чего расправил рубаху, в которой уснул не раздеваясь, рывком поднял с кресла ножны и, чувствуя, что проклятый сон упорно пытается свалить с ног, вышел в коридор. Где его тоже встретили темнота, тишина и… массивная тень с недобро горящими глазами, от одного вида которых у несведущего человека сердце мигом сбежало бы в пятки.

— Хозяин? — вопросительно рыкнул Таш, находясь на грани трансформации.

Таррэн дернул щекой и, знаком показав, что все в порядке, направился в сторону каменной клетки, в которую добровольно запирал себя уже которую ночь и до изнеможения занимался с родовыми клинками. Бешеным зверем носился по лабиринту, соревновался в скорости с ветром… что угодно делал, лишь бы не думать и не дать растущему отчаянию завладеть собой целиком.

— Хозяин, вам помочь? — бесшумно выступил из темноты, блестя такими же желтыми, как у брата, глазами, Нэш.

Таррэн молча покачал головой.

Перевертыши так же молча отошли. А когда за молодым лордом закрылась дверь, с тихим вздохом присели возле стены — хозяин не любил, когда ему мешали. Но внешнее спокойствие давалось ему нелегко. А после того, как он, забывшись, едва не спалил шевелюру навязавшемуся в напарники Элиару, тренировался исключительно в одиночестве.

Хотя, возможно, причина нежелания хозяина видеть их рядом с собой на полигоне заключалась еще и в том, что они отказались искать своего вожака. Еще тогда, когда сразу после ее ухода он сгоряча рявкнул: «Найдите!»

— Простите, хозяин, — отозвался тогда оставленный за старшего Таш. — Наша первоочередная задача — охранять вас.

— Меня не нужно охранять!

— Еще раз прошу прощения, но у нас приказ.