Он невольно вспомнил ту нелепую вспышку. И вторую такую же, буквально пару часов назад, когда и впрямь балансировал на грани безумия. Мог ли он случайно порвать кровные узы? Мог ли, ослепленный невесть откуда взявшимся каким-то чужим гневом, этого не заметить?!
Мог. Наверное. От одного воспоминания о той ярости его и сейчас бросало в дрожь, а тогда, находясь в каком-то исступлении… стоя буквально в шаге от непоправимой глупости…
— Неужели ты так плохо меня знаешь? — беззвучно шепнула Белка, коснувшись губами его щеки. — Что с тобой творится, родной? Откуда эта злость? И почему ты смотришь сейчас так, как будто и правда виноват? Ведь я ни в чем тебя не обвиняю.
Он вздрогнул, готовый от стыда провалиться сквозь землю, но она не дала ему времени опомниться: нежно поцеловала, а потом снова тихо шепнула:
— Это ты меня прости, родной. Кажется, с нами происходит что-то странное. Но даже если и так, не надо за меня бояться или думать, что я оставлю тебя по своей воле. Я люблю тебя. Я принадлежу тебе и телом, и душой. Навсегда. Я поклялась. А Гончие… ты же знаешь… никогда не нарушают слова.
Наступившее утро застало его в собственной комнате — вольготно разметавшегося по постели, растрепанного, взъерошенного и с почти забытой улыбкой на умиротворенном лице.
Таррэн расслабленно потянулся, словно вырвавшийся на свободу кот. Глубоко вздохнул, зарывшись пальцами в шелк простыней, затем потянулся снова и прижался щекой к прохладной ткани, не желая возвращаться из объятий дивного сна.
— Спи, ненасытный, — с тихим смехом попрощалась с ним ночь. — Спи и не вздумай бродить как призрак на пару со своими мечами. Узнаю — накажу.
— Не уходи, Бел…
— Я вернусь, — ласково улыбнулась она. — Днем я буду только мешать, ты был прав: Белик замедляет процесс переговоров. Но вести себя иначе я не могу, а затягивать это дело надолго… думаю, вы и без меня отлично справитесь. А когда этот нелепый договор будет подписан, я вернусь. Обещаю…
Все еще блаженствуя, Таррэн открыл глаза, собираясь нежиться ровно столько, сколько того захочет его пара. Какое-то время невидяще смотрел перед собой, блаженно вдыхая запах родного дома. Но потом подметил неладное и озадаченно уставился на потолок, где между обычными зелеными ветвями возбужденно подрагивали подозрительно знакомые серебристые листочки. Те самые листья, которых еще вчера и в помине не было.
Пару минут он ошарашенно на них таращился, силясь представить скорость, с которой его родовое дерево заполняло собой чужой дворец. Озадаченно протянул руку и изумленно уставился на послушно спустившийся сверху росточек, от которого он мог не только пополнить резерв, но и отдать ему излишки. А потом тихо выдохнул и сел.
— Бездна… Бел, ты это видела?!
Однако ему никто не ответил.
Таррэн быстро обернулся, не нашел никого рядом и непонимающе нахмурился. Он обшарил глазами всю спальню, с замиранием сердца подметил пустующий крюк, на котором всегда висели ее ножны. Табурет, где не было ее одежды. Несмятую подушку, на которой не виднелось ни единого волоска. Торопливо наклонился, пытаясь уловить ее запах и убедиться, что вчерашний сон был на самом деле…
Но запаха почему-то не было. И Белки не было тоже. Только в груди что-то болезненно сжалось, да в горле поселился невесть откуда взявшийся комок.
Таррэн беспокойно оглядел комнату еще раз, но зрение его не обмануло: она была совершенно пуста. Не желая отказываться от иллюзий, тяготящийся дурными предчувствиями эльф прошел в смежную комнату, где обшарил все углы, придирчиво прощупал стены, низко припал к полу, словно дикий зверь, настойчиво выискивающий след желанной добычи… но везде пусто. И медом нигде не пахло. Совсем.
Он устало опустился на чудом уцелевшую после вчерашних подвигов кушетку и уронил голову на скрещенные руки.
— Ох, Бел…
На душе стало так пусто, что хоть вешайся. Недавняя радость мгновенно испарилась, будто и не было. От уютной неги, которой он так неоправданно долго наслаждался, не осталось и следа. Хотелось задрать голову и завыть от такого предательства. Хотя бы на луну. Или на коварное солнце, которое посмело взойти, забрав с собой надежду.
Таррэн сгорбился, обхватив виски пальцами, и глухо застонал. А потом подметил нечто на ковре возле самой двери и машинально протянул руку, желая рассмотреть поближе. Как дома. Совсем как дома, где ему не надо было задумываться о том или ином действии: Лабиринт немедленно исполнял все его желания. Порой даже те, о которых он и не подозревал.
Эльф почти не удивился, когда трава у невысокого порога сама собой вздыбилась, будто живое существо, и вернулась, преподнеся загрустившему хозяину то, что он захотел рассмотреть поближе — три аккуратно разломанные пополам ореховые скорлупки, на которых чьей-то твердой рукой было небрежно нацарапано по-эльфийски:
«Не обольщайся: это просто сон!»
Таррэн ошарашенно уставился на неожиданный подарок. Но потом его ноздри дрогнули, почувствовав тончайший аромат, который он так долго искал. На сердце разом потеплело. Холодная сосулька, образовавшаяся в груди, тут же растаяла, а губы сами собой расползлись в счастливой улыбке.
— Бел…
Живой пол смиренно занял прежнее положение, перестав топорщиться зелеными колючками. Густая трава улеглась роскошным ковром и тихонько зашелестела, постепенно восстанавливая невесть откуда взявшуюся проплешину. Одновременно с ней дрогнули и принялись стремительно меняться стены. Откуда ни возьмись сплелась и аккуратно встала на место восстановленная мебель. Под потолком мигнули сразу с десяток магических огоньков, насыщаясь струящейся из замершего эльфа магией. В воздухе пахнуло грозой. Сразу стало легче дышать. Бессмертное сердце заколотилось с новой силой, а приютившийся на безымянном пальце перстень немедленно потеплел.
Значит, хоть что-то из того сна ему не померещилось. Например, ее тихий голос. Или мягкие губы. Сильные руки, которыми она недавно обвивала его шею. Безумно притягательный аромат ее белой кожи… и «Огонь». Их общий «Огонь», от которого наутро почему-то не осталось следов.
— Бел… — Таррэн бережно погладил подаренное ею пять лет назад кольцо. — Какая же ты у меня еще дикая.
Он невольно улыбнулся снова, когда увидел отчетливо промелькнувший в глубине изумруда лукавый огонек, а потом припомнил, при каких условиях оказался обладателем этого сокровища, и едва не рассмеялся в голос.
Бедный Крикун… бедный отец… бедный Эл, взявший на себя смелость начать вступительную речь на том балу. К ее окончанию большинство присутствующих запутались в витиеватых оборотах, долженствовавших спасти бесценную шкуру владыки Золотого леса. Однако Белка не обманулась предисловием и быстро поняла, что против нее был организован самый настоящий заговор. А когда во всеуслышание прозвучали слова касательно некоего обряда, который кое-кто давно заслужил, а кое-кто другой бессовестно провел, не посвятив в него всех заинтересованных лиц… когда Крикун буркнул что-то насчет ножен к своему «подарку» и того, по какой причине там вдруг появился дракон… о-о-о, пожалуй, Золотой лес давно не слышал такой отборной ругани. И не видел, как по его залу в панике носятся высокопоставленные гномы и не менее высокопоставленные эльфы.
Если бы Белка не была в платье, пожалуй, вечер мог закончиться печально. По крайней мере, двое из присутствующих лишились бы длинных ушей, а третьему пришлось бы возвращаться в Лунные горы в изрядно помятой короне. Но, к счастью, обошлось. Потому что, когда Гончая подустала бегать на каблуках, а довольный отец все-таки взял слово, Таррэну удалось перехватить свою взрывоопасную пару и испытанным средством отвлечь от Крикуна. Правда, ради этого пришлось пожертвовать ее дивным платьем, но он рассудил, что в ближайшие несколько часов все равно намеревался его бессовестно сжечь… где-нибудь подальше от остролистов.
Таррэн осторожно сжал в ладони ореховую скорлупу.
Что ж. Раз Белка пожелала остаться в тени, то пускай так и будет. По молчаливому уговору она была вольна творить все, что душе угодно, а он четко знал, что она всегда его ждет.
