Тот в ответ широко улыбнулся и не менее широко развел руками. А я повернулся к Стетсону:

- Саймон, сейчас в компании этой милой девушки мы едем в лучший ресторан Москвы.

Ресторан 'Арагви' располагался на улице Горького, напротив Советской площади, которую мы проезжали днём в компании экскурсовода, и услышали рассказ о строящемся памятнике основателю Москвы Юрию Долгорукому. Водитель сказал, что будет ждать нас в машине напротив ресторана, а мы пообещали не слишком задерживаться.

На входе в питейное заведение толклись желающие проникнуть внутрь, и нам стоило некоторых усилий пробиться к застеклённой двери, за которой на казавшемся хрупким под его мощным задом стульчике сидел здоровенный швейцар, с кривой ухмылкой разглядывавший разворот 'Крокодила'. Я постучал согнутым пальцев в стекло, здоровяк в ливрее нехотя поднялся и приоткрыл дверь, после чего я выдал заранее заготовленную фразу, что мы от товарища Анисимова к товарищу Стажадзе, и тот нас ждёт. Швейцар, оценив наш прикид и задержав взгляд на скромном плащике и не менее скромных чулках и ботиночках Вишневской, чуть скривился, но после моих слов открыл ведущую в зал дверь - тут же в тамбур хлынули звуки музыки - и поманил метрдотеля. В нашу сторону направился немолодой мужчина с отвисшими мешками под глазами и щёточкой усов под нависшим носом, одетый в костюм с тёмными низом и белым верхом, увенчанный строгим, чёрным галстуком-бабочкой. Стетсон, кстати, сегодня тоже нацепил галстук-бабочку, но более модный, в мелкий горошек.

- Что случилось, Ваня? - с кавказским акцентом поинтересовался метрдотель.

- От Анисимова из театра, - пробасил тот, кивая в нашу сторону. - Говорят, Лонгиноз Малакеевич в курсе.

- Ждите, - без эмоций было заявлено нам, - сейчас уточню.

Спустя три минуты двери перед нами распахнулись, и мы оказались в просторном чреве одного из лучших ресторанов Москвы советской эпохи. Взгляд сразу же привлекли красочные панно на стенах на тему поэмы Руставели 'Витязь в тигровой шкуре'. На небольшой сцене у дальней стены оркестр из пяти музыкантов, включая саксофониста, негромко наигрывал что-то джазовое.

Как-то доводилось мне здесь бывать в лихие 90-е, а после перед закрытием на реконструкцию. Сейчас убранство заведения выглядело на порядок роскошнее, хотя всего несколько лет назад закончилась самая разрушительная война в истории человечества.

Да и, судя по количеству трапезничающих в этом отнюдь не самом дешёвом ресторане столицы, не все ограничивали себя в средствах. Мужчины гуляли в приличных костюмах, а некоторые ещё в офицерских мундирах с медалями и орденами, дамы - в симпатичных вечерних платьях. Галя, видно, и впрямь стеснялась своего скромного наряда, это было заметно по тому, как она периодически покусывала губы, ловя на себе насмешливые взгляды посетительниц ресторана, в то время как нам со Стетсоном предназначались взгляды другого толка, заинтересованные. Причём Саймона осматривали больше, что неудивительно, тот выглядел лет на 15 моложе.

Метрдотель по ходу пьесы представился Ираклием Леонидовичем. Единственный свободный столик, который нам предложили, оказался расположен весьма удобно, в углу зала. На мой вопрос, не имеется ли у них отдельный кабинет, метрдотель, поджав губы, ответил:

- Имеется, на втором этаже, но он предназначен для специальных гостей. Многие почитают за счастье и столик в зале 'Советский'. Присаживайтесь, сейчас к вам подойдёт официант.

Я незаметно кивнул Стетсону, и тот шустро выдвинул из-за столика стул с красивой резной спинкой, куда Вишневская, сказав 'спасибо', опустила свою аккуратную попку. Официант и впрямь не заставил себя долго ждать, записал в блокнот наши пожелания, а спустя несколько минут на столике начали появляться напитки и закуски. Среди последних которых выделялись сациви из индейки по-мингрельски, лобио из красной фасоли, шашлык по-карски, ну и мои любимые ещё с той жизни аджарские хачапури.

Я сразу заявил на русском Гале и на английском Саймону, что сегодня будем пить настоящие грузинские вина, а не водку, коньяк и прочие крепкие напитки, поэтому выбрал 'Киндзмараули' и 'Хванчкару', решив обойтись в этот промозглый осенний вечер согревающим кровь красным. Моему спутнику, похожу, было всё равно, что окажется на столе, он то и дело бросал в сторону Вишневской безумные взгляды, и та под таким градом невысказанной симпатии уже сама начинала чувствовать себя неудобно.

- Я же говорил, мой друг Саймон влюбился в вас с первого взгляда, - улыбнулся я Галине, при этом ногой легонько пнув своего спутника под столом.

Тот одарил меня беспомощным взглядом, но всё-таки нашёл в себе силы собраться и перестал изображать пускающего слюни идиота.

- Чёрт меня возьми, мистер Бёрд, никогда не думал, что такое со мной может случиться, - выдавил из себя Стетсон после второго бокала вина. - Словно камень на голову свалился, это будто...

- Всё когда-нибудь случается в первый раз, - успокоил я Саймона. - Просто у одних раньше, а у других позже. В своё время и я подобное испытал и, как видишь, мы с моей Барбарой живём душа в душу.

В этот вечер мне выпало развлекать спутников болтовнёй. К счастью, Стетсон немного пришёл в себя, особенно после того, как после пинка под столом я на английском напихал ему, что если он хочет завязать отношения с этой девицей - нужно быть немного посмелее. Вино подливал нашей гостье лично, и та в ответ благодарно улыбалась, пытаясь благодарить его не неумелом английском.

Кстати, вино, к которому Стетсон поначалу отнёсся с изрядной долей скепсиса, и впрямь оказалось превосходным, что оценил даже я, не буду большим знатоком вин. А о закуске даже и говорить нечего! Немного остывший от любовных переживаний Саймон с таким аппетитом уплетал шашлык, что я невольно последовал его примеру, хотя чувствовал, что мой желудок забит под завязку и ему требуется небольшая передышка.

- Галя, расскажите немного о себе, - попросил я девушку.

- Да обо мне особо рассказывать и нечего, - пожала та плечами. - Родилась и живу в Ленинграде. Всю войну провела в блокаде, служила в частях ПВО, в 44-м отучилась в Музыкальной школе для взрослых имени Римского-Корсакова. В том же 44-м поступила в хор Ленинградского областного театра оперетты и дважды в течение года выходила замуж. Сначала несколько месяцев была за военным моряком Жорой Вишневским, но он ревновал меня ко всем мужчинам, и даже к сцене. Когда я устроилась в Театр оперетты, разразился скандал, и браку пришёл конец. А потом вышла за директора Театра оперетты Марка Ильича Рубина. С 47-го работаю в Ленинградской филармонии.

- И мечтаете оказаться в Большом?

- Ну а кто об этом не мечтает? По-моему, в этом нет ничего постыдного.

- Да бога ради, я за вас буду только рад, такой голос - а говорят, у вас превосходное сопрано - грех ограничивать питерской публикой.

- Спасибо, - ещё больше разрумянилась Галя. - А теперь вы расскажите о себе.

- Мы - американские бизнесмены, приехавшие в СССР налаживать деловые контакты. Мистер Саймон Стетсон - мой самый преданный помощник, накопившей за годы верной работы на меня неплохой капитал. И, между прочим, всё ещё пребывающий в статусе завидного холостяка. Признаюсь, сам удивился, когда увидел, как мой доселе непробиваемый друг и соратник вдруг воспылал чувствами к симпатичной русской девушке.

- Увы, - негромко рассмеялась Галя, - я несвободна, так что вашему другу, наверное, придётся искать другой объект для воздыхания.

- Вы разобьёте моему другу сердце... Кстати, а какая у вас разница в возрасте с вашим мужем?

- Это так важно? - тут же погасла она.

- Н-ну, не то что бы... Если не хотите - можете не говорить.

- Отчего же, я не стыжусь того факта, что Марк старше меня на 22 года. Любви, как говорится, все возрасты покорны.

- А что насчёт детей?

Честно признаться, биография Вишневской для меня была покрыта завесой тайны, никогда особо не интересовался. Знал только, что она чуть ли не всю жизнь прожила с Ростроповичем, а что было до этого... Потому и спросил, всё ж таки при наличии отпрысков уводить жену от мужа - по меньшей мере беспринципно. Ежели имеются дети, то увезу Саймона в Америку и прикажу забыть о русской певице.