Между тем события набирали оборот, и новость об аресте Хименеса я узнал, как это ни странно, из пришедшего в библиотеку свежего номера 'Los Angeles Times'. Подробности ареста не разглашались, но я без труда догадался, что, коль адвокат сидел в своей Тихуане безвылазно, то фэбээровцам пришлось самим наведать к нему в гости и попросту выкрасть недорезанного ублюдка. Браво, мистер Толсон! Вот что значит настоящий, верный друг - как пелось в одной детской песенке. Никогда не думал, что буду так благодарен директору Бюро. Если выйду на свободу - с меня ящик самого дорогого виски.
Периодически Стетсон меня информировал о том, как проходит следствие. С большим воодушевлением я воспринял новостью о том, что Хименес под угрозой смертной казни сдал имя конкретного исполнителя, который и нож из моего дома выкрал, и прирезал несчастного Брейквика. К сожалению, взять его представлялось задачей нелёгкой, так как этот тип скрывался в одной из стран Южной Америки.
В середине марта 1952 года, буквально за несколько дней до церемонии вручения 'Оскаров', на которые, как обычно, претендовали несколько моих фильмов, за мной в библиотеку пришёл надзиратель и велел двигаться к директору. Тот принял меня с широкой и немного грустной улыбкой. Даже похлопал по плечу.
- Итак, мистер Бёрд, у меня такое чувство, что вы и впрямь надолго у нас не задержитесь. Ваше дело отправили на доследование.
- Спасибо за хорошие новости, мистер Диксон!
- А завтра, - директор сделал торжественную паузу, - завтра вашими стараниями мы открываем комнату отдыха с телевизором, бильярдом и настольным теннисом. Несмотря на ужесточение режима после памятной вам истории мне удалось добиться разрешения на её открытие. Она будет открываться после ужина и закрываться перед отбоем.
- И это неплохая новость! Но на сколько же человек она рассчитана! - начал прикидывать я в уме.
- Нет-нет, всех скопом туда никто не пустит. Право посетить комнату будут иметь лишь те, кто соблюдает внутренний распорядок тюрьмы и сотрудничает с администрацией. А таких, к сожалению, пока не так уж и много. Но я рад, что вы входите в их число. И, знаете что, давайте прямо сейчас туда спустимся и вы сами оцените
На следующий день я по достоинству оценил комнату отдыха. Новенький бильярдный стол, телевизор на прикреплённом к стене кронштейне, перед ним в три ряда стулья с мягкими сидушками, в углу - пара кресел и круглый столик с журналами на военные, исторические и темы, посвященные спорту и здоровью. Скромно, но со вкусом.
Вечером 20-го марта вместе с другими зеками я смотрел прямую трансляцию из голливудского 'RKO Pantages Theatre' с 24-й церемонии наград премии 'Оскар'. Мои фильмы в общей сложности отхватили 9 'Оскаров'. Так что другим явным претендентам на россыпь статуэток, в том числе картинам 'Американец в Париже', 'Место под солнцем' и 'Трамвай 'Желание' с ещё молодым Брандо пришлось потесниться. Свои награды они получили, но явно в меньшем количестве, чем могли бы, не составь им конкуренцию картины студии 'Barbara Films'. Правда, ввиду наступившего отбоя пришлось возвращаться в блок, и подробную информацию о разошедшихся оп рукам 'Оскарах' я получил лишь из завтрашних газет.
А неделю спустя за мной пришли, велев собирать манатки и занимать место в автобусе. Новые слушания по моему делу должны были проходить
- Жаль с вами расставаться, мистер Бёрд, но подозреваю, что больше в эту тюрьму вы не вернётесь, - напутствовал меня Диксон. - Впрочем, я буду только искренне рад, если вы обретёте долгожданную свободу. И не менее рад, если негодяй, организовавший вам поездку в Сан-Квентин, займёт ваше место.
О да, а как я был бы рад поменяться шконкой с этим ублюдком Хименесом! Уверен, Лука устроил бы ему 'сладкую' жизнь. Но даже просто выйти на свободу - и то великое дело. Однако лучше не загадывать, сколько раз уже жизнь давала мне оплеуху, так что, надеясь на лучшее, не стоит забывать и про негативный вариант развития событий.
- Надеюсь, финансирование тюрьмы на этом не прекратится? - с лёгкой тревогой интересуется директор.
- Я - хозяин своему слову, мистер Диксон, так что в этом плане можете не волноваться.
- Что ж, я знал, что вы нас не подведёте... И спасибо вам за Элизабет, - уже в дверях застаёт меня голос Диксона.
На что я отвечаю:
- Она у вас молодец.
На всякий случай попрощался с Моррисом, в глазах которого увидел лёгкую грусть, а Луке на прощание оставил Бу-Бу, велев за ней присматривать. Лука оказался не из брезгливых. Мне даже показалось, будто между крысой и моим сокамерником установилось что-то вроде симпатии.
С бешено бьющимся сердцем, одетый уже в гражданское, я входил в знакомый мне по осенним событиям зал заседаний. Судья тот же, а вот суда присяжных не видно. Ну и слава богу, баба с возу - кобыле легче. Это я в том числе и про миссис Трувор, у которой после ряда публикаций в моих СМИ личная жизнь, как доложил недавно Стетсон, окончательно разладилась.
В зале суда я вижу и ободряюще улыбающегося Саймона, и нервно покусывающую губы Варю, и моего адвоката, который исподтишка показывает большой палец, мол, всё на мази. У сверлящего меня ненавидящим взглядом Хименеса, чьё горло скрыто высоким воротником сорочки, тоже свой адвокат, правда, настроен тот, судя по его виду, не очень решительно. Похоже, понимает, что единственное, на что можно в такой ситуации рассчитывать - максимальное смягчение приговора. Рядом с Хименесом сидят грустный Кантор и какой-то зашуганный Сальвадо. Надеюсь, каждый сегодня получит по заслугам.
Заседание длилось больше двух часов без перерыва. По его итогам Хименес схлопотал пятнадцать лет, Сальвадо накинули ещё семь, а Кантор как соучастник загремел на три года. Исполнителю заочно присудили пожизненное, но чувствую, наказание его так и не настигнет.
Когда эту троицу увели, на их место усадили меня. О 'Салливан улыбнулся краешком губ, поправил парик и изрёк:
- Что же касается вас, мистер Бёрд, то с этой минуты вы свободны. Если у вас имеются претензии, вы можете подать иск к правительству Соединённых Штатов.
Да какой к хренам собачьим иск?!! Да я в ноги готов тебе кланяться, рыжий ты мой! Это, конечно, в порыве первых эмоций, когда ко мне кинулись Варя, Стетсон и Спенсер. Объятия, поздравления, а на крыльце - кучка репортёров и пара кинокамер. Приходится давать интервью, а на вопрос касаемо иска я только улыбнулся и заявил, что претензий к Соединённым Штатам не имею. Тут же какой-то репортёришка, вынырнув из-за спин коллег, спрашивает, что я думаю о внесении моей фамилии в 'чёрный список' Голливуда в связи с моими прокоммунистическими убеждениями. Стетсон ловко оттирает того в сторону и мы вчетвером садимся в ожидавшую нас машину.
Первым делом мы мчимся в Бель-Эйр, в наш загородный дом, где под присмотром одной из голливудских подруг Вари (за столько лет жизни здесь обзавелась всё-таки парочкой) нас ждут Соня и Даня.
- Папка! - кричит на русском Софа и кидается в мои объятия.
Следом семенит, крепко сжимая в ручонке бублик-бейгл, что-то лопочущий Данька. Все улыбаются, все счастливы, а я так больше всех. Смахиваю непроизвольно выступившую слезу и заявляю, что завтра проставлюсь ближайшему окружению, а сегодняшний вечер хочу посвятить семье. И прежде всего отмыться от преследовавшего меня тюремного запаха. Конечно, ванна не заменит баньку возле нашего домика в Лас-Вегасе и эвкалиптовые веники, но всё же лучше, чем тюремный душ.
В начале десятого Данька вырубился, и мы отнесли его наверх, в 10 отправили спать Соню, после чего остались с Варей наедине. Уснули мы далеко за полночь в объятиях друг друга...
Адаптация заняла около недели, в течение которой я и впрямь отправил с нарочным Толсону целый ящик 'Hennessy', приложив письмо с благодарностью. Спустя несколько дней Толсон мне позвонил, поблагодарил за выпивку и поинтересовался моими делами. Мило поболтали и положили трубки, довольные друг другом.
Ещё почти месяц я вникал в дела компании, которую вновь пришлось переоформлять на моё имя. Я был бы не против, если бы владелицей оставалась Варя, но она настояла, чтобы я снова принял бразды правления в свои руки.
