Оклемавшись, я на скорую руку навалял сценарий, в котором на примере некоего Джона Кроу описывал свою ситуацию, правда, с некоторыми вариациями. Например, герой был не магнатом, а врачом, попытавшемся рассказать правду о новом препарате и его побочных эффектах, за что горе-фармакологи препарата ему и отомстили, устроив подставу с убийством. Затем подсунул сценарий профессиональному сценаристу на редактуру, параллельно подыскивая режиссёра. Поработать согласился уже однажды завербованный мною в проект 'Молчание ягнят' Фриц Ланг. Он же и занялся набором команды, после чего, подписав финансовые документы, я с лёгким сердцем пустил дело на самотёк.

После выхода из Сан-Квентина я всё никак не мог насытиться свободой и постоянно куда-то рвался. Как-то уговорил Варю слетать со мной в Нью-Йорк, где я планировал не только решить кое-какие дела, включая вопрос с новоприобретённым газетным изданием, но и поразвлечься. Заглянули мы с супругой и на Бродвей, где в мюзикле 'Король и я', судя по программке, играл некий Юл Бриннер.

Неужто тот самый?! Вполне может быть, в общем-то физиономия похожа на ту, что я видел давным-давно в фильме 'Великолепная семёрка'. После спектакля я проник за кулисы и пообщался с Юлом, оказавшимся на самом деле Юлием Борисовичем Бринером, после чего я окончательно уверился, что это будущая звезда кинематографа.

А почему бы ему не стать звездой при моём непосредственном участии? Почему бы на моей студии не снять ту самую 'Великолепную семёрку'?

- Юл, - спросил я его на русском, - не хотите попробовать свои силы в Голливуде?

- Ну, у меня был небольшой опыт в фильме 'Порт Нью-Йорка', но я бы не отказался сняться в каком-нибудь проекте студии 'Barbara Films'.

Глаза его загорелись, он даже сигарету вытащил из рта, и я понял, что он мой. Уже три дня спустя Бриннер переступил порог моего офиса на киностудии и поставил подпись под контрактом на фильм... 'Великолепная семёрка'. Я подумал, что незачем изобретать велосипед, и оставил знакомое мне название.

Мне же предстояло опять засесть за сценарий, но я сделал это с удовольствием. Сюжет картины я помнил достаточно хорошо, а Бриннер, само собой, получил главную роль - стрелка Криса, собравшего таких же отчаянных парней для защиты нищей мексиканской деревушки от банды головорезов.

Под это дело я подтянул и режиссёра Энтони Манна, чей вестерн 'Винчестер-73' собрал неплохую кассу в 1950-м. Тот только что закончил съёмки 'Излучины реки' и, воспользовавшись паузой, согласился поработать на меня.

Минуло Рождество, наступил новый, 1953-й год. Вот и март минул, а новостей о смерти Сталина так и не поступало. Видать, жив курилка. Я по-прежнему с головой пребывал в делах, но, тем не менее, помнил о своей идее снять 'Вий'. И одной тёмной апрельской ночью, памятуя, что в Москве разгар рабочего дня, набрал уже знакомый телефон председателя Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР Николая Беспалова. Связь была замечательная, словно бы человек сидел напротив меня. Услышав мой голос, Николай Николаевич радостно воскликнул:

- Мистер Бёрд! А я слышал, вы в тюрьме?

- Хм, ну, в общем-то, так и было. К счастью, недоразумение разрешилось и я уже на свободе. Помните наш разговор по съёмкам 'Вия'?

- Ещё бы! Сами-то не утратили желания заняться этим проэктом? - спросил он, выделив в последнем слове букву 'э'.

- По этому поводу и звоню. Как вы, готовы принять нашу маленькую делегацию?

Разговор длился около 15 минут и завершился заверением Беспалова принять на высшем уровне, так как этот вопрос был согласован ещё в мой последний визит в СССР.

- Тогда, Николай Николаевич, технику я завтра же отправляю морем до Владивостока, дальше по железной дороге, а лучше самолетом, её нужно будет доставить до места съёмок, с которым мы определимся, прибыв в Москву заранее. Также придётся готовить визы для меня, моей жены и детей, а также моего помощника, - заключил я, памятуя, как страдает Стетсон после отъезда Вишневской, и добавил. - Очень уж моя супруга хотела посмотреть вашу страну.

Возражений не последовало, правда, по членам нашей небольшой делегации Беспалов обещал посоветоваться 'кое с кем'. И попросил перезвонить на следующий день. Я перезвонил следующей ночью, и услышал, что вопрос решен положительно, и мы можем подавать документы на выезд в советское консульство.

Неделю спустя мы впятером - Данька у меня на руках - спускались с трапа самолёта в аэропорту 'Внуково'. Начало мая в Москве выдалось тёплым, так что заготовленные заранее плащи мы так и не стали одевать.

Нас встречал лично Беспалов, его помощник, явно смахивающий на сотрудника органов, и... скромно стоявшая в сторонке Галина Вишневская. Я сначала было удивился её появлению, мол, откуда узнала о нашем прилёте, но, покосившись на довольно улыбавшегося Саймона, понял, что тут не обошлось без личного звонка.

- Ну иди, обними свою невесту... Или вы пока на этот счёт не говорили?

- Говорили, и она на прошлой неделе получила развод, так что Галина теперь свободная женщина, - ответил, сияющий, словно начищенный самовар, Стетсон, и на полных парах рванул к будущей приме мировой оперной сцены.

Для нас приготовили шестиместный лимузин 'ЗИМ' чёрного цвета, куда втиснулись все, кроме Вишневской, которая, как сообщил мне наобнимавшийся Стетсон, на такси помчалась в Большой на репетицию.

- Кстати, Николай Николаевич, - окликнул я сидевшего спереди Беспалова, - нам бы валюту на рубли поменять.

- Решим, - заговорщицки подмигнул тот.

За каждый доллар по официальному мы получили по четыре рубля, причём больше тысячи долларов поменять не удалось. Зато теперь были теперь карманными деньгами на первое время. Это не считая финансирования проекта с моей стороны, и дорогостоящей техники вкупе с рулонами 'кодаковской' плёнки, плывущими от берегов Калифорнии в сторону Владивостока. Нехилый подарок получался советскому кинематографу, хотя я и надеялся получить только с советского проката даже неплохую прибыль.

Несколько дней ушло на осмотр Москвы, в которой Варя давненько не бывала, а дети так вообще впервые оказались в столице СССР. Саймон же сутками пропадал с Вишневской, и, похоже, дело двигалось к свадьбе.

А накануне отъезда на Украину, где мы собирались искать натуру, в нашем гостиничном номере ровно в 8 утра затрезвонил телефон.

- Мистер Бёрд? - спросил мужской голос на русском.

- Да, я слушаю вас.

- Вас беспокоит Поскрёбышев, Александр Николаевич, личный помощник Иосифа Виссарионовича.

Та-а-ак, нормальный заход, и что это значит?

- Товарищ Сталин приглашает вас сегодня во второй половине дня вместе с женой и детьми посетить его дачу в Кунцево. Автомобиль за вами заедет в 16.30. Просьба в это время находиться в гостинице и никуда не отлучаться.

- Ясно... А что насчёт моего помощника Саймона Стетсона?

- Насчёт него никаких распоряжений не было.

- Ну и ладно, тогда я разрешу ему провести этот день в своё удовольствие.

На 'Ближней даче' мне бывать доводилось только в прежней жизни в качестве посетителя, когда меня туда провели по блату. Планы превратить дачу в дом-музей Сталина не осуществились, и она так и оставалась режимным объектом. Сейчас же, когда Хозяин был ещё жив, нам пришлось миновать несколько постов охраны, причём на последнем обыскали не только меня, но и Варю, даже к детям настороженно присматривались. Наконец правительственный 'ЗиС' остановился у крыльца, где нас встретил начальник личной охраны Вождя товарищ Власик.

Насколько я помнил, в этом 2-этажном с несколькими верандами строении было 7 комнат, а пол застлан паркетом. Насчёт паркета я угадал и, как и в моё посещение в прошлой жизни, на окнах висели короткие шторы, не закрывающие радиатор отопления. Тогда мне рассказали, что Сталин велел делать шторы такими короткими якобы для того, чтобы за ними не могли спрятаться злоумышленники. Сейчас имелась возможность спросить у него об этом лично, но, само собой, такой глупости я совершать не собирался.