Последнего быка лошади увезли с арены, протащив по кругу. Он стал кистью, нарисовавшей алым цветом идеальный круг на песке. Это было его последнее унижение.

Второй выход Игнасио на арену был настолько же впечатляющим, как и первый. Началась карьера El Arrogante. Его заметили страстные любители корриды.

Несколько дней спустя в меню местных ресторанов главным блюдом были рагу из rabo de toro — бычьего хвоста и блюда из восхитительного тушеного мяса этих животных, которые всю свою жизнь провели на зеленых пастбищах. На рынках Гранады продавалось много говядины, ее любила вся семья Рамирес, за исключением Эмилио, который мясо и в рот не брал.

Конча тогда поняла, что она никогда не сможет спокойно смотреть на то, как ее сын выступает на арене, и, сколько бы раз он не выступал, у нее всегда было предчувствие, что ее красивого стройного сына забодают до смерти. Она страдала от этих мыслей. Временами Пабло пытался успокоить ее, приводя статистику, показывающую, что лишь немногие тореро погибли на арене, но он так и не смог прогнать ее страхи.

Спустя несколько месяцев после провозглашения Республики некоторые иллюзии начали рассеиваться.

Разговоры в «Бочке» велись вокруг сплетен о том, что в стане левых произошел раскол, шептались также о том, что социалистическое большинство в республиканском парламенте не может быстро положить конец нищете, как было обещано. Еще до конца 1931 года произошли столкновения между службами безопасности и бунтующими рабочими, которые считали, что их интересы не представлены в парламенте.

Было немало тех, кто ратовал за возвращение власти богатым аристократам, многие противились либерализму, обвиняя его в потакании поведению, с которым тяжело было примириться. В течение нескольких последующих лет они при любой удобной возможности выступали против Республики. Новое правительство вмешалось в дела католической церкви, ограничило религиозные шествия и праздники и тут же утратило свою популярность у консервативного населения. Это рассматривалось как серьезная угроза традиционному укладу жизни. Власть Церкви также пошатнулась с открытием новых школ. Церковь объединилась с землевладельцами и богачами в противостоянии новому режиму, горюя об утрате своей непререкаемой власти.

Даже внутри самого правительства начались разногласия, и ситуацией воспользовались те, кто хотел его свалить. В начале 1933 года в результате беспорядков в провинции Кадис группа анархистов окружила блокпост ополчения в городе Касас Вьехас и провозгласила власть коммунистов-волюнтаристов. Стычка была неизбежна.

— Но неужели эти люди не заодно? — удивлялась Конча. — Я не понимаю. Если все между собой передерутся, мы вернемся назад, к диктатуре!

Она заглядывала Антонио через плечо, читая заголовки свежих газет.

— Это теория, — ответил он. — Но я уверен, что рабочие не чувствуют, что правительство на их стороне. Большинство из них уже год как безработные.

Антонио был прав. Эти голодные «революционеры» были доведены до отчаяния, кое-как перебиваясь подаянием, браконьерством и надеждой на случайные подачки. Сообщение о подорожании хлеба в конце концов побудило их к решительным действиям.

С течением времени положение только ухудшилось. Ополчение и штурмовая бригада подкрепления, прибывшая из Кадиса, подавили мятеж. Они окружили дом шестипалого анархиста, известного под именем Сейсдедос, был отдан приказ сжечь здание. Все анархисты погибли: кто-то сгорел заживо, а тех, кого до этого уже арестовали, хладнокровно расстреляли.

— Это просто бесчеловечно! — высказал свое мнение Игнасио, когда увидел заметку о том, что двенадцать человек погибло. — О чем думает правительство?

Игнасио был не из тех, кто без разговоров становится на сторону крестьян и революционеров, но для таких, как он, не поддерживающих республиканское социалистическое правительство, находившееся у власти, это явилось прекрасной возможностью покритиковать главу правительства Мануэля Азанью. Этот инцидент потряс страну, сторонники правого крыла увидели, что ситуацию можно использовать в собственных интересах, — они тут же обвинили правительство в жестокости.

— Думаю, дни коалиции сочтены, — невинно, но многозначительно сказал Игнасио. Он знал, что подобный тон раздражает его старшего брата.

— Посмотрим, договорились? — ответил Антонио, стараясь не выйти из себя.

Братья часто спорили, а политика стала для них неиссякаемым источником раздора. По мнению Антонио, у Игнасио не было четких политических взглядов, он просто любил беспорядки. Иногда с ним не о чем было и спорить.

Во время выборов в конце 1933 года Антонио отчаянно надеялся на то, что либералы останутся у власти. К его ужасу, большинство получили консерваторы, и теперь все реформы, которые начали проводить левые, оказались под угрозой. Одинокие вспышки злости вылились во взрыв недовольства. Были объявлены забастовки и марши протеста. Возникли как социалистические, так и фашистские молодежные движения — в обоих лагерях в авангарде находились чрезвычайно политизированные молодые люди, ровесники Антонио.

В следующем году ситуация лишь ухудшилась, и в октябре 1934 года левые предприняли безуспешную попытку организовать всеобщую забастовку. Эта попытка провалилась, но вооруженное восстание в Астурии, угледобывающем районе на севере страны, продолжалось две недели и имело далеко идущие последствия. Деревни подвергли бомбардировке, а прибрежные города — артобстрелу.

Центр событий находился далеко от Гранады, но семья Рамирес пристально следила за происходящим.

— Вы только послушайте, — воскликнул Антонио. В его тоне, когда он читал свежую газету, сквозило возмущение. — Они казнили нескольких зачинщиков!

— А чему ты удивляешься? — ответил Игнасио. — Нельзя допускать подобные вещи.

Антонио решил не реагировать на слова брата.

— Так этим левым и надо за то, что они сожгли церкви! — продолжал Игнасио с явным намерением спровоцировать брата.

Иностранные легионеры в Испании, которых попросили вмешаться в ситуацию, не только казнили зачинщиков, но убивали невинных женщин и детей. Огромные территории вокруг главных городов провинции Хихона и Авейро подверглись бомбардировке и были сожжены.

— Мама, посмотри на эти снимки!

— Я знаю, уже видела. Тут и без слов все понятно.

Разрушением зданий дело не кончилось. Теперь люди подвергались жестоким репрессиям. Было арестовано тридцать тысяч рабочих, а пытки в тюрьмах стали обычным явлением. Социалисты молчали.

Атмосфера в стране изменилась. Даже в «Бочке», где Пабло с Кончей делали все возможное, чтобы сохранять нейтралитет и не примыкать ни к одной политической партии, чувствовалось, что между людьми поселилось недоверие. Некоторые посетители открыто поддерживали социалистов, другие явно одобряли консервативное правительство, и временами между ними вспыхивала открытая вражда. В баре произошли неуловимые изменения. Казалось, безмятежные дни Республики сочтены.

Какие бы перемены и политические перевороты не грянули, Кончу заботило лишь то, каких завоеванных привилегий будут лишены простые люди. Больше всего она сожалела об исчезновении всяких свобод для женщин. Впервые за всю историю Испании женщины получили возможность стать государственными служащими и принимать участие в политической жизни страны. Тысячи женщин пошли в университеты, стали заниматься большим спортом и даже корридой.

Конча и ее подруги в шутку называли новые свободы для женщин «раскрепощение и дамское белье» — из-за эффекта, который производила размещаемая теперь в газетах реклама нового нижнего белья. Жившая до замужества в бедной деревне, Конча хотела, чтобы Мерседес узнала лучшую жизнь, она была рада тому, что дочь растет в обществе с равными возможностями. Поскольку теперь женщины стали добиваться высоких, влиятельных постов, Конча надеялась, что Мерседес уготована лучшая доля, чем просто протирать стаканы и аккуратно выстраивать их на стойке бара. Хотя Мерседес, казалась, не думала ни о чем, кроме танца, который ее мать считала детской забавой.