— Я не… я не… я хочу… я не… — Его сознание помутилось, речь стала бессвязной. Через час он впал в беспамятство. В ту же ночь его отправили с поля боя в военный госпиталь.

Врагом в этом сражении был скорее косой мокрый снег, который колол их лица, словно пули. Сырость проникла и в легкие. Многие умерли от холода. Однажды утром они просто не проснулись. Некоторые использовали в качестве анестетика алкоголь — они погружались в такой глубокий сон, что их сердца переставали биться. По крайней мере, на морозе их тела не сразу начали разлагаться.

Кампания продолжалась еще целый месяц следующего года. Поскольку Франсиско находился в госпитале в Мадриде, Антонио обнаружил, что может отвлечься от окружающего ужаса. Франсиско всегда был недоволен и своими, и врагами, а его постоянные протесты лишь усугубляли и без того паршивое настроение.

Антонио выжил в сражении при Арагоне, но совершенно не чувствовал себя героем. Еще до окончания битвы он вместе с остальными солдатами сошелся на улицах Теруэля с фашистами в рукопашной. До настоящего момента он всегда стрелял в воображаемого противника, но теперь встретился с врагом лицом к лицу, разглядел цвет его глаз.

В долю секунду перед последним мгновением, после которого возврата нет, он заколебался. Перед ним стоял костлявый парень, моложе самого Антонио, с волнистыми волосами; их можно было принять за двоюродных братьев. Только цвет его рубашки говорил Антонио, что этот мужчина на стороне националистов. Лишь цвет рубашки велел Антонио лишить жизни этого парня, если он сейчас этого не сделает — распрощается со своей.

Антонио понял, что нет ничего более жестокого, чем вонзить штык в другого человека. Он почувствовал, как вместе с этим парнем умерла и частичка его самого. Он никогда не забудет, как страх на лице противника сменился болью, прежде чем его лицо превратилось в застывшую маску смерти. Эти превращения заняли для Антонио менее полуминуты, а потом он увидел, как перед ним на землю с глухим стуком упал поверженный противник. Это было ужасно.

Застрелив еще несколько человек, Антонио, возвращаясь на базу, вспоминал, насколько велик был элемент случайности. Впервые за все время, проведенное на фронте, он почувствовал себя пешкой в чужой игре. Люди сложили свои жизни по прихоти человека, которого они никогда так и не увидят.

«Перетягивание каната» у Теруэля длилось до февраля, когда националисты отбили город у республиканцев. Завершилась еще одна бессмысленная кампания с огромными человеческими потерями с обеих сторон ради незначительной победы. Антонио старался не думать об этом как о поворотном моменте в военном конфликте, но сражение доказало ужасную вещь — что ресурсы Франко поистине неистощимы.

Антонио, подрастеряв свой оптимизм, на несколько месяцев вернулся в Мадрид и уже не стремился так отчаянно присоединиться к последним сражениям против Франко. Фашисты начали новое наступление у Арагона с целью вклиниться в территорию республиканцев, широкой полосой пролегавшую с севера на юг по средиземноморскому побережью. К середине апреля 1938 года им удалось пробраться к морю, разделив республиканскую территорию на две части. Теперь Каталина на севере была отрезана от центра и юга.

К середине лета Франсиско стало лучше. Подразделение, где они служили с Антонио, вновь было отправлено на защиту столицы. Республиканцы были настроены сражаться до последней капли крови.

Все ожидали, что войска националистов двинутся на север и захватят Барселону, куда минувшей осенью переехал республиканский парламент, но они вместо этого повернули на юг, в Валенсию.

И солдаты, и мирное население на разделенной республиканской территории испытывали крайнюю нужду, и не только в продуктах и медикаментах: угасал боевой дух. Росли паника и страх оказаться в изоляции на разрозненных частях территории — связь между севером и югом с трудом налаживалась. В городах еще оставались люди, с самого начала конфликта тайно поддерживавшие националистов, и эта сеть информаторов лишь ухудшала и без того плохое положение.

Антонио с Франсиско готовились к новому сражению — акту отчаяния со стороны республиканцев. Их целью было воссоединить свои территории.

— Как ты оцениваешь наши шансы? — поинтересовался Франсиско, шнуруя ботинки перед отправкой на новую линию фронта у реки Эбро.

— К чему загадывать? — ответил Антонио. — У нас меньше винтовок и самолетов, поэтому я предпочитаю об этом не думать.

Несмотря на его пессимизм, республиканцы если не оружием, то людскими резервами превосходили силы противника. Республиканцы развернули восьмидесятитысячную армию. Был мобилизованы все мужчины от шестнадцати до сорока лет. Ночью 24 июля тысячи республиканцев пересекли реку Эбро с севера и атаковали фланги националистов.

Неожиданность нападения сыграла республиканцем на руку, но Франко хладнокровно попросил подкрепления. Он видел, что ему представилась возможность истребить армию республиканцев.

Во-первых, он открыл дамбы вверху по реке в Пиренеях. Этого оказалось достаточно, чтобы течением смыло мосты, по которым республиканцы получали провизию и припасы. А после этого Франко начал бомбить эти мосты, уничтожая их с такой же регулярностью, как их восстанавливали. Наряду с людскими ресурсами националисты перебросили огромное количество самолетов, что из-за полного отсутствия поддержки республиканцев с воздуха давало возможность немецким и итальянским самолетам атаковать республиканскую армию.

В первый месяц этой кампании температура поднялась до невиданной отметки — это напомнило солдатам ад у Брунете. Укрыться было негде, но сражение казалось даже более ожесточенным. Несколько недель республиканцев, страдающих от жажды и голода, беспрестанно обстреливали с земли и с воздуха. Запасы немецкой техники, в частности самолетов, были неистощимы, Франко был готов пожертвовать сотнями тысяч солдат, чтобы стереть республиканцев с лица земли.

В жаркий полдень, пытаясь укрыться от фашистов, занявших гребень горы над ними, Франсиско прицельно выстрелил по врагам, которые оказались легкой мишенью.

— Нужно убить еще не одного фашиста, — закричал Антонио.

После того как неделями ожидаешь в любой момент получить пулю, страх стирается, если пуля так и не попадает в тебя. За месяцы противостояния на Эбро вера Франсиско в бессмертие только укрепилась. Антонио полагал, что такова природа несговорчивого характера друга — с ухудшением условий и перспектив становиться все более и более уверенным.

— Мы уже так далеко продвинулись, — с оптимизмом сказал он. — Думаю, больше никто нас отсюда не выбьет.

Справившись со смертельной болезнью, он не хотел умирать.

В твердой земле невозможно было рыть окопы, и их подразделение соорудило временные укрытия из камней и валунов. У них был час редкой передышки между обстрелами, они с удовольствием укрылись в тени стены, которую сами соорудили. Пятеро, устроившись поудобнее, курили.

— Я так думаю, Антонио: Франко вынужден просить помощи у немцев и итальянцев, — усмехнулся Франсиско. — А мы сражаемся с ним своими силами. Только русские немного помогают…

— Но смотри, что с нами происходит, Франсиско… Наши ряды редеют. Мы мрем как мухи.

— Откуда такая уверенность?

— Может, стоит посмотреть правде в глаза? — уныло сказал Антонио.

Во время послеполуденной атаки друзья разделились. С холма посыпался град снарядов — около часа их беспрерывно обстреливали. Укрыться было негде, в пронзительном свисте пуль тонули любые приказы. В редкие моменты тишины слышались предсмертные крики.

Когда оборвалась жизнь Франсиско, он не почувствовал боли. Его буквально стерло с лица земли разорвавшимся неподалеку снарядом. Даже опознавать было нечего. Антонио, находившийся в этот момент метрах в пятидесяти от друга, узнал его по останкам — золотое кольцо, которое Франсиско носил исключительно на среднем пальце, не оставило ни малейших сомнений. Борясь с подступившей тошнотой, Антонио аккуратно снял кольцо с неестественно ледяной изуродованной руки и положил руку возле тела. Закрыв одеялом то, что осталось от Франсиско, он понял, что его глаза остаются сухими. Иногда горе слишком велико для слез.