Спустя несколько часов подруг разбудил настойчивый звон будильника.

— Рота, подъем! — преувеличенно весело прокричала Соня, пытаясь разглядеть на часах, стоящих на прикроватной тумбочке, который час. — Пора вставать!

— Да ведь только восемь часов, — застонала Мэгги.

— Ты забыла перевести свои часы, — ответила Соня. — Уже девять, а занятия начинаются в десять.

Мэгги пряталась под одеяло с головой, пока Соня вставала, принимала душ, вытиралась грубым старым полотенцем. В двадцать минут десятого она уже была одета. Она прибыла в Гранаду с определенной целью.

— Мэгги, вставай, ты же не хочешь, чтобы мы опоздали? — стала увещевать подругу Соня. — Я пойду вниз, выпью чашечку кофе, пока ты будешь одеваться.

Сидя за чашкой остывшего кофе с несвежим круассаном, Соня внимательно изучала карту Гранады, пытаясь найти нужное им место. Школа танцев располагалась неподалеку от гостиницы, но им придется быть очень внимательными, чтобы не пропустить нужный поворот.

Соня, прихлебывая кофе, размышляла над тем, как разворачиваются события. Все началось с фильма. Без этого фильма ни о каких танцах и речи бы не шло. Происходящее с ней походило на настольную игру — Соня не знала, куда приведет ее следующий ход.

Время от времени Джеймс соглашался на выходных сходить в местный кинотеатр, при этом сам он засыпал еще задолго до конца фильма. Кинотеатр в Южном Лондоне решительно отказывался демонстрировать блокбастеры — здесь было достаточно зрителей, желавших смотреть интеллектуальные высокохудожественные фильмы. Однако чаще всего кинотеатр оставался полупустым. Он находился приблизительно в паре километров от их дома, но атмосфера на этом конце Клапам-Коммон[6] была более нервозной: карибские рестораны готовых обедов, палатки, торгующие кебабами, тапас-бары, конкурирующие с китайскими, индийскими и тайскими заведениями, — все это так контрастировало с изысканными ресторанами, расположенными ближе к их дому.

Боковая улочка, куда они вышли после сеанса, чем-то напоминала навязчиво мрачный фильм Педро Альмодовара, который они только что посмотрели. Соня увидела нечто, чего никогда не замечала раньше, — яркую неоновую мигающую вывеску в стиле Лас-Вегаса. «Сальса! Румба!» — кричала она. В полутьме этой улицы вывеска казалась обнадеживающе веселой.

Когда они подошли ближе, стала слышна музыка, а за покрытыми инеем окнами можно было различить силуэты танцоров. Должно быть, они проходили мимо этого здания, когда шли в кино, но даже не взглянули на него. За прошедшие два часа банальный зал в стиле пятидесятых, втиснутый в пространство, куда некогда упал снаряд во время бомбардировки Лондона в 1940–41 годах, ожил.

Проходя мимо, Соня заметила вывеску поменьше:

Вторник — новинки

Пятница — продвинутый уровень

Суббота — все желающие

Изнутри доносился едва слышный, но очень притягательный латиноамериканский мотив. Для Сони даже одного намека на зажигательный ритм оказалось достаточно, но монотонный удаляющийся стук каблуков Джеймса подкрепил ее уверенность в том, что муж даже не заметил этой вывески.

Несколько недель спустя, вернувшись с работы, Соня, как обычно, открыла входную дверь и отбросила в сторону гору бумаг, лежащую за ней. Обилие рекламных буклетов в прихожей раздражало так же, как и снеговая каша на обочинах дорог, — тут валялись листовки с рекламой всевозможных ресторанов, доставляющих еду на дом, объявления о рассылке товаров, каталоги магазинов «Сделай сам», посещать которые она не имела ни малейшего желания, предложения почистить ковры за полцены, объявления об уроках английского, совершенно ей не нужных. Но нашла она и объявление, которое не смогла выбросить в мусорную корзину. С одной стороны была фотография неоновой вывески, которая подмигивала ей несколько недель назад: «Сальса! Румба!». С обратной стороны были указаны дни недели и время занятий, а в самом низу Соня прочитала чем-то подкупившие ее слова: «Учитесь танцевать. Танцуйте, чтобы жить. Живите танцем».

Еще в детстве Соню каждую неделю водили на уроки балета, а потом на чечетку. Уже подростком она перестала ходить на занятия, но всегда танцевала на школьных дискотеках до победного конца. Когда они поженились, Джеймс ясно дал понять, что он не мастер танцевать, поэтому ей редко выпадала подходящая возможность. Теперь оставались лишь нечастые официальные приемы в честь дней рождений или корпоративные вечеринки, которые устраивало руководство банка Джеймса, — с небольшим танцполом и ди-джеем, проигрывающим несколько заунывных хитов 80-х годов. Соню неотвязно преследовала мысль о том, что она могла бы брать уроки танцев в каких-то десяти минутах езды от собственного дома. Возможно, она соберется с духом и когда-нибудь туда зайдет.

И такой день настал даже скорее, чем она ожидала. Случилось это несколько месяцев спустя. Они собирались сходить в кино, и Джеймс позвонил ей на мобильный телефон в тот момент, когда она уже подъезжала к кинотеатру. Джеймс сказал, что задерживается на работе. На противоположной стороне улицы ей озорно подмигивали неоновые огни школы танцев.

Внутри здание выглядело таким же обветшалым, как и снаружи. На потолке облупилась краска, по всему периметру комнаты на уровне пояса виднелись следы от наводнения, будто когда-то здесь было по пояс воды, как в огромной бочке. Вероятно, именно этим и объяснялся навязчивый запах сырости. С потолка свисали шесть лампочек на голых шнурах разной длины, и лишь пара плакатов с изображением празднеств в Испании хоть как-то оживляла интерьер. Но их кричащие краски лишь подчеркивали общую обветшалость помещения. Соня уже была готова повернуть назад, но один из инструкторов заметил ее в дверях. Ее приветливо встретили, Соня пришла как раз к началу занятия.

Вскоре она обнаружила, что подхватила ритм. Еще до конца урока Соня поняла, что простые движения могут превратиться в нечто большее, чем педантичный счет последовательных шагов, — в едва уловимые покачивания бедер. Спустя два часа она, вся разгоряченная, вдохнула прохладный вечерний воздух.

По необъяснимой причине Соня находилась в приподнятом настроении. Музыка наполнила все ее существо. Эмоции перехлестывали через край — лишь такое объяснение она могла для себя подобрать, — и без лишних проволочек она записалась на уроки танцев. С каждой неделей они все больше и больше увлекали Соню. Иногда она едва сдерживала свою кипящую энергию, и еще около часа после окончания занятия танцевальное настроение не покидало ее. Было в танце какое-то очарование. Даже несколько минут на танцполе могли привести ее в состояние, похожее на экстаз.

По вторникам ей нравилось проводить вечера в обществе Хуана Карлоса, коренастого кубинца в начищенных до блеска остроносых танцевальных сапогах. Ей нравились зажигательный ритм, движения танца, нравилось, что музыка уносит ее в солнечные теплые дали.

Когда возникала необходимость, инструктор показывал танцевальную связку в паре со своей миниатюрной женой Марисой, и, пока эти двое танцевали, больше десятка учеников молча и восхищенно взирали на них. Мастерство их шагов и легкость, с которой они двигались, напоминали этой небольшой пестрой аудитории, зачем они приходят сюда каждую неделю. Старший из двух мужчин-учеников, Чарльз, в молодости явно был отличным танцором. Сейчас, в свои семьдесят лет, он двигался легко и свободно, уверенно вел свою партнершу ни разу не сбившись с ритма. Он никогда не замирал на месте, всегда точно выполнял инструкции Хуана Карлоса. Танцуя с ним, Соня замечала, что он тоскует по своей жене, которая, как стало ясно после краткой беседы, умерла три года назад. Чарльз был мужественным, веселым и очень милым.

Второй мужчина, недавно разведенный и немного полноватый, лет сорока, стал заниматься танцами, чтобы знакомиться с женщинами. Несмотря на то что среди учеников женщин было большинство, он уже разочаровался в танцах, поскольку не встретил ни одной единомышленницы. Каждую неделю он приглашал новую женщину выпить по бокалу вина, но одна за другой все ему отказывали. Вероятно, дело было в том, что он сильно потел, даже во время медленных танцев. Женщины с большей радостью танцевали друг с другом, чем с ним — самой безысходностью с крупным, истекающим потом телом.