О чем тут же пожалела. Остальные были погружены в явно невеселый разговор. Бонни нехотя отпустила руку Елены, которая тут же вспорхнула — в буквальном смысле слова — на колени к Стефану и присоединилась к остальным.

— Разумеется, мы все это понимаем, — говорила Мередит. — Даже до того, как у Кэролайн поехала крыша, какие еще, по большому счету, были варианты? Но ведь...

— О каких вариантах речь? — спросила Бонни, усаживаясь на кровать рядом со Стефаном. — Вы о чем?

После долгой паузы Мередит встала, подошла к Бонни и приобняла ее.

Мы говорили, почему Стефану с Еленой надо уезжать из Феллс-Черч, причем как можно дальше.

В первую секунду Бонни не отреагировала никак; умом она понимала, что должна что-то почувствовать, но была слишком сильно потрясена, чтобы разобрать, что именно.

Когда

к ней вернулся дар речи, она, как будто со стороны, услышала собственный голос, который тупо произнес:

—

Уезжать? Почему?

— Ты сама видела, почему. Вчера, — сказала Мередит, темные глаза которой были наполнены болью, а лицо — редкий случай — выражало нестерпимую муку. Но на данный момент Бонни не интересовала никакая мука, кроме ее собственной.

И теперь эта мука накрыла ее, как снежная лавина, и утопила в раскаленном снегу. В обжигающем льду. Каким-то образом ей удалось просопротивляться достаточно долго для того, чтобы сказать:

— Кэролайн ничего не сделает. Она подписала клятву. Она знает, что нарушить ее — особенно после того, как... кое-кто другой тоже ее подписал...

По-видимому, Мередит рассказала Стефану о вороне, потому что он вздохнул и покачал головой, деликатно отстранившись от Елены, которая пыталась заглянуть ему в лицо. Она явно чувствовала, что случилась какая-то беда, но не могла, попять, в чем дело.

— Меньше всего я хотел бы видеть рядом с Кэролайн своего брата, — Стефан нервно откинул темные волосы от глаз, как будто они напоминали ему о том, как они с Дамоном похожи друг на друга. — И не думаю, что угроза Мередит насчет соседок по общежитию поможет. Она слишком глубоко зашла во тьму.

Бонни внутренне содрогнулась.

Во тьму.

Эти слова пробуждали в ней мысли, которые были ей очень не по душе.

— Но подожди... — начал Мэтт, и Бонни поняла, что он испытывает те же чувства, что и она, — он ошеломлен, и его подташнивает, как будто они только что слезли с какой-то дешевой карусели.

— Послушай меня, — сказала Стефан. — Есть и другая причина, по которой нам нельзя здесь оставаться.

— Какая другая причина? — медленно спросил Мэтт.

Бонни была слишком подавлена, чтобы говорить. У нее были свои мысли на этот счет, но они таились где-то в глубинах подсознания. Каждый раз, когда они пытались выползти на поверхность, она запихивала их вглубь.

— По-моему, Бонни уже поняла. — Стефан посмотрел на нее. Она посмотрела на него в ответ затуманившимися от слез глазами. — Феллс-Черч, — мягко и грустно объяснил Стефан, — был основан на пересечении энергетических линий. Линии грубой Силы в земле, помните? Кто-нибудь знает, участвовали ли Смоллвуды в выборе места для города?

Никто не знал. В старом дневнике Онории Фелл ничего не говорилось о том, чтобы семейство оборотней выбирало место расположения города.

— Что ж, если это случайность, то крайне неприятная. Город — или, лучше сказать, городское кладбище — был основан именно на том месте, где сходится множество энергетических линий. Из-за этого город и стал маяком для сверхъестественных существ, злых... или не совсем злых, — тут он сконфузился, и Бонни поняла, что он имеет в виду себя. — Меня сюда что-то притянуло. Других вампиров, как вы знаете, тоже. И каждый раз, когда здесь появляется новое существо, обладающее Силой, маяк начинает светить еще сильнее. Ярче. Привлекательнее для других существ, обладающих Силой. Получается дурной замкнутый круг

.

И рано или поздно кто-нибудь из них захочет познакомиться с Еленой, — закончила. Мередит. — Не забывай, Бонни, мы говорим о таких, как Стефан, только не таких благородных. И если они ее увидят...

От этой мысли Бонни едва не разрыдалась. У нее перед глазами возникли трепещущие белые перья, каждое из которых, медленно кружась, падало на землю.

— Но ведь... когда она только очнулась, она не была такой, — сказал Мэтт медленно и упрямо. — Она разговаривала. Она обладала разумом. И она

не летала.

— Разговаривает она или нет, летает или ходит — все равно у нее есть Сила, — сказал Стефан. — Этого хватит для того, чтобы обычный вампир спятил. Спятил настолько, чтобы ему захотелось причинить ей вред, лишь бы заполучит эту Силу. А она не может никого убить или причинить вред. По крайней мере, я не могу себе этого представить. И у меня одна надежда, — сказал он, и его лицо потемнело, — отвезти ее куда-нибудь, где она будет... под защитой.

— Но ее нельзя увозить, — сказала Бонни и услышала, что в ее голосе, против ее воли, зазвучали умоляющие нотки. — Разве Мередит не сказала тебе, о чем говорила я? Она должна очнуться. И мы с Мередит в этот момент должны оказаться рядом.

Потому что потом нас с ней уже не будет.

Неожиданно все встало на свои места. И хотя эта мысль была не такой уж и страшной по сравнению с мыслью о том, что их вообще нигде не будет, хорошего в ней тоже было мало.

— Я не собирался ее увозить, пока она не научится хотя бы ходить, — сказал Стефан и, к удивлению Бонни, коротким движением приобнял ее за плечи. Обнял так же, как это делала Мередит, — как сестру, но только объятие было крепче и короче. — И ты даже не представляешь себе, как я рад, что ей предстоит пробудиться. И что вы окажетесь рядом, чтобы ей помочь.

— Но...

«Но в Феллс-Черч время от времени будут появляться разные страшилища, — подумала Бонни. — А ты уедешь, и не будет никого, кто бы нас защитил».

Она подняла глаза и по выражению лица Мередит поняла, что та знает, о чем она думает.

— Вот что я скажу, — произнесла Мередит с самой осторожной и сдержанной своей интонацией. — Стефан и Елена уже отработали свое по части подвигов на благо этого города.

О да. Против

этого

возразить было нечего. Да и спорить со Стефаном, похоже, тоже было бессмысленно. Он уже принял решение.

И все равно они проговорили до темноты — обсуждали всевозможные варианты и сценарии и обдумывали пророчество Бонни. К окончательному выводу так и не пришли, но по крайней мере проработали несколько возможных планов. Бонни настаивала на том, чтобы у них была возможность связаться со Стефаном, и уже была готова потребовать его кровь и волосы, если понадобится совершить заклятие вызова, но тот деликатно напомнил ей, что сейчас в их распоряжении есть мобильные телефоны.

Наконец пришло время уезжать. Люди проголодались — и Бонни предположила, что и Стефан тоже. Когда он сидел с Еленой на коленях, он выглядел очень бледным.

Когда они стояли наверху у лестницы и прощались, Бонни старательно напоминала себе обещание Стефа

на, что Е

лена будет здесь, чтобы Бонни и Мередит могли ей помочь. Он ни за что не увезет ее, не предупредив их.

Но

ведь они

еще не прощаются.

А

почему тогда всем казалось, что прощаются?

9

Когда Мэтт, Мередит и Бонни уехали, Стефан остался наедине с Еленой, целомудренно одетой в ночную рубашку, которую принесла Бонни. Темнота за окном успокаивала его уставшие глаза — уставшие не от дневного света, а от того, что ему пришлось сообщать добрым друзьям плохие новости. Но еще тяжелее, чем больные глаза, было мучительное ощущение проголодавшегося вампира. «Ничего, эту проблему мы скоро решим», — сказал себе Стефан. Когда Елена засыпала, он уходил в лес и находил белохвостого оленя. Никто не умеет выслеживать дичь лучше вампиров; никто не мог сравниться со Стефаном в охоте. И хотя для того, чтобы утолить его голод, нужно было несколько оленей, ни один из них не был серьезно ранен.

Но у Елены были другие планы. Спать ей не хотелось, а наедине с ним ей никогда не было скучно. Когда вдалеке затих шум машины, на которой приезжали их гости, она сделала то же, что делала всякий раз, когда на нее нападало такое настроение. Она подлетела к нему по воздуху и приподняла его голову. Ее глаза были закрыты, а рот полуоткрыт. Она ждала.