— Я нижу, что ты уловил суть, но так у тебя ниче

го не

получится, — сухо сказал Дамон, и в ту же секунду все тело Стефана, все его внутренности запылали как в огне. Это Дамон яростно ударил его хлыстом собственной Силы.

Какой бы сильной ни была боль, Стефан не должен бы

л

терять хладнокровие и здравый смысл. Поддаваться импульсам нельзя, надо думать. Он незаметно повер

нул

голову к двери общежития. Только бы Елена не вышла...

Но думать было трудно, потому что Дамон продолжал его хлестать. Он часто и тяжело дышал.

— Вот так, — сказал он. — Мы, вампиры,

берем

—

вот что тебе надо усвоить.

— Дамон, мы должны заботиться друг о друге. Мы дали слово...

—

Вот-вот. Сейчас я

о тебе, позабочусь.

Дамон укусил его.

Дамон стал пить его кровь.

От этого было еще больнее, чем от ударов Силы, и Стефан решил, что лучше не дергаться. Острые, как бритвы, зубы, вонзившиеся в сонную артерию, сами по себе не могли бы причинить такую боль, но Дамон, схватив Стефана за волосы, специально повернул его голову под таким углом, чтобы ему было как можно больнее.

И тут Стефану стало больно по-настоящему. Когда у тебя отбирают кровь против воли, а ты сопротивляешься, это невыносимо. Люди, описывавшие это ощущение, сравнивали его с чувством, будто из твоего живого тела вырывают душу. Они были согласны на все, лишь бы избежать этой муки. Стефан понимал: это одно из самых страшных

физических

мучений, которые ему приходилось переносить. Слезы выступили у него на глазах и поползли по вискам и темным волосам.

Но для вампира тут было и кое-что похуже — унижение от того, что другой вампир использует тебя как человеческое существо, как

мясо.

В ушах Стефана отдавался стук сердца, когда он извивался под парой острых ножей — клыков Дамона — и пытался пережить унижение от того, что его

используют.

Хорошо хоть, что Елена послушалась и осталась в комнате.

У него уже мелькнула мысль — что, если Дамон действительно спятил и хочет его убить, — как вдруг он полетел на землю от сильного толчка. Это Дамон отшвырнул его. Стефан упал на землю лицом, перевернулся на спину и увидел, что Дамон снова стоит над ним. Стефан зажал пальцами рану на шее.

— А теперь, — холодно сказал Дамон, — ты сходишь наверх и принесешь мне мою куртку.

Стефан медленно поднялся. Он понимал, что сейчас Дамон вне себя от счастья, — он радуется, что Стефан унижен, что его аккуратная одежда помялась, и к ней прилипли травинки и грязь со скудных клумб миссис Флауэрс. Стефан кое-как отряхнулся одной рукой — вторую он по-прежнему прижимал к шее.

— Какой ты стал послушный, — заметил Дамон, подходя к «феррари» и облизывая губы и десны. Его глаза сузились от наслаждения. — Не огрызаешься? Вообще ни слова не сказал? Пожалуй, стоит почаще давать тебе такие уроки.

Стефан с

трудом

передвигал ноги. «Что ж, все

прошло

неплохо, насколько это было возможно», — подумал он, поворачиваясь к общежитию. И остолбенел.

Из единственного окна, не закрытого ставнями, выгнулась Елена. В руках у нее была куртка Дамона. Лицо Елены было очень серьезным — судя по всему, она все видела.

Стефан был потрясен, но Дамон, похоже, — еще больше.

Елена покрутила куртку Дамона на пальце и бросила ее вниз. Куртка упала к ногам Стефана.

К изумлению Стефана, Дамон побледнел. Он поднял куртку, и лицо у него было таким, словно ему было мучительно до нее дотрагиваться. Все это время он не сводил глаз с Елены. Потом сел в машину.

— Счастливо, Дамон. Не могу сказать, что это была приятная...

Не говоря ни слова, Дамон включил зажигание. Он был похож на дрянного мальчишку, которого только что выпороли.

— Оставь меня в покое, — скучным хриплым голосом сказал он.

И уехал, оставив после себя тучу пыли и песка.

Когда Стефан закрыл за собой дверь в комнату, взгляд Елены вовсе не был безмятежным. Ее глаза светились таким светом, что Стефан чуть не застыл в дверном проеме.

Он

сделал больно

тебе.

— Он делает больно всем. И ни на что другое он, кажется, не способен. Но сегодня в нем было что-то странное. Не понимаю, что. Впрочем, сейчас мне наплевать. Ты понимаешь, что научилась строить предложения?!

 Он...

Елена помедлила. Впервые с того момента, как на той поляне, воскреснув, она открыла глаза, ее лоб прорезали морщинки тревоги. Она не могла составить картинку. Она не знала нужных слов.

У него внутри что-то есть. Что-то внутри него растет. Как... холодный огонь, черный свет,

— выговорила она на конец. —

Но он спрятан. Огонь, который жжет изнутри наружу.

Стефан попытался понять, слыхал ли он о чем-нибудь подобном, но в голову ничего не пришло. Ему все еще было стыдно за сцену, которую наблюдала Елена.

— Я

знаю одно: в его жилах течет моя кровь. И кровь половины девушек этого города.

Елена закрыла глаза и медленно покачала головой. Потом, словно решив сменить тему, она похлопала рукой по кровати.

Подойди,

— властно приказала она, взглянув на него снизу вверх. Золотой свет в ее глазах был ослепительным. —

Позволь мне снять... эту боль.

Стефан замешкался, и она протянула к нему руки. Стефан понимал, что не должен идти в ее объятия, но ему и правда было больно — особенно болело самолюбие.

Он подошел к ней, наклонился и поцеловал ее волосы.

3

В тот же день некоторое время спустя Кэролайн сидела с Мэттом Ханикаттом, Мередит Сулез и Бонни Маккалог, и все вместе слушали, как Бонни разговари

вает

по мобильному телефону со Стефаном.

— Лучше непоздним вечером, — говорил Стефан. — После обеда она ложится спать, да и вообще, через пару часов спадет жара. Я сказал Елене, что вы придете, и ей не терпится вас повидать. Только запомните две вещи. Первое: после ее возвращения прошло всего семь дней, и она еще не до конца... пришла в себя. Я думаю, некоторые симптомы, которые сейчас у нее есть, через пару дней пройдут, но вы все-таки постарайтесь ничему не удивляться. Второе — о том, что вы здесь увидите, никому ни слова. Никому.

— Стефан Сальваторе! — Бонни была возмущена до глубины души. — Мы столько пережили вместе, и теперь ты утверждаешь, что мы трепло.

— Я не утверждал этого, — отозвался мягкий голос Стефана, но Бонни не унималась.

— Мы сталкивались с буйными вампиршами, с призраками города, с оборотнями, с Древними, с потайны

ми склепами, серийными убийствами...

с Дамоном —

и хоть раз кому-нибудь разболтали?

— Извини, — сказал Стефан. — Я просто хотел сказать, что, если узнает хоть одна живая душа, Елена уже не будет в безопасности. Информация сразу же попадет в газеты.

Погибшая девушка воскресла.

И что нам делать

тогда?

— Я тебя поняла, — коротко сказала Мередит, наклонившись вперед, чтобы Стефан мог ее видеть. — Не беспокойся. Каждый из нас даст клятву, что не скажет

ничего

и

никому

, — на секунду ее темные глаза сверкнули на Кэролайн.

— Обстоятельства

вынуждают

меня задать вам один вопрос, — Стефану пришлось вспомнить все приобретенные в эпоху Возрождения навыки дипломатии и куртуазности, тем более что из четырех его собеседников три были представительницами прекрасного пола. — Имеются ли в вашем распоряжении средства сделать эту клятву действенной?

— Думаю, имеются, — вежливо ответила Мередит, на этот раз глядя Кэролайн прямо в глаза. Кэролайн вспыхнула, и ее бронзовые щеки и шея стали пунцовыми. — Мы примем необходимые меры предосторожности, после чего появимся у вас непоздним вечером.

Бонни, державшая в руках телефон, спросила:

— Кто-нибудь хочет еще что-нибудь сказать?

Большую часть разговора Мэтт не проронил ни слова. Теперь он вздернул голову, разметав копну светлых волос. Потом, словно не в силах больше сдерживаться, выпалил:

— А с Еленой-то нам можно поговорить? Хотя бы поздороваться? Просто уже... целая неделя прошла.