— А что, если с планом знаком кто-то еще, то есть мои сообщники?

— Они будут держать язык за зубами, чтобы не предстать дураками. Не существует ровно никаких улик, позволяющих связать тебя, Девятый Сектор или планету Тиман с твоим планом; нет вообще никаких доказательств существования плана. Вся коммерческая информация подвергнута... правке.

— А если я сообщу о ваших намерениях вашим правительствам? Разве они не отзовут ваши полномочия и не прикажут вернуться отряду, высланному вами к Тиману?

Рафики устало протерла глаза.

— Штурмовой отряд достигнет Тимана и испепелит его задолго до того, как до него долетит приказ, отменяющий атаку. — Посол откинулась в кресле. — Между прочим, НАШ приказ об отмене атаки тоже не долетит до отряда вовремя, если мы не отдадим его незамедлительно.

Хиссиед-до' Тиман сел прямо. В каюту вошли два охранника-тимана. Один из них сказал:

— Ваше превосходительство, некто по имени Мицак сообщил, что вы желаете иметь нас свидетелями чего-то.

— Да. Стойте здесь и молчите. Вы там! Вы будете объявлены изменниками своих народов. Предатели!

Не получив ответа, тиман отключил связь и погасил экран. Не отрывая взгляда от безжизненного экрана, он обратился к охранникам:

— Вы сообщите о том, что сейчас увидите, миссиям Соединенных Штатов Земли и Палаты драков.

— Будет исполнено.

— А женщине по имени Джоанн Никол передайте, что игра еще не сыграна. Вам все понятно?

— Да, ваше превосходительство.

Тиман еще раз взглянул на капсулу, сунул ее себе в рот и раздавил жвалами.

«Всем им придется хранить гробовое молчание, — думал он, пока перед его глазами постепенно угасал свет жизни. — Хватит ли у них силы воли?..»

«Тремстам одиннадцати джетахам Талман-коваха, Помаву, планета Драко.

Могу довести до сведения высокочтимых джетахов вышеизложенное, ибо тайна соблюдалась достаточно долго — до тех пор, пока ее разглашение не перестало представлять опасность. Однако молчание потребовало цены, предсказанной Айданом. Тиман был прав, сказав, что игра еще не была сыграна.

После возвращения на Драко джетах Индева Бежуда был подвергнут осуждению и изгнан из Палаты драков. Удалившись в свое имение опозоренным, Индева год спустя наложил на себя руки.

Джетахи Талман-коваха потребовали отставки Торы Соама с должности овьетаха. Тора Соам и его первенец Тора Кия поселились в имении Тора, чтобы воспитывать ребенка Кия, Тору Бое. Через три года Тора Соам был убит сторонником амадинского Маведаха.

Тора Кия улетел с ребенком на планету Лита и назвался там другим именем. Ребенка он определил в Талман-ковах на Лите, а сам давал уроки игры на тидне. Через четыре года после завершения его ребенком учебы в Талман-ковахе Тора Кия умер. Тора Бое является в настоящий момент джетахом Талман-коваха в Помаву; вам он известен под именем Хадсис Жия. Данное письмо возвращает Торе Бое его подлинное законное имя.

Ана Рафики возвратилась на Землю, где была уволена с дипломатической службы Соединенных Штатов. За год жизни на Земле она дважды едва не стала жертвой покушений, предпринимавшихся сторонниками Фронта Амадина; покинув родную планету, она исчезла из виду.

Джоанн Никол возвратилась на Землю, была отдана под трибунал за содействие противнику, признана виновной, уволена из вооруженных сил и приговорена к пятнадцатилетнему заключению. По прошествии трех лет она была помилована и выпущена на свободу. Начался поиск ребенка, от которого она отказалась при его рождении. Ведя поиск, Джоанн Никол параллельно основала земной Талман-ковах.

Леонид Мицак, заменив верой талму, прокладыванию которой он в свое время содействовал, отправился на Амадин в попытке способствовать примирению между Фронтом и Маведахом, но уже через два дня был там казнен. С тех пор минуло тридцать лет, а войне на Амадине не видно конца.

Через двадцать лет после гибели Мицака Палата драков вступила в Федерацию Девятого Сектора. Год спустя Соединенные Штаты Земли, покончив с внутренним сопротивлением вступлению, тоже присоединили все свои планеты к Девятому Сектору.

Именно тогда, незадолго до своей кончины, Джоанн Никол рассказала мне историю, которую я и представила вашему вниманию. Я вручаю ее Талман-коваху на правах «Кода Нусинда», восемнадцатой книги Талмана. Я поступаю так, будучи овьетахом земного Талман-коваха Тессией Льюис, дочерью Маллика и Джоанн Никол».

Истинная правда и сокровенный смысл не достигаются согласием. Если кто-то один понимает смысл, смысл уже понят. Если кто-то один видит истину, истина уже на виду.

Предание об Атаву, Кода Сишада, Талман

Миати Ки прячется чуть повыше нас, среди валунов на краю сухого речного русла. Я вижу только его правый сапог и верх его энергоблока. Солнце раскалено, жар, источаемый песком и камнями пустыни, опаляет мне лицо и мешает дышать. Только невыносимая влажность напоминает о том, что прежде в этих местах росли непроходимые джунгли. Теперь здесь не осталось ни птиц, ни цветов, ни деревьев. Все уязвимые красоты, когда-то произраставшие на этой земле и парившие над ней, исчезли в этой части Шорды несчетные поколения назад. Остались одни больно жалящие зеленые мухи — они-то переживут нас всех.

Пина доедает свою порцию доставшихся нам чужих пайков. Приступая к еде, он пошутил:

— Мы едим в обеденную трапезу плоды иррведена, за которые сражался Маведах.

Я засмеялся вместе со всеми при этом отголоске застольных церемоний, напомнившем о временах, когда еще бывали полноценные трапезы, столы, пристойная пища. Все это осталось в далеком прошлом, когда мы еще не появились на свет. Когда я был совсем мал, еще до смерти моего родителя, Язи Аво повторял церемониальные формулы за едой — когда было что есть. Да, я смеялся шутке Пины, хотя мне хотелось плакать.

Я подношу к уху маленький приемник, который всегда ношу в кармане. Экран разбит, но радио работает. Станция Маведах на возвышенности Мижии все еще ведет трансляцию, а это значит, что на востоке вторжение Фронта на Шорду развивается не слишком успешно. Музыка — это бойкая кипучая смесь человеческих и дракских народных мелодий, именуемая нами «зидидрак», а людьми — «манчо». Запись еще довоенная. Я ищу в эфире передвижные станции Фронта Амадина, но ничего не нахожу. Иногда удается поймать станцию «Черного Октября», но сегодня она не ловится. Не слышно ничего, что подтверждало бы слухи об очередной попытке заключить перемирие. Но даже если бы перемирие было заключено, прошли бы считанные дни — и «Роза», «Черный Октябрь» или еще какое-нибудь неконтролируемое крыло Фронта нарушило бы его, снова ввергнув нас в войну. Но даже один день без смертей — уже хорошо, а несколько — и того лучше.

Ки машет рукой, подавая нам сигналы. Первый знак — один палец вниз, второй — все три пальца вместе, потом сжатый кулак. Чаки Анта вернулся.

В бункере произошел взрыв. Все мы его слышали, все видели дым и облако пыли над озером. Кват Юники рассказал перед смертью, что произошло. Из бункера вышел с поднятыми руками человек, и Чаки Анта согласился взять его вплен. У человека были сжаты кулаки. «Я увидел провод, — рассказывал Чаки, — и приказал человеку разжать кулаки, прежде чем он подойдет ближе. Я обращался к нему по-английски. Когда я повторил приказание, он разжал кулаки — и прогремел взрыв...»

Ходячая бомба с ручным взрывателем — вполне человеческий способ убийства. Юники решил, что Чаки Анта погиб, но тот вернулся. Я с облегчением выключаю приемник. Анта — старый вояка, участник многих рейдов и боев. Меня греет мысль, что не всем нам суждено погибнуть в этой мясорубке. Но облегчение смешано со страхом: возвращение Анты — всегда сигнал к возобновлению убийств, смерти. Смерть сопутствует Анте, они неразлучны. Потому, наверное, он и неуязвим.