— Давай я выеду на трассу, а ты сядешь там. А я покажу, куда ехать.

— Хорошо!

Молодой голландец сгорал от нетерпения. Покататься на таком автомобиле у себя дома ему вряд ли представилась бы возможность.

— Вот здесь сворачивай с дороги, — Подсказал Руслан полчаса спустя. Виллем уже приспособился к вездеходу, медленному и не очень устойчивому, но, как и все старые машины, дававшему ощущение, что управляешь именно ты. Здесь не было никаких электронных систем, помогающих водителю. Здесь был только сам водитель, здесь можно было почувствовать себя водителем. Это ощущение было почти неведомо современному европейцу.

— Полный привод нужно включать?

— Нет, здесь не настолько плохая дорога. Некоторые даже на легковых заезжают.

Чувствовалось, что у Виллема совсем нет опыта езды по грунту (да и откуда бы?), тем не менее, он довольно уверенно преодолел почти километр лесной дороги. Наконец, «Газик» выехал на просторную поляну.

— Давай вон туда, станем с краю. Подальше от всех этих компаний…

Несколько деревянных столиков в разных уголках уже были заняты, возле некоторых из них стояли машины. Взрослые раскладывали на столах еду, некоторые расставляли бутылки. Дети бегали и кричали. Виллем припарковался подальше от всего этого.

— Поставь машину на передачу, — Подсказал Руслан. — Ручной тормоз тут не лучший, а я не хочу потом вылавливать её из озера. Оно вон там, внизу, за деревьями. А теперь выгружаемся.

Кроме металлического мангала с прикручивающимися ножками, из «Газика» извлекли складные стол и пару стульев.

— Тут можно даже купаться, — Подсказал Руслан. — Хорошее место. Только общественный туалет сделан… по-советски.

— Я уже знаю, как это. — Виллем усмехнулся.

— Ну вот. А вообще, теперь ты видишь, что у нас так отдыхать — принято.

Они держались на равных. Несмотря на то, что в рабочих отношениях во время практики Виллем стал фактически помощником Руслана, и был почти вдвое моложе, он всё-таки был наследником изрядной доли акций и прямым потомком одного из основателей. Руслан же — хотя и тоже акционером и автором патента, в обмен на который и получил акции, всё же вице-президентом дочерней компании.

О компании, разумеется, в основном и говорили. Даже на отдыхе мысли у обоих не отрывались от бизнеса. Виллема интересовало будущее, а Руслан вдруг заинтересовался историей.

— Я очень доволен, что приехал именно сюда! — Говорил голландец. Шашлыки были уже готовы. — О, очень вкусно! Вы здесь — ведёте за собой всех. Вы творите прогресс. Если даже корейцы вынуждены ездить сюда на переговоры — это что-то значит!

— Да. Корейцы заключат с нами договор, никуда не денутся, и их компания получит мощное преимущество перед конкурентами. Они настаивают на эксклюзиве в области транспорта. Мы согласны, за одним исключением, но хотим получить соответствующую выгоду. И сами назначаем цену. — Корейцы хотели в течение нескольких лет выйти на производства миллиона электромобилей в год. Если они будут оснащены панелями «Зеерат», то будут иметь огромные преимущества перед конкурентами. Прибыль голландской компании, — панели, конечно, будут производиться на её заводах по всему миру, — только от этой сделки будет исчисляться сотнями миллионов в год. А оставалось ещё их применением в строительстве и других сферах. Если сработает, выгодно будет всем, но прежде всего Руслану: акции, на которые он фактически обменял свой патент («живых» денег он получил сравнительно немного), подскочат в стоимости в разы. Впрочем, продавать их он не собирался. Виллем был воодушевлён ещё и потому, что его родители тоже были акционерами, и выгоду своей семьи он понимал не хуже Руслана.

— Клаус с Йоханом были бы довольны! — Сказал он.

— Клаусу повезло больше всех, — Заметил Руслан. — Вместо возвращения в Советский Союз он остался в Европе. Где-то встретил свою любовь… Как она оказалась в Германии, кстати?

— Она сначала оказалась в концлагере. Потом её оттуда освободили американцы и англичане. И вот до того, как вернуться в Голландию, она и встретила Клауса. Они прожили вместе до его смерти, и, говорят, хорошо. Хотя вообще-то любовью там и не пахло сначала… Но потом… Как это говорят по-русски: «Стерпится-слюбится», правильно?

— Правильно. А почему там любовью не пахло? — Удивился Руслан. — Я думал, там романтическая история…

— Я тоже так думал, пока не прочитал её письма. Они у нас хранятся в семье. Она писала родственнице… Сейчас переведу, писала, конечно, на голландском… «Я думала, как выбраться из Германии и оказаться дома. Когда ко мне однажды подошёл Клаус. «А ведь если про тебя узнают, что подумают у тебя дома?» — Сказал он по-немецки. «То, что ты в лагере стала любовницей штурмбанфюрера Гатте, может быть, ещё и простят. Это чтобы выжить. Но если узнают, что из-за тебя расстреляли четырёх человек, двое из которых из твоей страны? Тебе дома точно несдобровать.» «Вы угрожаете мне?» — Спросила я. «Я даю возможность сделать выбор. Мне нельзя возвращаться в Россию. Чтобы меня не отправили обратно, я должен жениться. На тебе. Возьму твою фамилию и уедем в твою Голландию. Ты не пожалеешь и потом. Я держу слово.» «Сколько у меня есть времени, чтобы подумать?» «У тебя его нет. Ты отвечаешь мне прямо сейчас. Если меня возвращают, я перед этим даю показания на тебя. Ты знаешь, чем это кончится.» Я согласилась, а он сказал: «Тогда займёмся сегодня тем, в чём все завидовали этому Гатте»…» Вот такая история была на самом деле.

— Да, это было жестокое время. Тогда многим приходилось делать выбор — и расплачиваться за последствия. Впрочем, сейчас тоже…

— Да, но я не могу осуждать прабабушку, — её звали Анна. В конце концов, если бы она не выжила, меня тоже не было бы… — Задумчиво сказал Виллем.

— Не нам осуждать людей, которые жили тогда, — Согласился Руслан. — Нам нужно бывает делать выбор сейчас. И мы должны знать историю, чтобы понимать, к чему приводит тот или иной выбор. Но я даже не думал, что у нашей компании такая история… А второй основатель, де Рат, хотя бы он без «второго дна»?

— Нет, с Йоханом всё в порядке! — Рассмеялся Виллем. — Его семья известна в Амстердаме несколько сотен лет. До седьмого колена. Да, мы в семье и в компании так и привыкли их называть — Клаус и Йохан. Конечно, их давно нет в живых…

— У нас просто нет таких старых компаний. — Руслан задумчиво покачал головой. — Как ты знаешь, во времена Советского Союза заниматься частным бизнесом было нельзя, это считалось преступлением.

— Я читал об этом. Но я не представляю, как народ целой огромной страны мог так жить, — Признался голландец.

— Лучше тебе и не представлять. Да это и не представишь, если не пережил сам. В цифрах и картинках это кажется привлекательным. Потому в Европе и не только до сих пор так много левых. Они это на себе не испытали, иначе так жить точно не захотели бы.

— Я понимаю… — Виллем пожал плечами. — В любом случае, наша компания ещё не старая. Старыми у нас считаются те, что существуют века с восемнадцатого. — Он рассмеялся. — Правда, электрических компаний тогда не было… Это вот такой автомобиль считается старым! Но именно поэтому ездить на нём действительно классно.

Руслан машинально ответил в истории несколько мелких несоответствий. Но, в конце концов, всё это было семьдесят с лишним лет назад. Тут с происходящим прямо сейчас попробуй разберись! Он вспомнил произошедшее с Юлей. Нужно будет поторопить Олега с информацией. А тут — семьдесят с лишним лет… Кто-то что-то забыл, кто-то что-то не так понял или перевёл, да и после поражения Германии там наверняка царил тот ещё бардак.

Виллем, который отличался способностью очень чётко мыслить, — в этом Руслан уже убедился, — на отдыхе явно расслабился, даже трезвый. Мысли у него перескакивали с одного на другое. Сейчас он задал вопрос по «супердому», как он его называл. И Руслан мысленно отложил историю «Зеерат Электрик» в сторону.

А Яна Лесневич работала.

Накануне она уже побывала в пресс-службе киевской полиции, но там к её истории, — она сказала, что хочет написать о завладении квартирами по чужим документам, — отнеслись без энтузиазма. Особенно, когда она сказала, что речь идёт о событиях двадцатилетней давности. Полиция может что-то расследовать только в рамках уголовного производства, объяснили ей. Было уголовное дело тогда? Нет? Ничего не раскрылось? Заявление никто не подавал, потому что было некому? Значит, и информации ни у кого нет. А сейчас дело никто не откроет. И сроки давности давно истекли, и доказать ничего нельзя. Яна чувствовала, что помогать ей, журналистке из России, тут никто не хочет, а брать на себя бесперспективную работу — тем более. Открывать украинским полицейским все карты Яна, разумеется, не стала.