Так мало того — когда нашлась все-таки лестница, оказалось, что каждая площадка со всех сторон огорожена запертыми решетками.

Тут уже в ход пошли ручные гранаты. Единственным, кто не боялся иметь с ними дело, был опять же Громозека, и он постарался на славу. Грохот стоял такой, что казалось — сейчас рухнет вся лестница.

А когда все стихло и осела пыль, сверху послышался голос, который, задыхаясь в кашле, умолял по-целински:

— Не стреляйте! Я сдаюсь, не стреляйте.

«Стрелять» по-целински звучало очень похоже на «стирать», и легионеры грешным делом подумали, что неизвестный просит не стирать его с лица земли. Но Иванов понял все правильно и, укрывшись под лестницей, крикнул в ответ:

— Выходить с поднятыми руками! Оружие выбрасывать.

Неизвестный швырнул через ограждение лестницы револьвер и спустился к площадке с поднятыми руками. Но сдаться так просо ему не удалось. Гранатами разнесло только одну решетку, но была еще и вторая.

Когда взорвали и ее, сдавшийся очень радовался, потому что укрыться на верхней площадке ему было негде, там тоже не пускала решетка, и то, что ни один осколок до него не долетел, казалось настоящим чудом.

А пока Громозека возился с решетками, закрывавшими тамбур, который вел в коридор первого этажа, Иванов внизу под лестницей допрашивал пленного.

В ответ на вопрос: «Кто такой?» — пленный промямлил: «Я тут работаю», — но танкист, осрамившийся в подвале, обыскивая его в поисках оружия, вынул заодно и документы из кармана. А в служебном удостоверении было черным по белому написано: «испалнила пригавора?», — что Игорь почти без затруднений перевел совершенно правильно.

— Ага! Исполнитель приговоров. Ты-то мне и нужен. Расстреливаем, значит, помаленьку?

В этой компании врагов в тигровых комбинезонах Игорь один выглядел по-человечески, потому что был без шлема. Поэтому, заполошенно покосившись на его спутников — по виду чистых монстров, наводящих ужас, Гарбенка придвинулся поближе к Игорю и заговорил сбивчивой скороговоркой:

— Лицо мариман, только не убивайте. Все скажу.

— Ладно. Говори, где твое рабочее место. Расстрельная камера где?

— Там. Я покажу. У меня только от решетки ключей нет. А от камеры есть. Я все покажу.

— Там есть кто-нибудь?

— Есть. А как же. Есть. Если только кто после меня не пришел… Меня-то вот тут закрыли. Ключей от решетки у меня нет.

— А из персонала там кто-нибудь есть? Солдаты или еще кто…

— Вертухаи-то. Не, никого нету. Часовой разве что. Но часовые не тут, они там, дальше, — и он неопределенно махнул рукой.

Тут сверху грохнуло и Громозека крикнул:

— Можно идти.

— Ну пошли, — ответил Игорь.

Громозека по-спецназовски, в полуприседе, выскочил в коридор и пустил длинную очередь перед собой.

— Что там? — насторожился Игорь.

— Ничего, пусто, — ответил громила.

— А чего палишь? Боеприпасы лишние?

Сказав так, он вытолкнул вперед исполнителя приговоров и, как бы между делом, спросил у него:

— Интересно, ты смертниц сначала раздеваешь, а потом стреляешь, или наоборот? Может, ты у нас некрофил?

Слово «некрофил» Гарбенка не понял, но поспешил заверить:

— Нет-нет. Сначала раздеваем, а потом уж…

— Работа, значит, такая?

— Ага, — с радостью ухватился палач. — Работа такая.

— И как — это у тебя призвание или жизненная необходимость? — поинтересовался Игорь, но ответа не получил, потому что они уже пришли.

— Открывай, — приказал Игорь, и Громозека без напоминаний встал рядом, взяв наизготовку свой «джекпот» — на случай, если там засада.

А танкистам пришлось жестами указывать, куда им встать — по обе стороны двери, чтобы контролировать весь коридор.

Первым в предбанник ввалился Гарбенка, но смертницы не успели на него налюбоваться, как следом появился Громозека, повергнув всех в окончательный ужас.

Они с Гарбенкой были друг другу под стать — здоровые, мускулистые и широкоплечие, только Гарбенка немного повыше — зато Громозека в боевом шлеме, тигровом комбинезоне и со здоровенной штурмовой винтовкой в руках.

Танкистам Игорь скомандовал: «Остаетесь здесь!», — а сам вошел в предбанник следом за Громозекой.

— Привет, девочки! — с порога сказал он, но смертницы ничего не ответили. Может, не захотели приветствовать врага, а может, просто не поняли, потому что в Народной Целине обычным приветствием было «Ура на водила!» («Слава вождю!»), или просто «Ура!» — для краткости. Кроме того употреблялось еще и «Добрый день», но «Привет» — никогда.

Изучая язык, Игорь Иванов в такие тонкости не вдавался и на смертниц не обиделся. Когда несколько часов посидишь перед воротами на тот свет, любому станет не до приветствий.

— Там кто-нибудь есть? — спросил Игорь у Гарбенки, но тот замялся, и вместо него подала голос девушка, которая очень хотела жить.

— Есть! — воскликнула она. — Там Лана! Лана Казарина. Она живая еще.

Тут она осеклась и уже совсем другим, упавшим голосом, спросила:

— Лицо мариман, а вы нас убьете?

— Нет, только изнасилуем, — ляпнул неожиданно Громозека из-под шлема, и смертницы отлично его поняли. Хотя в разговорном языке это действие и обозначалось выражением «си?на либиz» («сильно любить» — если докапываться до истоков), существовал и юридический термин «насилаваz».

— Вот я тебя самого сейчас изнасилую! — оборвал подчиненного Иванов.

— А что такого? — удивился Громозека. — Приказ маршала Тауберта.

Закончить диспут им не удалось. Гарбенка наконец справился с замком, и створки автоматической двери разошлись в стороны.

Исполнитель приговоров шагнул туда первым и с разворота получил огнетушителем по самому больному месту. Посидев несколько часов в одиночестве, Лана Казарина как раз дозрела до мысли о борьбе за свою жизнь.

— Меня бить бесполезно, — предупредил Игорь, перешагивая через воющего Гарбенку. — У меня бронеширинка.

Но Лана и так уже выронила огнетушитель и отступила к стене, не зная, радоваться или плакать.

Она стояла у стены, даже не пытаясь прикрыть наготу, и Игорь, обдолбаный озверином и распаленный перепалкой с Громозекой, нашел только один способ показать девушке, что радоваться все-таки будет вернее.

Он подошел к ней вплотную и поцеловал ее в губы.

Громозека за его спиной бестактно расхохотался.

— Дурак, это по любви, — беззлобно огрызнулся сержант, на секунду оторвавшись от сладких, почти нецелованных губ.

Услышав неприличное слово «любовь», Лана покраснела, но теперь уже сама впилась в губы Игоря с еще большим жаром, приподнявшись на цыпочки и обхватив его шею руками.

На этот раз удовольствие прервал осрамившийся танкист, который появился в дверях с открытым забралом и виновато произнес:

— Тебя командир вызывает.

— Я кому сказал — оставаться в коридоре?

— Так у меня же твой шлем. Командир вызывает!

— Я с первого раза понял. Бегом обратно в коридор.

Танкист поспешно отступил, а Игорь щелкнул клавишей на слуховом аппарате и произнес:

— Командир! Иванов говорит. Мы тут взяли пленного и освободили смертниц из расстрельной камеры. Налаживаем контакты.

«Иванов?» — удивилась про себя Лана, а потом изумилась еще больше, когда Громозека назвал сержанта Игорем.

Все получилось точно так, как она задумала. Ее спас от смерти Игорь Иванов, Игар Иваноу по-целински. И то, что это был не тот Иванов, вовсе не меняло сути дела.

Игара Иваноу везли из Дубравы в Чайкин в легковой машине, на заднем сиденье. Рядом сидели два органца и вдобавок с Игара не снимали наручников. А чтобы жизнь совсем уж не казалась медом, продолжали и по дороге орать на него в голос, пинать локтями под ребра и требовать ответа, кто из них амурский резидент — сам Иваноу или все-таки майор Никалаю.

— Как ты связывался с генералом Казариным?! — ревел с переднего сиденья подполковник Голубеу. — Через дочь?! Через дочь, я спрашиваю?!