— Кстати о глупостях, — Ингмар извлек из вороха бумаг газетную вырезку. — Вот, полюбуйся. В ночь на четвертое апреля под Вильдо взорвался завод.

— Под Вильдо? — удивилась Немексиддэ. Если память ее не подводила, там не производили ничего особенного. В всяком случае, в «золотую сотню», которую она обязалась блюсти денно и нощно, этот завод не входил. — Разве он представлял опасность? Насколько я помню, не должен.

— Не должен был, — тем же менторским тоном поправил Ингмар. — Утечка хлора, чудом до города не докатилось. Отравилось несколько каторжников с лесоповала, которых пригнали копать траншею, да ночной сторож от взрыва погиб.

— Погоди, погоди… Ты сказал «хлора»?

— Хлора. Прекрасный свечной заводик, не находишь?

— Как там вообще мог оказаться хлор? Все заводы с «повышенной опасностью» — в «золотой сотне» и на них работают наши наблюдатели. Что за чушь… Кому он принадлежит?

— Номинально — Рудольфу Вейзингу, местному дельцу. Вот только делец тот уже года три как живет в Виарэ, лечит камни в почках в компании полудюжины девиц без медицинского образования и носу в Каллад не кажет. А что касается реальной принадлежности… Управляющий — хитер как лис, он просто бесподобно изображает святую невинность. Но у меня есть очень неприятное подозрение, что в этом замешана небезызвестная тебе Дэмонра Ингрейна. Банковская тайна — препятствие серьезное, но мне удалось выяснить, что расходы по ее счетам примерно совпадают по времени с поступлениями на завод денег из виарского банка. Доказать — я имею в виду убедительно доказать, чтобы хотя бы инициировать проверку — это невозможно, мои дурные предчувствия к делу не приложишь.

— У Дэмонры два оружейных из «сотни», не считая закрывшихся фармацевтических, и мы с тобой это уже обсуждали. Да, она не умеет нанимать управляющих и совершенно не делец сама. Рагнгерд такая же была. Лучше бы имущество отошло более умелому человеку, но оно не отошло. Не стоит поднимать бурю в стакане воды, особенно в стакане такой грязной воды. В дополнение к тому, что она уже развалила, ну на что ей свечной заводик?

— Свечной заводик с ударным запасом ядовитого хлора. Вот уж не знаю, что там за свечки лепили, — скривился Ингмар. — Ворон прилетел сегодня утром. Ничего подозрительного на остатках завода не нашли. Мой контакт опросил местных. Некоторые говорили, что слышали не один взрыв, а один и минут через десять — еще три или четыре, но как-то глухо. Если на том заводе и находилось что-то ценное, оно погребено под землей. Так или иначе, страховку пострадавшим выплатили, поэтому сильно копаться в этом никто не будет. Кому нужна глухая провинция?

Немексиддэ молча пробежала глазами коротенькую заметку и отложила ее.

— Что-то еще на континенте, о чем мне следует знать?

— Кроме того, что вооруженные силы в Западной Рэде остаются минимум до осени, ничего существенного.

— Неожиданно. Я считала, основная цель данной авантюры была достигнута до ее начала. То есть в день, когда уведомление получил виарский посол.

— Некоторые полагают эту авантюрой спасением братского народа, страшно сказать. Впрочем, нет худа без добра, если что-то начнется, оно начнется на шесть сотен километров западнее, а иметь подобного рода запас всегда полезно. На случай непредвиденных обстоятельств. В остальном все по-старому. Встал один из столичных судостроительных заводов, но требования рабочих чисто экономического характера, ничего особенного. Начало апреля, старые запасы подходят к концу, своих овощей еще нет, импортные — дорогие. Обыкновенная история.

— Им, надеюсь, не думают ответить картечью?

— На экономические требования в мирное время картечью отвечают только уж совсем уверенные в себе и державе кесари, наш, по счaстью, не такой. Требования частично выполнили — надбавки, ограничения рабочего дня, все как обычно. А кроме этого… В венценосном семействе очередной скандал, на этот раз из-за одной весьма талантливой актрисы. Смотритель столичных театров попался на взятках. Какие-то два местных светила поэзии стрелялись, оба промазали и дружно напились игристого по этому случаю, после чего устроили дебош под окнами замужней светской львицы. Львица в ужасе, прайд на грани распада. Маленькие собачки вернулись в моду, а турнюры, напротив, окончательно признаны пережитком прошлого. Целовать руку дамам, к слову, теперь тоже признак отсталости, одна вон в суд недавно пошла…

— Боюсь даже спросить, с какой целью.

— Довольно трудно утверждать, что нанесший ей это беспрецедентное оскорбление мужчина не джентльмен. Следовательно, хотела доказать, что она не дама, а нечто иное. К счастью, в столице недостаточно свихнулись, чтобы иск удовлетворить. Что поделаешь — весна. Ну и напоследок: самоубийства среди гимназисток приняли характер эпидемии, но, так как причины «романтичные», бороться с этим — тоже признак отсталости. Если верить газетам, вот самые важные новости на сегодня. И, значит, или цензура работает хорошо, или дело действительно плохо.

— С ума сойти, — вздохнула Немексиддэ. За окном все сверкало. Над Внутренней Дэм-Вельдой, похоже, творилось форменное светопреставление, а у Эльдингхэль даже капли не упало, только в воздухе чувствовалось напряжение.

Телефонный аппарат на столе Ингмара, замаскированный под вычурную статуэтку, пронзительно задребезжал. Советник снял трубку, что-то выслушал, нахмурился и положил ее на место. Глаза за дымчатыми очками недобро сверкнули.

— Эта гиена. Просит, чтобы ее пустили.

«Этой гиеной» могла быть только Ингегерд Вейда. Ингмар, как и большинство магов, не отличался фантазией, а потому обычно не раздавал окружающим клички и прозвища, и исключение сделал только для Ингегред и Нейратез. Правда, высшую жрицу он звал еще менее ласково. Гиену Немексиддэ видела только на картинках и, как ей казалось, это пятнистое сгорбленное существо мало напоминало эффектную блондинку Ингегерд, ходячий эталон северной красоты. Но маг настаивал на некоем «внутреннем сходстве, базирующемся на морально-этических характеристиках обеих рассматриваемых особей».

— Могу сказать Имладу ее спровадить. Никакой аудиенции у нее на сегодня не назначено.

— Пусть заходит, — махнула рукой Немексиддэ. — Дурные вести полезно получать своевременно.

— Тогда будь уверена, они опоздали.

Эльдингхэль Ингегерд не нравился никогда. В детстве он ее пугал, потому что на вершине кособокой громадины из серого камня порою горели бледные огни, как на мачте легендарного корабля-призрака. Потом детство прошло, флер романтики исчез, и Грозовой замок превратился именно в то, чем являлся на самом деле — в несуразную постройку Темных веков, дополненную современниками в меру их способностей и фантазии. По счастью, долго любоваться Эльдингхэль Ингегерд не пришлось: она на десять лет уехала в континентальную столицу, из которой вовсе не намеривалась возвращаться. После изящных дворцов материковой части кесарии замок и вовсе напоминал коровник, пусть и довольно просторный, к которому кто-то шутки ради приделал высоченные башни. Сейчас над этими башнями кружились вороны, а еще выше — тучи, холодные даже на вид.

Ингегерд плотнее запахнула пальто, с тоской подумав о горячем чае, оставшемся недопитым, и прогулке, которую пришлось отменить. А также о выстывшем просторном зале, где под тоскливый вой ветра в плохо застекленных окнах Наместница принимала гостей. О сторожащем двери Имладе с его манерой смотреть на всех приходящих так, будто он видит их через прицел. И о маге, который как крупная серая крыса ловил каждое ее слово из своего угла, а потом с упорством маньяка ставил палки в колеса. Ингмар пока не навернулся с подъемника и не отравился грибами исключительно потому, что и осторожен он был точь-в-точь как крыса. Обычно во время разносов от Немексиддэ Ингегерд развлекалась тем, что представляла себе пулевое отверстие точнехонько между стеклами дымчатых очков. Рано или поздно проклятый южанин где-то да ошибся.

Нижние этажи Эльдингхэль были наполнены жизнью — запахами моря и кухни, снующими котами, торопящимися куда-то слугами, гомоном и суетой. Выше — в северной башне — жили мертвецы. Четверо. Наместница Архипелага, вечно хмурая Немексиддэ Рэдум. Затянутая в темно-фиолетовое платье до самого подбородка, с учительским пучком и строгой вертикальной морщинкой между бровями, она казалась частью обстановки, даже тогда, когда начинала говорить. Голос у нее был под стать ветру в окнах — такой же дребезжащий и неприятный. Имлад Бьорнгард, телохранитель. Редкое дело — чистокровный и здоровый нордэн, хоть в учебники вставляй такое медицинское чудо с идеальными генами. Бесцветный как гербарий мужчина неопределенного возраста — Ингегерд могла легко дать ему и двадцать пять и сорок — с двумя тяжелыми пистолетами на поясе и таким выражением глаз, точно в них встроен новомодный оптический прицел. Его коллега, Сигрдрив Бьорнхильд. Самым нордэнским в ней было имя — невысокая, щуплая и темно-русая Сигрдрив плохо вписывалась в северные каноны красоты. Что нисколько не мешало ей превосходно стрелять хоть на слух, хоть на нюх, хоть вообще каким-то мистическим способом. И, наконец, Ингмар Зильберг. Выходец из материковой кесарии — то есть южанин — маг и, по глубокому убеждению Ингегерд, сумасшедший. Нордэну раздражало в нем все, от происхождения до дымчатых стекол очков. Ей нечасто доводилось слышать, как он говорит, и никогда — как повышает голос. Они едва ли беседовали десять минут за десять лет. Но Ингегерд не сомневалась, что в стенах «мертвой башни» врага страшнее у нее нет.