Толстую такую, писем в двадцать, не меньше. Их аккуратнейшим образом перевязали ленточкой.

Магрит было не по себе и до этого, но теперь ей отчего-то стало по-настоящему страшно.

Шум воды в ванной стих. Оборачиваясь к Наклзу, рэдка механически сунула письма за спину. Она, конечно, и в мыслях не имела их читать. И честно собиралась убрать на место при первой же возможности, но только не на глазах у мага.

Наклз принюхался и улыбнулся:

— Вы с Матильдой мне что-нибудь оставили?

— Д-да.

— Спасибо. Я подумал, насчет твоей учебы. Если тебе так не нравится пансион Скульден, мы найдем другой. Где-нибудь в Виарэ, — Наклз говорил непривычно мягко. Предлагал компромисс и совместную выработку решения. Что-то было не так.

Магрит спрятала пачку писем под кофту, впихнула книги на место и бодро кивнула:

— Хорошо.

— У меня будет только два критерия, на которых я настаиваю, — все также добродушно сообщил маг. — Во-первых, приличная учебная программа. И — предельная удаленность от столицы, во-вторых. Видишь ли, Магрит, наверное, в этом году будет очень слякотная осень и очень холодная зима.

Рэдка и не думала спорить. Она накрыла на стол и, сославшись на головную боль, ушла в спальню почти сразу. Там впервые в жизни заперлась — до этого ей и в голову не приходило так сделать — достала пачку писем и развязала ленту. На пол изображением вниз упала фотокарточка. В углу по диагонали красивым почерком с завитушками было написано «с любовью, А.» На рэдди. Магрит удивилась. Перевернула фотокарточку.

Оттуда, чуть склонив голову на бок, улыбалась приятная женщина лет тридцати. В аккуратной пухлой ручке с совершенно детскими ямочками она держала огромную белую астру.

Прибывшая с Архипелага Ингрейна Ингихильд вполне соответствовала худшим ожиданиям Зондэр. Эта снежная лисичка еще в гимназии умела пройтись по грани между оловянным солдатиком и фарфоровой куколкой. Причем так ловко, что каждая категория видела в ней родственную душу, а кости менее удачливых предшественников под ее каблучками хрустели тихо и пристойно. И она не теряла времени даром, развивая свой талант. Трудно было предположить, что за обаятельной улыбкой, точь-в-точь как у Кейси — а они приходились двоюродной теткой и племянницей по материнской линии — скрывается человек холодный и бездушный. Не удивительно, что люди, задумавшие что-то раскопать, прислали именно ее.

Для Зондэр, увы, эта кандидатура являлась наихудшей и по личным причинам. Они вместе учились, не виделись пятнадцать лет, и она бы предпочла не видеть Ингрейну еще столько же. Встретить человека, которому она сумела безнаказанно причинить зло, пожалуй, оказалось даже хуже, чем того, кто безнаказанно причинил зло ей. Кое в какие подробности Зондэр Наклза посвящать не стала, но это не значило, что она их не помнила.

Сложно сказать, что отличало Ингрейну Ингихильд от всех прочих. Та не была ни самой родовитой девочкой их класса, ни самой богатой, ни первой ученицей, ни даже просто красавицей — и все-таки выделялась. Она держалась особняком не потому, что с ней не хотели дружить и играть, а потому, что ей, очевидно, самой в голову не приходило, что так можно. Ингрейна не давала списывать и не списывала, не подсказывала и не принимала подсказки, очень прилично фехтовала — даже Магда проигрывала ей в трех случаях из пяти — и никогда не скрывала своего отношения к людям и вещам. Не злословила и не сплетничала, но, получив прямой вопрос, могла ответить так, что спрашивающий быстро терял охоту продолжать изыскания. Вряд ли кто-то когда-то слышал от Ингрейны вежливое вранье или неискренний комплимент: та или молча улыбалась, или била наотмашь, но никогда не становилась зачинщицей ссоры. Они могли бы сойтись с Дэмонрой — вопреки очевидным фактам, какая-то внутренняя общность у них имелась — но Зондэр это сближение вовремя заметила. Здорово его испугалась и, конечно, предотвратила.

Она уже в гимназии понимала, что Дэмонра, как и Магда — очень удобный жизненный таран, разве что в более изящной обертке. За нее можно было спрятаться и потом пройти там, где прошла она, в качестве благодарности прикрыв ей спину и убрав беспорядок. Благодарность, впрочем, с точки зрения Дэмонры вот уж точно не являлась обязательной — она шагала как шагала, а те, кто за нее уцепился, могли плестись с комфортом, пока ей не мешали. Зондэр в этом вопросе с собой оставалась честной: в отличие от подруг, она не родилась на свет идеальным автоматом для решения жизненных проблем. На протекции, родственные связи и иную поддержку ей рассчитывать не приходилось. И именно поэтому она с самого начала выбрала в друзья Дэмонру и Магду, а не тех, с кем можно обсудить искусство и элегическую печаль. Ингрейна Ингихильд, в чьем спокойном голосе при надобности позвякивала шашка или скрежетали мельничные жернова, тоже принадлежала к породе людей, способных проторить дорогу в жизнь, но она явно не собиралась брать с собой лишних пассажиров. И да, она — храбрая не бесшабашной Магдиной храбростью, а какой-то собственной, ледяной — больше подходила на роль человека, стоящего на стреме, пока друзья выцарапывают всякие вечные истины над дверьми директорского кабинета. Рядом с ней трусишка, которой нельзя было лишиться стипендии, очень сильно тускнела.

И этим Ингрейна Зондэр решительно не устраивала.

Спровоцировать ссору между двумя болезненно-честными девочками, которым исполнилось по тринадцать-четырнадцать лет, труда не составило. Они, к счастью, не подрались: Дэмонра, с ее огненной шевелюрой и соответствующим темпераментом еще могла бы выкинуть какую-нибудь глупость, но ее белокурая полутезка решительно отказалась переводить конфликт в плоскость смертоубийства. Дружба закончилась, не начавшись: в последних классах Дэмонра и Ингихильд почти не общались, не демонстративно, а скорее так, словно каждая чувствовала себя неловко. Строго говоря, они не расстались врагами — просто пошли каждый своею дорогою.

Не вмешайся Зондэр, наверное, пошли бы одной, но куда и как тогда пошла бы она сама?

Зондэр плохо помнила свои детские и подростковые мотивы, но иногда ей казалось, что она боялась Ингрейну еще до того, как та невольно сделалась препятствием, и, возможно, даже раньше, чем Зондэр вообще подружилась с Дэмонрой и Магдой. В любом случае, все их немногочисленные ссоры произошли уже после, и ей никогда не приходилось стоять против Ингрейны один на один. Та друзьями, к слову, не обзавелась. Зондэр ее такой и запомнила — одинокой фигуркой с белыми косами на белом платье, застывшей в отдалении, под яркими солнечными лучами. Через те лучи она, никому не кивнув на прощание, прошла за ворота гимназии, сразу в будущее. Связи ни с кем не поддерживала. Лет пять назад ходили слухи, что Ингрейну вроде бы сильно ранили в Сеали, но та выкарабкалась. Надолго уехала на Дэм-Вельду, а теперь вернулась.

Может, она давно забыла не очень красивую интригу пятнадцатилетней давности. Может, она ее даже не поняла. Но Зондэр все равно очень дурно провела ночь, предшествующую ее приезду. Ей снился урок фехтования, только сабли почему-то оказались заточенными, и к утру она не помнила, кто кого убил, а помнила лишь солнечные блики на стали, белые косички и кровь.

Возраст, как ни странно, пошел Ингрейне на пользу, превратив худую как жердь девчонку с бесцветными волосами в высокую, стройную и вызывающе красивую женщину. Зондэр, впрочем, поставила бы на корсет и мастерство портного — великолепное качество пошива формы бросалось в глаза. Безупречный макияж, идеальная прическа, перчатки такой ослепительной белизны, что ими, пожалуй, можно было бы пользоваться вместо фонаря в темное время суток. Только недоброе выражение светло-голубых глаз — Зондэр они всегда напоминали начищенные стекляшки — и осталось прежним. Увы, теперь неприятности, которые Ингрейна могла ей причинить, опрокинутой на передник чернильницей не исчерпались бы и с этим следовало как-то смириться.