— У меня, знаешь ли, могут быть ночные смены, нужно снять квартиру в районе, где мы работаем, — сообщила Абигайл, словно происходила самая естественная вещь на свете.

Сочувствовать мужу следовало до того, как ложиться в постель с его женой. Наклз кивнул, давая понять, что решит этот вопрос. Абигайл сказала что-то про обитателей тихого омута и снова засмеялась. Вот так и оказалась оформлена их маленькая житейская катастрофа.

Эта связь была во всех отношениях приятной и необременительной. Наклза не вполне устраивало лишь то, что их отношения представляли собою именно связь: он бы предпочел на Абигайл жениться и не делить ее со скандальным мужчиной, пятнадцатью годами старше них. Маг не то чтобы ревновал — скорее испытывал легкую брезгливость, больше физического толку, чем морального. Абигайл же проявляла чудеса изворотливости и оставалась с ним как минимум дважды в неделю.

Одно казалось ему странным: он еще в самом начале практически прямым текстом сказал Абигайл, что понимает двусмысленность ее положения и примет на себя нужные обязательства, если она решится что-то кардинально поменять. И Абигайл в ответ не спросила, женится ли он на ней, если она подаст на развод. Она хорошо проводила время, ее не интересовало будущее. Его оно интересовало, но он не беспокоился: для этого просто не имелось предпосылок.

Наклз верил, что за хорошие деньги Фарэссэ даст жене развод. Стоило только попросить. Абигайл же изо всех сил делала вид, что никакого мужа просто нет в природе, а маг не задался вопросом, почему так. Задался бы — может, не получил бы по морде при всем честном народе. По большому счету, за дело получил.

А десять дней спустя после той затрещины все было кончено.

По Болотной улице Наклз не ходил уже года четыре. Но память услужливо подсказала маршрут и маг, немного поплутав из-за одного неправильного поворота, вышел на узкую и плохо освещенную дорогу, с двух сторон облепленную четырехэтажными домами грязно-розового цвета. Несколько скрюченных деревьев мало улучшали пейзаж. Наклз миновал три строения и нырнул в арку, пахнущую тиной, хотя водоемов рядом не наблюдалось. Вход в доходный дом инженера Грабена был только со двора. В свое время они с Абигайл считали это серьезным плюсом. Он сам бы вообще никогда не выбрал эти трущобы в качестве места для свиданий, но Абигайл настояла. С ее точки зрения, заблудиться здесь мог даже профессиональный шпик, и это заявление очень походило на правду. Наклз предпочитал не знать, является ее умение запутывать следы врожденным талантом или продуктом жизненного опыта.

Крохотный двор, зажатый между четырех обшарпанный стен, тонул в мусоре: каких-то досках, дырявых ведрах, битом кирпиче, перегнившей листве. Маг, осторожно обходя лужи, насколько это позволял скудный свет из окон, пробирался к темной двери в подъезд.

За последние годы там мало что изменилось: та же зеленоватая краска на стенах, те же газовые рожки, та же вытертая до основы ковровая дорожка на полу. А вот консьерж — хотя, если судить по комплекции, скорее вышибала — сидел другой. Правда, от своего предшественника он отличался предельно мало. Парень окинул мага скучающим взглядом и, видимо, оставшись недовольным, лениво сообщил:

— На одну ночь комнаты не сдаем. Но белошвейки на третьем иногда принимают гостей.

Наклз брезгливо осмотрелся. Может, не так уж и ошибались маменьки, вопящие о падении столичных нравов. Четыре года назад это был не самый дорогой, но вполне приличный доходный дом. Проституток сюда на выстрел не пускали, опасаясь жандармов. Благо, для «белошвеек» и прочих специалисток имелись другие заведения, совершенно легальные.

— Я пришел навестить знакомую, — сухо ответил маг. Он давно привык лишний раз не произносить имени Абигайл. Да и та, наверняка, снимала жилье под чужим. По счастью, в таких местах редко спрашивали документы. — Тридцать пятая квартира.

На скуластом лице отразилась напряженная мыслительная работа. Потом консьерж посветлел и извлек из кармана мятую бумажку.

— Так это вам оставили.

Маг развернул записку и пробежал ее глазами. Там стояло только четыре слова «Ключ лежит где всегда».

Наклз кивком поблагодарил парня, присовокупив к своим благодарностям некоторое количество мелочи, и прошел на внутреннюю лестницу, узкую, темную и скрипучую. Раньше маг частенько пользовался пожарной, вьющейся по наружной стене. Та при сильном ветре вибрировала под ногами, но хотя бы не стенала при каждом шаге.

Четвертый этаж освещался предельно тускло. Наклз нисколько не сомневался, что во Мгле это место представляло бы свою точную копию. Вечером черты проходящего мимо человека получалось различить, только почти поравнявшись с ним. Это им с Абигайл тоже когда-то казалось плюсом. И еще то, что тридцать пятая комната располагалась в самом конце коридора, рядом с выходом на пожарную лестницу, и обычно туда никто не заходил.

Маг прошел коридор до конца, остановился у окна — стекло было разбито в нескольких местах, а одна створка хлопала — и, не снимая перчаток, полез под подоконник. Ключ действительно лежал там, где всегда.

Наклз повертел находку в руках, думая. Если Абигайл оставила ему ключ, значит, она по каким-то причинам не хотела, чтобы он стучал в дверь. Звонков в доходном доме, разумеется, не предусматривалось.

В свое время, когда Абигайл еще работала в Седьмом Отделении вместе с Наклзом, раньше половины десятого она не возвращалась. Какие сказки про ночные дежурства она сочиняла мужу, маг вообще всю жизнь предпочитал не знать. Так или иначе, они два с лишним года успешно делали вид, что никакого Виктора Фарессэ не существует в природе. Потом Виктор радикально напомнил о своем существовании, явившись на банкет и при всем честном народе показательно залепив Наклзу по лицу. Маг осознавал, что кругом виноват, но после такого уладить дело миром нечего было и думать: ну не в суд же он бы Фарэссэ потащил, чтобы тому выписали штраф за его разбитую физиономию. Наклз не слишком ценил свои социальные связи, довольно малочисленные, но, откажись он стреляться, двери в свет захлопнулись бы с таким грохотом, что, возможно, стоили бы карьеры не только ему, но и Дэмонре, которая вряд ли бросила бы друга. «Давайте, негодяй, убейте отца двоих детей!» — драматически воскликнул Фарессэ, получив от оппонента согласие на дуэль. Так маг на том же банкете узнал, что у Абигайл, много раз говорившей, будто «с этим человеком» у нее нет «ровно ничего общего», имелись дети от этого самого человека. Это ударило его гораздо больнее, чем затрещина.

Наклз честно подставил лоб под пулю, сам пальнул в воздух и ушел как оплеванный. Потом впервые в жизни поставил перед Абигайл простое и твердое условие: или она немедленно разводится, выходит за него и переезжает в его дом, вместе со всеми своими детьми и другими жизненными пожитками — Наклз разозлился достаточно, чтобы выразиться именно так — или она остается с мужем и на этом они ставят жирную точку. Абигайл кричала, била посуду, заламывала руки, плакала и клялась, что ее загнали в безвыходное положение, а Наклз сидел рядом, пил чай и делал вид, что упреки и тарелки до него не долетают. Вечер стоял ужасно холодный, лил дождь, все было непонятно.

Муж, скорее всего, тоже выдвинул перед Абигайл некий ультиматум. Во всяком случае, через неделю после дуэли Наклз получил от нее длиннейшее и запутаннейшее письмо на шести страницах, в котором та клялась в безграничной любви и сожалела, что уезжает. Маг разок пробежал его глазами и отправил в камин, не поверив ни единому слову: если бы любила, не уехала бы. Чтобы понять эту простую вещь, диплома не требовалось. Шесть листов клятв, покаяний, сожалений и признаний стали золой, а Абигайл уехала. Вот так все и закончилось.

Чего Наклз не понимал, так это зачем она вернулась. Калладцы со школьной скамьи зубрили, что войти в одну и ту же реку дважды невозможно.

Беда была не в том, что маг, придя сюда, делал глупость: вот уж глупостей они с Абигайл понаделали достаточно и гораздо раньше. Беда была в том, что во всем этом не имелось смысла, и он это понимал, а все равно пришел.