Мурка тихо фыркнула и блеснула хищным желтым глазом, когда Дэмонра кралась мимо.

Соседские ребятишки, наверняка, уже ждали ее снаружи, с вкуснейшими яблоками и какой-нибудь безумной идеей, вроде как слазить ночью на пользующуюся дурной славой опушку у Бесова омута. Следовало торопиться.

Дэмонра шмыгнула в коридор и с удивлением заметила, что на другом его конце, в кухне, горит свет.

Свет был ровный и белый, как от газового рожка.

«Разве у нас проведен газ?» — удивилась нордэна. В этом ровном и неживом белом свете, так непохожем на теплые огоньки свечей, таилось нечто страшноватое. Дэмонра почему-то этого света боялась, хотя и не могла понять причины.

Нордэна попыталась вспомнить, когда в их старый рэдский дом провели газ, и не сумела. Может быть, Вигнанд постарался — он, в отличие от отца, всегда любил эти новомодные штучки — и Дэмонра стала соображать, не говорил ли брат о чем-то подобном.

Ровный белый свет, льющийся с кухни, почему-то необыкновенно ее интриговал.

«Да, Вигнанд мог бы это сделать», — решила Дэмонра. А потом вспомнила, что Вигнанд уехал куда-то очень далеко тринадцать лет назад, двадцать пятого сентября, так что он провести в этот дом газ не мог никак.

— Дэм, да пошли же играть! — громким шепотом сказал кто-то у нордэны за спиной. Наверное, говоривший прятался у черного хода в дом.

Теперь Дэмонра пыталась вспомнить, куда уехал Вигнанд, и почему родители ему не писали. Ну не в карты же он проигрался и удрал в корсары, как в бульварном романе…

— Дэм, мы тебя ждем! Ты идешь? — дети снаружи беспокоились. Они ее ждали. Нужно было непременно добраться к Бесову омуту до полуночи, а то застать лешего не получилось бы.

— Да подождите вы, — пробурчала она и стала красться к кухне, на белый свет.

Там негромко гудели два мужских голоса. Дэмонра не сразу узнала отца и брата. Оба сидели почти спинами к ней, за широким обеденным столом, и вели неспешную беседу. Источника света нордэна определить не могла, но на кухне оказалось очень светло, а за окном, напротив, так темно, будто кто-то плеснул на стекло чернилами. За веселыми занавесками в желтый цветочек стыла безбрежная чернота, холодная даже на вид.

«И понес нас бес гулять в такую ночку, шеи посворачиваем, даже до леса не добравшись», — подумала Дэмонра.

— Идем играть! — звали голоса из тьмы. Нордэна удивлялась, почему отец и брат не слышат. И где мама? Она плохо спала после каких-то мероприятий в Рэде — соседи в городе перешептывались и называли это «зачистками» — и просыпалась от малейшего ночного шороха. А дети за задней дверью звали Дэмонру по имени так громко.

Нордэна ощутила смутный страх. Где же мама? Почему не ругается и не грозится пальнуть в окно из пистолета?

Дэмонра отогнала эти мысли и попыталась понять, о чем говорят отец и брат. Хорошо, что спустя так много лет брат вернулся. Наверное, они мирились, пора было бы всем им помириться.

Голоса доносились до Дэмонры с трудом, как будто им приходилось продираться через этот белый свет как через густой туман или летящий снег.

— Ушла в поле… Не вернется… Время… Вьюга… Сожрала своих детей и схоронила в поле… Сожрала и бросила в поле…

— Почему ты не идешь играть? Ты обещала поиграть с нами! Мы в поле…

Дэмонра почувствовала панический страх, какой на нее накатывал всего три раза за всю жизнь. Ей вдруг показалась, что темнота за окнами — живая, и в дом ломятся тысячи мертвых рук, скребутся по крыше, щупают стекла, пытаются прорыть лаз под крыльцом…

— Мама! — громко закричала она, но крик вышел совсем тихий, жалкий.

Отец и Вигнанд разом обернулись. Оба были бледны и серьезны. Совсем как живые, но Дэмонра сразу поняла, что и они мертвые. Если здесь и находился кто-то живой, то только она, а не отец, не брат, и не дети, ждущие ее за дверью.

— Мама ушла в поле, ты разве не знаешь? — строго спросил отец. — Ты, как всегда, плохо читала уроки. Жестокие воины не обретают покоя, неужели это так трудно понять?

— Время Вьюги уже началось, — Вигнанд рассеянно развел руками, словно извинялся за свои слова. — Вьюга пожирает своих детей, сестренка.

— Мама… мама за Белой Мглой? — испугалась Дэмонра. За Белую Мглу, по нордэнским поверьям, уходили мертвые, и там ждали, пока зазвонят колокола. Может быть, там и было хорошо, но еще никто не вернулся оттуда с добрыми вестями.

— Твоя мать предала свой народ, поэтому за Белой Мглой ее нет. С нами ее, как видишь, тоже нет. Рагнгерд под вечер ушла в поле и вот уже двенадцать лет не возвращается, а мы ее все ждем, — устало объяснил отец.

— Почему ваша Вьюга убивает самых лучших своих детей? Мне было двадцать, я не успел понять.

«Мне тридцать два. Я не ребенок», — вспомнила Дэмонра и нисколько не удивилась.

— Я тоже не успела понять, Вигнанд. Но если узнаю — расскажу.

— Пожирает и оставляет в поле.

— В поле… В поле…

— Дэм, мы ждем!

— Они ждут, — спокойно констатировал отец. — Видит Создатель, я сделал что мог, чтобы ты получила нормальное образование и жила нормальной жизнью. А ты что натворила?

«Я, определенно, больше разрушила, чем натворила». Дэмонра посмотрела вниз, на деревянный пол, и вдруг поняла, что на ней форма. Почти черная форма с красными погонами и калладскими ромбами на них. В этой форме она проходила чуть ли не треть своей жизни. Стало ясно, чем так недоволен отец. Он-то хотел для нее другого. Он, наверное, и для себя бы хотел другого, но так уж сложилось, что в день падения тирана прохожие целовались на улицах и ему тогда встретилась именно мама. Ничто в мире, кроме случайности, не могло бы свести двух настолько разных людей, но стояла весна, в воздух бросали цветы, а многообещающий работник Министерства просвещения шел на службу и встретил тогда еще капитана Рагнгерд с ее широкой улыбкой и тощей рыжей косицей.

— Думаешь, Рагнгерд бы тебя похвалила?

— Похвалила бы! — огрызнулась Дэмонра. — Знаешь, Вигнанд, что она мне сказала, когда тебя застрелили?! Она притащила мне один из своих пистолетов и сказала: «Учись стрелять, дура, потому что на твоих похоронах будет плакать куда меньше народу, чем на его. Так что учись, дура, стрелять». Так и сказала! Каково, думаешь, семнадцатилетней девчонке такое услышать?

Отец устало покачал головой:

— Вы с Рагнгерд слышите только себя. Вернее, только себя и свой нордэнский катехизис, где прямо сказано, что вершина всякой жизни — героическая смерть за страну.

— За землю. Умирать за государство нам совершенно не обязательно.

— В любом случае, твоя мать ушла в поле. И у тебя нет другого выхода, как попробовать ее догнать. С нами тебе оставаться все равно нельзя.

При мысли о том, что можно навечно остаться в облепленном густой, скребущейся в окна чернотой доме, Дэмонре сделалось не по себе. В чистом поле даже умирать было веселее, если верить рэдцам.

— Мы ждем, Дэм! Где ты, ты обещала прийти!

— Они тебя ждут.

Дэмонра пожала плечами и вышла через дверь, которой там, по идее, никогда не находилось. Пространственно-временные странности уже перестали ее смущать.

Снаружи стояли темнота и холод. Нордэна четко видела белые облачка пара, срывающиеся с ее губ при дыхании. Синее беззвездное небо, пожухшая от холода трава и уводящая вдаль тропинка. А вокруг — дети.

— Пришла? Ну что, идем к Бесову омуту? — усмехнулся один из них. Дэмонре необыкновенно четко вспомнился голый январский перелесок и отчаянная пальба.

«Если б вы не напали, выродки малолетние, никто б вас пальцем не тронул. Что ж вам дома-то не сиделось, герои, так вас всех перетак?!»

— Отвалите.

— Нечестно! Ты обещала!

— Подарочки — не отдарочки…

Дэмонра, не глядя по сторонам, пошла по тропинке в поле. Трава цепляла сапоги и приходилось прилагать усилия, чтобы идти, но нордэна не останавливалась. Сложно было догнать женщину, ушедшую вперед нее на двенадцать лет. Вокруг расстилалась только темная даль, насколько хватало глаз. Темная даль, темная ночь, узкая тропинка.