Наверное, даже явление белокрылого Заступника с фрески поразило бы Дэмонру меньше, чем заходящий в ее камеру Наклз. Ослепительный свет, выхвативший знакомую фигуру, мелькнул на несколько секунд и тут же исчез. Дверь с лязгом захлопнулась. Нордэна снова сидела на койке в кромешной темноте, пытаясь различить чужое дыхание.

— Это моя лучшая галлюцинация за последнее время, — сообщила она без особенной надежды. После без малого трех месяцев в Игрэнд Дэв и не такое можно было увидеть.

— Тогда мне сложно представить твои худшие галлюцинации, — с некоторым опозданием ответила темнота голосом Наклза, глухо и устало.

Дэмонре захотелось разрыдаться от радости, как в детстве, но заплакать не получалось. Она несколько раз втянула воздух, пытаясь привести в норму сбившееся дыхание, а Наклз тем временем преодолел три шага и нащупал сперва койку, а потом руку нордэны. Молча сел рядом. Дэмонра, тоже не говоря ни слова, прижалась лбом к его плечу. От одежды мага пахло дождем. Нордэна не сразу сообразила, что у дождя, оказывается, имелся запах. Дождь, сирень, свежая выпечка — все это осталось в какой-то совершенно другой жизни. Здесь были четыре холодные стены и глухая тьма.

— Если собираешься плакать — плачь. Если уже можешь слушать — слушай. У меня крайне мало времени, — ровно сказал Наклз.

Это Дэмонра как раз очень хорошо понимала. Скорее она не понимала, как Наклз вообще сюда попал. Охрана Игрэнд Дэв славилась своей неподкупностью.

— Я могу тебя слушать. Ты, — Дэмонра запнулась, но все-таки продолжила, — ты принес мне что-нибудь?

Наклз дернулся.

— Нет, но до последнего собирался. Даже яд купил.

— Тогда почему нет?

— Знать, как правильно, и сделать правильно — совершенно разные вещи. Я же не нордэн и ничего Вселенской Справедливости не должен.

— Они меня не выпустят, конечно, — не требовалось большого ума, чтобы за три месяца осознать все тонкости своего положения. — Я бы на их месте не выпустила человека, которого выводила на комедию с расстрелом. К стенке поставили, глаза завязали, дали залп в воздух. Я не знала, что в кесарии такое практикуют.

Дэмонра могла добавить, что те две минуты, когда солдаты целились, командующему добавили бы сто лет в ледяном аду, а ей — списали бы, но не стала.

— Не выпустят. И пока не убьют. Запомни накрепко: ты нужна им живая и готовая сознаться во всем, в чем прикажут. В том числе, в сговоре с рэдским подпольем, эфэлскими террористами, имперской верхушкой, лысыми бесами и самим Создателем.

— Хоть что-то из того, в чем меня обвиняют, правда? — спросила Дэмонра и испугалась повисшей тишины. — Рыжик, там есть хоть слово правды? Ведь ее не может там быть. Они говорят о каком-то яде, но Рейнгольд действительно заболел…

— Там три мешка лжи, нет там правды.

— Скажешь Рейнгольду? Просто пусть знает.

— Скажу.

— Это ужасно глупо, но я почему-то так и не жалею, что мы с ним не успели уехать…

— Я жалею об этом за вас обоих, — резко оборвал ее Наклз. — А теперь слушай. И запоминай, второго шанса тебя увидеть мне не дадут. Охранник и так лапал меня полчаса в поисках напильника или что там еще в романах проносят в камеры друзьям. Дольше чем на двадцать минут он нас не оставит. Слушаешь?

— Да.

Голос Наклза упал до едва различимого шепота:

— К середине осени кесарь умрет. Его сын несовершеннолетний, так что править будет регент. Эдельберт. При нем тебя станут судить.

— Меня не проще убить?

— Проще, потому мне и пришлось спутаться со шлюхой, что убить тебя куда как проще. Так что слушай меня и хоть раз в жизни изволь не пропустить то, что я скажу, мимо ушей.

— Я тебя всегда слушаю, между прочим.

— И делаешь по-своему. А теперь сделаешь по-моему. Один раз, в виде исключения. Тебя будут судить за нападение на гражданское население в Рэде. Вы там не конфетки сиротам раздавали, так что лучше это обвинение, чем какое-то другое.

— Но это же ложь…

— Дэмонра, очнись! — зашипел Наклз. — Здесь все одна сплошная ложь, и эта не хуже любой другой. Даже лучше — она похожа на правду.

— Они начали стрелять по нам из засады, Рыжик, да как ты можешь думать…

— Как я могу думать — я тебе потом объясню. Как ты можешь вообще не думать, вот что ты мне лучше скажи? Не важно. Замолчи и слушай. Вас смешают с грязью. С самой отвратительной грязью, с какой только можно. Тебя, Зондэр, Магду — вас всех. Поняла?

— Поняла, — на самом деле, Дэмонра не поняла ровно ничего сверх того факта, что Наклз взвинчен, расстроен, зол и пытается донести до нее какую-то на его взгляд простую вещь, но переспрашивать не рискнула.

— Твоя задача — им не мешать. Не сомневаюсь, ты станешь героически спасать Зондэр и компанию — то есть топить себя, но в вашем нордэнском понимании эти разные вещи почему-то считаются одним и тем же, так что неважно. Топи на здоровье. Ты должна пообещать мне одну вещь. Не так пообещать, как обычно, а пообещать и сделать.

Наклз вцепился в пальцы Дэмонры с такой силой, что у нее кости затрещали.

— Это чтобы ты меня гарантированно слышала и понимала. Меня, а не свою бесову белую метель, которая потом придет и всех рассудит.

— Мне больно.

— Замечательно, мне тоже. Теперь слушай. Ты мне веришь?

«У меня это спрашивает человек с шизофренией. И, что самое поразительное, я ему верю. Скорее всего, у меня не шизофрения — это болезнь для умных — но что-то похожее».

— Верю, — сипло сказала Дэмонра.

— Ты сделаешь все возможное, чтобы тебя не посадили, а повесили, — медленно и отчетливо произнес Наклз. — Поняла?

— Да.

— Повтори.

— Рыжик…

— Повтори слово в слово.

— Я сделаю все возможное, чтобы меня не посадили, а повесили, — механически проговорила Дэмонра. Фраза была простая, но смысл как-то не доходил до ее сознания.

За дверью послышались шаги. Наклз быстро поднялся. Дэмонру снова обдало запахом дождя.

— Я тоже сделаю для этого все возможное. Ничего не бойся.

Солнце заливало сдавшийся на милость осени город. Вода каналов отражала ярко-синее небо и чуть тронутые желтизной деревья. Холодный утренний ветер трепал многочисленные флаги. Эфэлская столица давно не видела столько изумрудных королевских штандартов в одном месте. Правящий дом отмечал начало четвертого столетия на престоле.

На идеально вычищенную мостовую уже стягивалась толпа, хотя до проезда кортежа оставалось не меньше двух часов. Через оптический прицел Каниан видел даже разноцветные перышки, цветы и ленты на дамских шляпках.

«Слишком солнечный день. Много бликов. Да еще ветер», — Каниан обернулся и посмотрел на свою винтовку, аккуратно лежащую в углу, у самой стенки. Верхняя площадка колокольни — та, где, собственно, и висели колокола — продувалась всеми ветрами и, как казалось Каниану, даже несколько покачивалась. Последнее, разумеется, являлось не более чем оптическим обманом. Иргендвинд просто не любил высоту. Для снайпера это являлось большим недостатком.

Но иначе, чем забравшись на высокую точку, с шестисот метров снять цель не представлялось возможным. Даже с самой замечательной на все королевство винтовкой и новомодным оптическим прицелом, дающим четырехкратное увеличение. В свое время отец никак не мог понять, зачем Каниан отвалил за это чудо техники чуть ли не половину оставленных ему на сезон денег, и долго пенял ему за расточительство.

В любом случае, граф Иргендвинд был уже бесконечно выше всех скорбей и печалей.

Каниан подышал на заледеневшие руки. Больше всего на свете ему хотелось курить, но курить сейчас было никак нельзя. Да и сигареты у него кончились еще с час назад.

«Бесы дери, как холодно!», — Иргендвинд нервно взглянул на часы. Стрелка издевательски медленно ползла к десяти утра.

Снайпер Его Величества залег на позицию с полчаса назад. Со своего места Каниан, при желании, даже мог видеть дуло его винтовки, смотрящее в сторону толпы, а также нижнюю часть туловища. Асвельд Второй не имел достаточно глупости, чтобы полагаться на народную любовь и волю рока. Его снайпера всегда заблаговременно занимали все возможные площадки для стрельбы на тот случай, если их вздумает занять кто-нибудь другой.