Больше всего Магрит напугали даже не слова Наклза — он говорил какую-то настолько парадоксальную, но интуитивно страшную муть, что смысл улавливался с трудом — а сам тон. Мало того, что маг нес жутковатую чушь, он явно верил в нее. А Наклз вряд ли был способен поверить хоть во что-то, не имея твердых доказательств.

— Это какая-то злая шутка. То, что ты говоришь.

— Нет, это Аксиома Тильвара в самой общей ее трактовке. Мне кажется, если бы ее преподавали вместо нравственного закона, обывателям бы жилось лучше. Вас с детства кормят враньем о пользе добрых дел. А потом вы пускаете себе пулю в голову, столкнувшись с тем неприятным фактом, что мир не поделен на квадратные поля черного и белого цвета и не торопится выдавать ответные конфетки.

— Лучше пустить пулю в голову себе, чем соседу! — огрызнулась Магрит, чтобы хоть что-то противопоставить этой холодной страшной правде. Которая, как ей хотелось верить, все же правдой не была, даже если в нее верил такой умный человек, как Наклз.

Маг пожал плечами:

— Лучше головой думать, а стрелять ходить в тир. Извини, Маргери, если тебе не нравится то, что я говорю. Никакой другой правды я тебе предложить просто не могу. Я ее сам не знаю.

— Но это правдой быть не может!

— На основании того, что она лично тебе неприятна? На том же непреложном основании в мире не может быть слякотного ноября, ворующих политиков и цензовых законов.

Магрит вспомнила немногие лекции Кассиана по идеальному социальному устройству и сделала практически запредельное мыслительное усилие:

— Это частности. Цензовые закон и ворующие политики — частности отдельно взятой страны.

Наклз даже не опустился до опровержения этой идеи.

— Ну или группы стран, или даже всех стран, неважно. Но небо, Наклз, небо-то для них закрыто! — скороговоркой продолжила Магрит.

— На тяжелый амбарный замок? Или как-то еще? — презрительно полюбопытствовал маг.

— Ты сам прекрасно знаешь, как!

— Как раз об этом ничего я не знаю. Ваши клирики обещают справедливость на небе, поскольку ничего не могут предложить на земле, кроме этого утешения. Мол, паши, сей и жни, а потом отдавай урожай богачу-помещику, и всегда помни, что лет через пятьдесят ты сможешь сказать ему: «Пошел прочь — небо мое!», а Заступники помогут выпроводить обидчика, если он слов не поймет. И тут-то сбудется вековая мечта и отольются кошке мышкины слезы. Это сказка из того же разряда, что Беловодье с молочными реками, где все поровну и работать не надо, которую обещают уже не клирики, а инсургенты и провокаторы всех мастей. Независимо от того, какая сказка тебе милее, ты делаешь неверный вывод из неверной предпосылки. Мир не будет справедлив где-то там, он уже справедлив здесь, нравится нам это или нет.

— Наклз…

— Маргери, довольно меня перебивать, ужаснешься потом наедине с собой, вселенская трагедия — дело индивидуальное. Ты или хочешь узнать кое-что о мире, или нет. Во втором случае предлагаю вернуться к омлету или моей безнравственности по отношению к Кейси, если угодно.

— А в первом?

Наклз тяжело вздохнул, опустился на стул и подпер подбородок ладонью.

— А в первом — коньяк стоит у граммофона в гостиной, принеси мне стакан и себе — рюмку. Закуску я соображу. Есть вещи, которые в трезвом виде сложно объяснить и еще сложнее — понять.

Магрит, ушам своим не веря, быстро сбегала и исполнила несложную просьбу мага. Водрузила на стол бутылку отличнейшего коньяка, поблескивающего тремя золотыми звездочками, и запрошенные емкости. Дальше было труднее. Рэдка в жизни не пила ничего крепче вина и вовсе не чувствовала желания пробовать вещь, у которой даже запах горчил невыносимо. Наклз щедро плеснул себе и чуточку налил Магрит. Сам выпил залпом, даже не поморщившись для приличия, а она попробовала, обожглась, закашлялась, но все же проглотила. Наклз протянул ей конфету и фыркнул:

— Ну что, начинаем урок математики для невежественных романтиков?

— Угу…

Маг снова разлил коньяк и подвинул Магрит рюмку:

— Хорошо. Тогда пей и слушай. И будь снисходительна: бесовски давно не читал лекции для первокурсников… Для начала — и это очень важно — выбрось из головы ту сказку, что справедливость имеет какое-то отношение к людям, а мы все пришли в мир быть счастливыми. Это, как я уже говорил, рассказывают ваши священники — и всякие там социалисты-утописты, которые за неимением возможности дать вам приличную жизнь сейчас обещают рай на земле в третьем поколении. Про небо они знают не больше тебя или меня. Наверное, если бы там была благодать, кто-нибудь бы обязательно вернулся оттуда с хорошими вестями.

— Думаешь, там плохо?

— Думаю, «там» не существует, но это не то, о чем я могу тебе хоть что-то рассказать. Все, что можно с уверенностью утверждать, сводится к одному простому факту: мы здесь ненадолго по сравнению хотя бы со сроком существования этого «здесь». И не стоит думать, будто каждый кусочек упорядоченной материи, залетевший сюда на полсотни лет, что-то решает.

— А кто тогда решает?

— А это как посмотреть. Рэдская юдоль. Аэрдисовский Промысел. Калладский рок. Нордэнская Вьюга. Горский секмет. Виарская стезя. Справедливость, необходимость и необратимость. Иными словами, Аксиома Тильвара. Как-то более научно звучит, чем судьба, правда? И более утешительно, что ли. Мне как-то всегда было легче получать затрещины от непогрешимой Аксиомы, чем от диковатой Вьюги.

— А она точно существует?

— Кто? Вьюга? В наших с тобой интересах, чтобы ее не существовало. Для твоего понимания: нордэны считают, что раз в энное количество лет, когда мир перестает быть красивым, красота приходит и спасает его сама, делая чистым, белым и светлым. К сожалению, перед этим он успевает побывать очень грязным и красным. Ты же не хочешь пережить три страшные зимы, когда война будет и на земле, и в небесах? Лично я не хочу. Мне обязательно нужна какая-нибудь Виарэ, где за деньги можно окопаться хоть до скончания мира и перековки солнца.

— Да нет. Я про эту Аксиому твою.

Наклз пожал плечами:

— Ну, как говорится, всегда есть положительная и отличная от нуля вероятность. Лучше бы Аксиома существовала.

— Почему?

Маг в третий раз разлил коньяк по емкостям, но пить не спешил. Не то рассматривал напиток на просвет, не то подбирал слова.

— Это забавно, Магрит, но мне лично она нужна, поскольку снимает все остальные «почему» в этом мире.

— Так их не любишь?

— Почему — применительно к прошлому — как по мне самый чудовищный и бессмысленный из всех вопросов. Почему — это для настоящего и для будущего. Так или иначе, любое «почему» — вопрос не ко мне. «Почему» все устроено именно так, как устроено, тебе расскажет Кассиан или любой священник — они-то это доподлинно знают. А я могу только примерно рассказать, что именно происходит и, скорее всего, будет происходить. Насчет существования Аксиомы Тильвара…

Наклз поднялся и прошелся по кухне туда-обратно. Магрит не в первый раз удивилась, до чего тихо он двигается и как легко обходит препятствия на своем пути. Она бы в жизни не назвала это ловкостью, изяществом или грацией. Но маг никогда ничего не цеплял, не толкал, не ронял. Как будто природа, лишив его такта при общении с людьми, в качестве компенсации подарила какую-то особенную вежливость в отношении предметов.

«Бедный ты, бедный».

— Я не утверждаю, что все обязано стремиться к некоей Вселенской Гармонии — на этот счет при сотворении мира с моим мнением никто не справлялся, а добрые Заступники не являлись мне даже под наркотиками и ничего не рассказывали. Но лично мне приятнее думать, что у последствий есть какой-то конечный или хотя бы промежуточный смысл. Потому что, если нет его, то есть стотысячная армия профессиональных психопатов, говорящих с пустотой, и, что даже хуже, есть правительства, которые их слушают и поступают в соответствии с тем, что им наобещают. И тогда в будущую бойню нас втягивает не некая чудовищная с нашей точки зрения, но все же необходимость, заложенная в самом мироздании, а бред параноиков, подслушанный и повторенный дураками.